— Так и будем действовать. И наблюдать, кто в какую сторону колебаться начнёт. Зови своего Катранджи. Да вот, кстати, дошло до меня, что некий подполковник Уваров, не тот ли самый, что в Варшаве геройствовал, и туг себя показал. Тебя, считай, из глубокой и полной задницы вытащил. Так?
— С чего ты взял? — вскинул Чекменёв подбородок, изображая оскорблённое достоинство.
— Успокойся. Какая бы мне цена была, если б своих информаторов не имел. Так? — с нажимом повторил Император.
— Ну, в определённой мере…
— И теперь что? Полковника ему дать? Золотое оружие? Георгия очередного? Раз ты представления не написал, я и сам могу…
Чекменёв глубоко вздохнул.
— Вот этого — не надо. Прошу. Парень хороший, с перспективами. Но я бы его, такого, ещё лет пять в капитанах подержал. И то для его лет много. А он уже подполковник. Щедрый ты слишком, в ущерб делу…
Олег Константинович разлил ещё по одной, пристально глядя на друга. Умел он смотреть так, что гонор сбивал почти с любого.
— Соперника боишься?
— Что ты, Олег? Какой он мне соперник? Всего двадцать семь ему скоро будет. Способный, да. Очень способный. Только я иногда почти со страхом представляю, на какие выверты он способен, если его постоянно в ежовых рукавицах не держать. Для него же ни авторитетов не существует, ни умения примениться к обстоятельствам. Если уверен, что прав в своём понимании «долга», будет идти до конца.
— А уже были случаи, когда он оказался «не прав»?
— Если дождёмся, долго придётся расхлёбывать. Как после Варшавы.
— Тебе не стыдно, Игорь? — Олег Константинович вертел гранёную рюмку в пальцах и улыбался. — Ты сейчас жив почему? Ответь честно. «А там я буду посмотреть».
— Да неважно это, неважно кто кому чем обязан. Я в чисто воспитательных целях. Нельзя его сейчас поощрять. Он и так много о себе воображает, а награди ты его… Я вообще хотел ему показательный «разбор полётов» устроить. Не наказывать, но дать понять, что личное геройство не искупает организационных промахов и просчётов.
— Эх, Игорь, — сказал Император. — Когда я тебя из поручиков в полковники производил, ты сильно возражал? А сколько у тебя промахов было… Я тебя сильно бил? Смотри, серьёзного врага наживёшь, как Ришелье — Д'Артаньяна. Он молодой, а ты скоро стареть начнёшь. И чем ваше противостояние закончится? Хоть так, хоть эдак, а для дела пользы никакой. Так что орден я Уварову всё равно дам. Какой сочту нужным. А представления на непосредственных участников операции ему прикажу писать, не тебе. Понял?
— Твоя воля. И знаешь, что я тебе напоследок скажу…
— Почему — напоследок? — удивился Олег.
— Да не хочу я больше этой разведкой– контрразведкой командовать. Отправь меня послом в Лондон, в самое ихнее гнездо. И отдохну, и развлекусь, и поработаю.
— Это — можно. А совет какой?
— Будешь кресты вешать, посмотри на ту, которую Уваров первой в наградной лист впишет…
— Что-то особенное? — В глазах Императора, любителя и ценителя женской красоты, просверкнул интерес.
— Не ручаюсь. Просто, как в штоссе, предполагаю, что дама выпадет. Пиковая, червовая — без понятия. Так это ведь интереснее…
— Ладно, посмотрю. На всех посмотрю. Очень меня эти кавалерист-девицы заинтересовали. Или в отряд к ним съезжу, или к себе на чашку чая приглашу, там и награды вручу. Но ты тоже смотри, сам себя не перехитри. И оставим на этом. Зови нашего Ибрагима.
Катранджи вошёл, оставив в приёмной тщательно сработанную личину слегка придавленного счастьем купца, удостоенного высочайшей аудиенции. По эту сторону дверей появился уверенный в себе собрат хозяина кабинета, не менее могущественный правитель, не позволяющий себе держаться на равных только в силу хорошего воспитания. Ну и обстоятельств, конечно.
Император это понимал, а также и чувствовал. Вышел из-за стола, сделал два шага навстречу. Обменялись рукопожатием. Олег Константинович указал на полукруглый диван у окна. Чекменёв устроился в дальнем углу и стал почти незаметен.
— Прежде всего, Ваше Величество, я хотел бы поблагодарить за предоставленную возможность личной встречи. Уверен — этим мы можем открыть новую страницу в наших отношениях.
