Пока шли до апартаментов Айхена, Маша убедилась окончательно, что ей не следует ходить по базе в одиночестве — заблудится и умрет от голода и жажды.
— А где все? — спросила она, потому что опять-таки по пути им не встретилось никого живого.
— Кто где, — пожал плечами Айхен, и добавил ехидно, — А кто тебе нужен?
Вот ведь зараза!
— Айхен, ты расскажешь мне о том, о чем вы вчера говорили? — поспешила девушка сменить тему.
Принц поморщился.
— Ну вот, опять… Ну сколько можно, а? Может поговорим о звездочках… о цветочках… Хочешь расскажу тебе, какой в моем парке в Вельзареле был сад музыкальных камней?.. М-да, был…
— Не хочу! — сказала Маша, но тут они пришли.
Отворились двери, Маша вошла и обомлела.
Перед ней был лес. Самый обычный, самый настоящий лес, очень похожий на земной, заросший, диковатый и даже довольно мрачный. Шелестели листья, пели птички, ветерок приносил сладкие запахи цветов. Посреди леса стояла беседка оплетенная какими-то лианами с темно-синими толстыми листьями, в беседке был накрыт столик.
— Ну как? — спросил Айхен.
— Нет слов!
— Ну и не надо, — махнул он рукой, — Пойдем?
Маша ступила на тропинку и веточка хрустнула под ногой.
— Ой! — она наклонилась, пытаясь рассмотреть эту веточку, но тропинка тут же расплылась перед глазами.
— Маша, ну не глупи, — Айхен взял ее под руку, повел к беседке, — И только не задавай вопросов, как все это сделано.
— Голограмма, — буркнула Маша.
— Лес! Это кусочек леса Икламукра, места, которое я очень любил.
— Икламукра… Этот лес похож на земной.
— Вот как?
Внутри беседки кружились маленькие огоньки, прозрачные белые — самые яркие, бледные — голубые, зеленые и розовые. Казалось, что именно они дают свет, а не скрытые за голограммой лампы.
«Зачем все это? — удивилась про себя Маша, — Антураж к завтраку?..»
Впрочем, когда она увидела живописно расставленные на столике яства, то забыла удивляться и накинулась на еду даже, наверное, с неприличной поспешностью.
Принц задумчиво смотрел, как она уплетает.
— Ты думаешь, я сумасшедший? — спросил он вдруг.
— Пошему? — удивилась Маша, не переставая жевать.
— В самом деле начинаешь сходить с ума, видя вокруг себя одно железо месяцами… годами! Искусственная гравитация… хочешь к полу, хочешь к потолку. Одна радость — Салана, да и там только песок… серый. Ты была на Салане?
Маша покачала головой.
— Ну да, что добропорядочным солдатам СОГа делать на Салане… Там трудно, знаешь… слишком большая сила тяжести. Люди, которые живут там долго, здорово вес набирают, а дети рождаются… какие-то совсем уже нечеловеческие… А деревья… нормальные зеленые деревья с листиками я видел на Ко-оне впервые за… да не помню за сколько лет!
— Да ладно… — Маша потянулась за бокалом чего-то темно-красного, весьма надеясь, что это не вино, — Так действительно хорошо… как будто где-то далеко-далеко. Я тоже устала от стального блеска, от этой формы… Перестань оправдываться, Айхен!
— Здесь бывает закат. И ночь бывает.
Маша засмеялась.
— Айхен, тебе сколько лет?
— Ну вот, так я и знал…
— Ничего ты не знал! Что ты обо мне знаешь? Ничего!
— Достаточно знаю. Вамит! — крикнул он, — Картинка два!
Лес исчез, вместо него появились скалы и море, и солнце, уходящее в море. И ветер дул такой сильный и такой холодный, и волны шумели, и темная тучка подкрадывалась к самом у краешку тонущего солнца…
— Оставить или убрать?
— Оставь…Это тоже Икламукра?
— Нет, это Вельзарел.
— Когда цирды погубят все наши планеты, нам останутся только картинки. Много их у тебя, Айхен? На всю жизнь хватит?
— Невозможно погубить все планеты.
— Запросто. От Вертгеддена до Земли всего ничего, да и до Вельзарела рукой подать…
— Мы остановим их, Маша.
— Как?
Айхен вздохнул.
— Садись, покажу.
Странно было смотреть на карту, расстелившуюся прямо на черных камнях. Нет, она все равно не походила на обычную бумажную карту, просто игра, игра в реальность из воображаемого мира…
— Вот здесь, в системе Альгейзе, будет большая драка. Эрдр приведет туда войска Совета и СОГ.
