class="p1">– Как только холод дойдет до сердца, – сказал он, – тогда конец.
Холод доходил уже до нижней части живота, когда Сократ, вдруг раскрывшись, потому что он был накрыт, сказал свое последнее слово:
– Не забудьте принести Асклепию в жертву петуха.
Очевидно, он хотел сказать этим то, что он благодарен богу врачебной науки, который посредством изобретенного им средства излечил его от жизни.
– Исполним, – ответил Критон. – Но не имеешь ли ты еще чего-нибудь сказать?
На этот вопрос Сократ уже ничего не ответил, а спустя немного времени сделал судорожное движение, после чего служитель раскрыл его. Взор его уже был неподвижен. Критон подошел к нему и опустил ему веки на открытые, остановившиеся глаза».
Это было в 399 году до Рождества Христова[49].
В аттической деревне
С. Радциг
I
Солнце склонялось к закату, когда афинянин Эвксифей выехал из Афин через южные ворота. Тут дорога разветвлялась: одна шла правее на Фалер, другая на Галимунт – тот дем, из которого он был родом и куда теперь возвращался после довольно продолжительного отсутствия. Невольно оглядывался он назад, на северо-восток, вдоль по прекрасной долине Илисса с его чистой и прозрачной водой. Высокий развесистый платан так и манил в свою тень отдохнуть на пышной траве под непрерывный треск цикад. Правый берег, утопавший в зелени, и носил название Садов. Поэтическая фантазия жителей с давних пор считала его приютом нимф, Пана и речного бога Ахелоя, в честь которых стояли тут алтари. Дальше виднелось место, откуда льется священный источник Каллирои. Над ним, уж по другую сторону Илисса, высится Агра с храмом Артемиды Агротеры. Замыкает картину высокий Ликабетт с его известняковой вершиной и рядом, как огромная лягушка, другая гора, значительно ниже его. А высоко над городом красуются святыни Акрополя. На юго-востоке, влево от дороги, виден горный кряж Гиметта.
Глядя теперь на эти красоты природы, невольно вспоминал Эвксифей о разорениях, которые обрушивались на них во время злосчастных войн. Как истый крестьянин, выросший на лоне природы, он всегда с болезненным чувством относился ко всяким войнам. Поглощенный своими сельскими занятиями и мало следя за ходом государственных дел, он склонен был все войны считать делом досужих людей, живущих в городе. К нему, как нельзя лучше, подходила характеристика, сделанная метким словом поэта Еврипида:
Невзрачный хоть на вид, но храбрый муж,
Ходивший редко в город и на площадь —
Один из тех, трудами рук живущих,
Которые одни спасают землю.
С бедствиями войны познакомился он еще в детстве, когда отец его Фукрит был взят в плен спартанцами и продан в рабство, из которого был выкуплен только спустя несколько лет одним сострадательным другом. Меж тем материальное положение семьи было крайне стесненное, так что мать, не видя исхода, вынуждена была торговать лентами на рынке, а потом даже поступить в один дом в качестве кормилицы. Так невольно по дороге Эвксифей вспоминал свою юность.
Припомнилось ему и его первое торжество, когда он еще совсем мальчиком вызвал общие похвалы, произнеся с большим чувством одно из стихотворений Солона. То был славный праздник Апатурий (конец октября и начало ноября), когда по древнему обычаю отцы вводили своих новорожденных детей во фратрию[50], приобщая их таким образом к своему религиозному обществу[51]. При этом давалась отцом торжественная клятва, что это его ребенок, рожденный от законного брака с гражданкой. Члены фратрии подавали свои голоса за принятие нового члена, после чего устраивался пир, на котором все старались блеснуть успехами подрастающих детей. Вот тут-то и пришлось впервые отличиться маленькому Эвксифею.
Воображение перенесло его и к другому, еще более важному дню его жизни, когда он сделался гражданином своего государства, которым всегда так гордился. На собрании односельчан состоялась запись молодых людей, достигших 18 лет, в граждане дема, вследствие чего они становились уже и гражданами государства. Так как афинское народное собрание не могло заниматься рассмотрением всех дел, имеющих чисто местное, а не общегосударственное значение, как напр., об отдаче в аренду какого-нибудь участка общественной земли, об устройстве местного праздника, о возведении какой-нибудь постройки и т.п., то все эти дела были переданы на решение местных сходов. Собрания в демах были в малом виде копией с афинского народного собрания. В своих решениях демы имели большую независимость и управлялись выборными людьми. Всякий гражданин обязательно принадлежал к какому-нибудь дему, к которому был приписан его отец. Быть демотом, т.е. членом дема, было равносильно тому, что быть гражданином. По спискам демов составлялись списки лиц, имеющих право посещать народные собрания, производилась запись в ополчение и т.п. Припомнилось Эвксифею, как после записи его в список дема старые демоты провожали вновь записанных в Афины для принесения ими присяги в храме Аглавры[52]. Какой у всех праздничный вид! Сколько торжественности и гордости на этих хорошо знакомых лицах! И он твердым голосом с юношеским сознанием всей важности этой минуты произносит памятные слова гражданской присяги[53]. Сколько раз приходилось ему слыхать повторение слов этой присяги и от полководцев во время походов, и от ораторов в народном собрании и судах, когда напоминали о гражданском долге!
Заходящее солнце заливало багряным светом вершины Гиметта, когда Эвксифей подъехал к своему деревенскому домику, и едва он успел пройти во внутреннюю его часть, помолиться Зевсу, хранителю домашнего очага, как наступила уже ночь.
II
На следующий день, едва занимался рассвет, когда Эвксифей вышел из своего дома.
Деревня уже подымалась, чтобы побольше наработать до наступления самой жары. Десятка три маленьких изб, разбросанных самым прихотливым образом, составляли всю деревню. Всякий тут строился так, как ему было удобнее. Дома даже и в больших городах вообще очень просты, потому что жизнь проходит главным образом на улице, а в деревне и некому заботиться о пышности, разве только какой-нибудь аристократ, ненавидя шум и беспокойство городской жизни или недовольный порядком народного правления, поселится в деревенской тиши и тут отстроит себе дом попышнее. Обыкновенно же в крестьянских домиках по обе стороны от входа помещаются стойла для скота, а прямо из сеней главная комната с печью посредине и очагом в глубине. В бедных домах эта комната служит и кухней, и спальней, в более зажиточных позади нее еще рабочая комната и спальни по обе стороны. Позади большинства домов видны сады с виноградом, смоковницами и маслинами.
Вот в одной избе отворяется скрипучая дверь, и выходит женщина, неся на голове опрокинутый боком