— Хотелось бы надеяться, — кивнул Олег. — Разумеется, мы не собираемся принимать каких-либо соглашений де-юре. Ввиду присутствия некоторого… диспаритета в наших официальных статусах. Что, конечно, не помешает согласовать позиции де-факто. Но для этого мне требуются личные пояснения из ваших уст. Всякого рода документов я достаточно начитался и слухами пресыщен. Итак, моя должность и степень моей легитимности вам известны и понятны. Мне ваша — отнюдь. Вот с этого давайте и начнём.
— Должность мою назвать затрудняюсь, за неимением таковой, в административном смысле. Даже председателем так называемого «Чёрного интернационала» не числюсь, ибо его как учреждения просто не существует, в отличие от предыдущих «интернационалов», вполне процедурно оформленных. Религиозным авторитетом также меня назвать нельзя, ибо в противостоянии вашему «цивилизованному миру» участвуют люди весьма разных конфессий. То есть единственное, что объединяет людей, так или иначе участвующих в нашем «движении» — неприятие всей так называемой евро-атлантической цивилизации. А ваш покорный слуга, волею судьбы, не более чем координатор, имеющий влияние и средства для того, чтобы руководить процессом, придавая ему по возможности «цивилизованные» рамки.
Олег Константинович суховато и коротко рассмеялся.
— Не парадокс ли — бороться с цивилизацией в цивилизованных рамках.
— Вся наша жизнь состоит из парадоксов, больших и маленьких, — с долей смирения ответил Катранджи.
— Следующий вопрос. Повторяю, я читал много документов, и написанных о вашем движении с точки зрения «Севера», и, так сказать, продукты саморефлексии ваших сторонников. Бессвязно, противоречиво, часто бездоказательно. Не серьёзные труды, а пропагандистские материалы. Есть у меня и сводки наших разведслужб, аналитические записки. Но там в основном конкретика. Попробуйте в кратких словах изложить ваше кредо, вашу личную философию. Что заставляет именно вас, человека европейски образованного, я бы даже сказал — достаточно русифицированного, заниматься этим делом? Впечатления маньяка или фанатика вы не производите, ваше финансовое положение, даже в случае реализации всех программных установок, существенно не изменится…
— Потому что просто некуда, — любезно согласился Ибрагим. — Любой нормальный человек понимает, что свыше определённой суммы деньги просто теряют свой общепринятый смысл.
— Следовательно, исключительно воля к неограниченной власти?
— Не совсем верно. Я же не могу предположить, что ваше решение принять на себя обязанности монарха вызвана этой же причиной.
— Да, пожалуй. Следовательно, вы осуществляете некую миссию. И в чём же она заключается в чистом, рафинированном виде? Пропагандистские штампы, предназначенные для масс, можете опустить.
— Вы, возможно, сейчас назовёте меня утопистом, но моя цель, достижима ли она при моей жизни или нет — другой вопрос — это установление на Земле единого коммунистического общества.
— Вот как? — ничем, кроме лёгкого движения брови, Император не выдал своего отношения к услышанному. — Были уже такие идеалисты, пробовали. Слава богу, их последнюю вооружённую попытку нам, именно россиянам, удалось пресечь. С трудом, однако весьма радикально. Кое-какие локальные выступления после той Смуты — только рябь на воде. Теперь, значит, снова.
— Поймите, Олег Константинович, я имею в виду абсолютно другое. Маркс и Ленин тут совершенно ни при чём. Хотя в наше движение входит значительное количество группировок и партий ярко левых убеждений. И анархисты, и бакунинцы, наряду с ортодоксальными исламистами, и… — он махнул рукой, не желая перечислять. — Вы же не можете не согласиться, что мир устроен крайне несправедливо?
— Это — на чей взгляд. В России мы вот ухитряемся поддерживать классовую и сословную гармонию. Национальную и религиозную — тоже…
— Судя по последним событиям в Польше — не настолько успешно, как вам кажется, — осторожно съязвил Катранджи.
— А вот тут вы сказали глупость, уважаемый. — Олег слегка расправил плечи и поправил усы. — Очередной польский мятеж, кажется, шестой по счёту за последние двести лет и первый в этом веке — как раз яркий пример губительности внешнего вмешательства в налаженную жизнь государства, где равно уважаются права всех подданных. Ваша организация, кстати, приложила к этому наиболее значительные усилия. И что же? Горстку инсургентов фактически никто не поддержал, даже в Привислянском крае. Что такое несколько тысяч…
— Несколько десятков тысяч в составе только вооружённых формирований, — уточнил Катранджи.