Лю-Цзе уставился на одинокий палец. Стены маслобойни потускнели. Холод стал еще более ощутимым.
Мозг бешено заработал, и библиотекарь воспоминаний взял дело в свои руки.
Он попал в ненормальное место, значит, и человек не был нормальным. Палец. Один палец. Один из пяти на… Один из пяти. Один из Пяти. Некие смутные воспоминания о древней легенде отчаянно засигналили ему.
Пять минус один — четыре.
Пятый лишний.
Лю-Цзе аккуратно повесил черпак на крючок.
— Пятый Лишний, — сказал он. — Пятый из Четырех.
— Наконец-то. Вижу, ты получил хорошее образование.
— Ты был… ты тот, кто ушел прежде, чем они стали знаменитыми?
— Да.
— Но… мы в маслобойне, и ты моешь бутылки!
— Ну и что? Должен же я хоть чем-нибудь заниматься.
— Но… ты был Пятым Всадником Абокралипсиса! — воскликнул Лю-Цзе.
— Готов поспорить, ты не помнишь, как меня зовут.
Лю-Цзе задумался.
— Да. Не припоминаю, чтобы я когда-либо слышал твое имя.
Пятый Всадник медленно повернулся к нему лицом. У него были черные глаза. Абсолютно черные. Блестящие и черные, совершенно без белков.
— Меня зовут… — промолвил Пятый Всадник. — Меня зовут…
— Как?
— Меня зовут Ронни.
* * *
Безвременье разрасталось как лед. Волны замерзали на море. Птицы оказались пришпиленными к небу. Весь мир замер.
Но не стих. Постоянно был слышен звук, словно кто-то проводил пальцем по краю очень большого бокала.
— Пошли, — велела Сьюзен.
— Ты слышишь? — спросил, останавливаясь, Лобсанг.
— Да, но нам-то…
Внезапно она толкнула Лобсанга в тень. Посреди улицы вдруг возник серый балахон Аудитора. Он начал вращаться, и воздух вокруг него мигом наполнился пылью, которая очень скоро превратилась в вертящийся цилиндр, который, в свою очередь, превратился в нечто похожее на нетвердо стоявшего на ногах человека.
Существо качнулось взад-вперед, медленно подняло руки, осмотрело их со всех сторон, а затем целенаправленно зашагало прочь по улице. Чуть погодя к нему присоединилось аналогичное существо, вынырнувшее из переулка.
— Совсем на них не похоже, — заметила Сьюзен, когда сладкая парочка скрылась за углом. — Они что-то задумали. Надо бы проследить.
— А что будет с Лю-Цзе?
— А что с ним будет? Сколько, говоришь, ему лет?
— Он говорил, что восемьсот.
— Значит, крепкий орешек. Ронни достаточно безобиден, если ты осторожно себя ведешь и не споришь слишком много. Пошли.
Она решительно двинулась вперед.
Аудиторов становилось все больше и больше, и они шли меж замерших повозок и неподвижных людей в сторону, как выяснилось, Саторской площади — одного из самых больших открытых пространств в городе.
Тихие неподвижные фигуры стояли у торговых ларьков, а между ними сновали серые силуэты.
— Их тут сотни, — сказала Сьюзен. — И все в человеческом облике. Судя по всему, у них здесь собрание.
* * *
Господин Белый начинал терять терпение. До этого момента он и не подозревал, что оно у него есть, потому что если он и был чем-нибудь, так это терпением. Но сейчас он чувствовал, как оно испаряется. В голове возникло странное, горячее ощущение. Как мысль может быть горячей?
Толпа Аудиторов в человеческом образе немного обеспокоенно наблюдала за ним.
— Я господин Белый! — объявил он несчастному новообращенному Аудитору, которого привели к нему, и сам пораженно содрогнулся. Подумать только, он произнес это личное местоимение и остался в живых! — Значит, ты не можешь быть господином Белым. Это приведет к неразберихе.
— Но у нас заканчиваются цвета, — вмешался в разговор господин Фиолетовый.
— Этого не может быть, — заявил господин Белый. — Цветов существует бесконечное количество.
— Но куда меньше названий, — заметила госпожа Темно-Серая.
— Это невозможно. У каждого цвета должно быть название.
— Мы сумели найти только сто три названия для зеленого, прежде чем цвет становился заметно синим или желтым, — вмешалась госпожа Пунцовая.
— Но оттенки бесконечны!
— А названия — нет.
— Эту проблему следует решить. Внесите ее в список, госпожа Коричневая. Мы должны дать название каждому оттенку.
Лицо одного из Аудиторов женского пола обескураженно вытянулось.
— Но я не могу помнить все. К тому же я не понимаю, почему ты отдаешь приказы.
— Я старше всех среди воплощенных, за исключением той отступницы.
— Всего на несколько секунд, — заметила госпожа Коричневая.
— Это несущественно. Старшинство есть старшинство. Это факт.
Это действительно был факт. Аудиторы уважали факты. А еще фактом было то, что по городу сейчас болталось более семисот Аудиторов. И господин Белый прекрасно об этом знал.
И должен был положить конец этим беспрестанным воплощениям, потому что все больше и больше его собратьев сбегалось в горячую точку. Это было слишком опасно. Как продемонстрировала на своем примере отступница, человеческий облик заставлял разум работать определенным, весьма тревожным образом. Поэтому вести себя следовало крайне осторожно. Это был факт. Только тем, кто мог пережить данный процесс, следовало разрешать воплощаться, дабы закончить начатую работу. Это был факт.
Аудиторы уважали факты. По крайней мере, до сего момента. Госпожа Коричневая отступила на шаг.
— Тем не менее, — возразила она, — оставаться здесь опасно. По моему мнению, мы должны покинуть человеческие тела.
Господин Белый почувствовал, как его тело ответило на это возражение. Оно вдруг резко выдохнуло.
— И оставить многое неизвестным? — спросил он. — Неизвестное может быть опасным. Мы уже столькому научились.
— То, чему мы научились, не имеет смысла, — сказала госпожа Коричневая.
— Смысл появится, когда мы узнаем больше. Нет такого, что было бы неподвластно нашему пониманию, — заявил господин Белый.
— Я не понимаю, почему у меня вдруг возникло желание привести мою руку в резкий контакт с твоим лицом, — удивилась госпожа Коричневая.
— Вот именно, — подтвердил господин Белый. — Ты не понимаешь, значит, это опасно. Произведи действие, и мы узнаем больше.
Она ударила его.
Он поднял руку к щеке.
— Регистрирую непроизвольные мысли об уклонении от повторения данного опыта, — сообщил он. — А еще ощущение тепла. Примечателен факт, что тело, похоже, и правда умеет мыслить самостоятельно.
— А у меня, — сказала госпожа Коричневая, — возникли непроизвольные мысли об удовлетворении и опасении.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});