Высветившийся на карте участок находился совсем недалеко от Вертгеддена. Обреченное и брошенное на произвол судьбы государство все еще не было залито красным, но оно будет залито и никто не поможет ему, бой будет дан позже, в системе Альгейзе.
А почему там? Почему не раньше?
— Почему… — начала Маша.
— Потому что сейчас ничего еще не готово. Потому что нужно подготовить корабли. Потому что войска надо собрать, — оборвал ее Айхен, — войска надо привести в нужную точку. Эрдр уже улетел в Совет. Он будет долго доказывать целесообразность большой битвы, советники будут сомневаться, будут думать, пока, наконец, примут решение. Они его примут, никуда не денутся, но Вертгедден обречен.
…Какой-то там неведомый Вертгедден… Никому не нужный маленький, жалкий Вертгедден, планета еще не вышедшая в космос, еще не имеющая представителей в Совете, не имеющая никакой возможности даже возмутиться тому, что ее бросают… Кем она населена? Людьми? Разумными растениями? Мыслящими ежами?..
Наверное, людьми. В галактике больше всего людей.
— И что, у нас есть шанс разбить цирдов? В этой самой Альгейзе? — спросила Маша.
— Есть, — после секундной заминки сказал Айхен, — Давай будем верить, что есть. Иначе зачем все?
Очень интересная позиция.
— Применим оружие Эрдра и будем надеяться, что оно окажется эффективным.
— А если нет?
— Если нет, то все мы смертники. И, пожалуй, нам будет действительно проще и легче погибнуть в Альгейзе, чем отступать и бежать… все дальше и дальше.
Маша кивнула.
Вечный закат.
Застывшее солнце. Застывшая тучка.
Господи, как страшно…
Господи, как хочется домой!
Как хочется туда, где солнце сядет в море, где сумерки превратятся во тьму, где тьму сменит рассвет.
Как хочется ложиться спать и знать, что проснешься… как же хочется!
— Убери все это, Айхен, — попросила Маша, — Пусть лучше стальные стены.
Короткая команда и картинка исчезла. Исчезла так быстро, что закружилась голова.
Севелина не хотела идти. Долго мучалась, стоя перед услужливо открывшимися дверями своей комнаты.
Нельзя идти, нельзя! Потом она будет презирать и ненавидеть себя за это.
Но она должна пойти. Она должна знать!
В вентиляционных шахтах было очень тихо, только ветерок дул, иногда теплый, иногда холодный, от чего это зависит девочка не знала, но предпочитала играть в вентиляции, когда ветерок был теплым, тогда можно представлять себя героем-разведчиком и отдаваться приключениям без все крепнущего желания выбраться, чтобы согреться. Тогда можно играть целый день.
На этот раз она не взяла с собой обычный набор игрушек, не взяла даже любимый бластер, стреляющий светящейся краской — чтобы не было искушения использовать его.
В шахтах можно передвигаться только согнувшись в три погибели, а иногда и вовсе на коленках. Направо… теперь долго-долго прямо… теперь снова направо. Севелина могла с закрытыми глазами найти дорогу куда угодно, и к апартаментам Айхена тоже.
Да, это гнусно, ужасно гнусно подглядывать!
Ужасно стыдно!
Севелина прильнула к полупрозрачному слабенькому силовому полю, отделяющему систему вентиляции от комнат и ничего не увидела кроме радужных всполохов. Какое разочарование! Какое облегчение… Айхен поставил голограмму. Интересно, какую? Лес? Или море? Или усыпанную звездами тихую ночь?
Для нее… для этой мерзкой толстозадой, сисястой особи, в точности такой, как те особи на картинках, и похоже совсем не стесняющейся своей уродливой фигуры… похоже, даже наоборот.
Айхен привез ее для того, чтобы она его ублажала? Почему тогда он не велел ей одеться в прозрачные или блестящие одежды, почему разрешает ходить в летной форме?.. Позорить летную форму!
Севелина вздохнула и уселась поудобнее. Слушать.
Пусть за голограммой не видно ничего, зато уж слышно.
Странный разговор. Обычный. Самый простецкий разговор за завтраком, и ни стонов, не вздохов, как на картинках в «Гезаулге-воине».
Легкая вспышка. Голограмма сменилась. Так, наверное, сейчас?..
Нет, опять говорят только о войне.
Странная особь, непохожа на другие и от этого еще более омерзительна. Значит Айхен притащил ее не для того, чтобы она его ублажала, значит он относится к ней, как к нормальному человеку…
Лучше бы она его ублажила и убралась поскорее! А так… возьмет и не уберется вовсе. Что тогда делать?
Снова вспышка и голограмма исчезла.