Главное отличие ООН от любых других международных организаций – в ее универсальности и легитимирующей способности. Решения Генеральной Ассамблеи ООН обладают несравненной моральной силой, решения Совета Безопасности – высшей политической легитимностью. Проблема неспособности Совета Безопасности принимать решения, как это имело место в ходе кризисов в Косово в 1999 г. и в Ираке в 2003 г., коренится в разногласиях между США и некоторыми другими крупными странами (в первую очередь Россией и Китаем22). Выход из сложившейся ситуации может быть найден в рамках формулы «США плюс ООН». При этом идеальный механизм «глобального управления» выглядел бы следующим образом: идеи инициируются и обсуждаются в Группе восьми (или, лучше, в G-10), после чего вносятся на обсуждение Совета Безопасности, принимаются в качестве решений ООН и реализуются. Для успеха такой формулы требуется встречное движение со стороны США (от гегемонии к активному лидерству), а также со стороны критиков односторонних действий США (Франции, Германии) и сторонников многополярного мира – России и Китая. Конечно, идеальная схема, как правило, наиболее трудно реализуема. Для реформы мироуправления необходимо прежде всего наличие у американской правящей элиты просвещенного эгоизма. К исходу первой четверти XXI в. США уже не будут так доминировать в мире, как в самом начале столетия. У них есть два десятилетия для того, чтобы подготовить новую итерацию международной системы и обеспечить свое место в ней. Для этого США нужно активно организовывать международную среду23.
Российская Федерация унаследовала от СССР положение одного из столпов системы глобальной безопасности. В настоящее время Россия – постоянный член Совета Безопасности ООН, один из депозитариев Договора о нераспространении ядерного оружия, участник Режима контроля за распространением ракетных технологий, Лондонского клуба ядерных поставщиков, Комитета Цангера, Вассенаарских соглашений, Инициативы по контролю над распространением ОМУ и других соглашений. Содержание понятия «международная безопасность» изменилось после окончания «холодной войны» и продолжает меняться. Активное участие России в укреплении соответствующих режимов и работе созданных для этого органов поднимает авторитет России как государства с мировым кругозором. Наоборот, безынициативность Москвы, утрата ею интереса к тому, что прямо, непосредственно и немедленно не затрагивает интересы России, ведет к провинциализации российского политического мышления и действия и, как следствие, маргинализации страны во все более взаимозависимом мире.
Первостепенное значение для «включенности» России в систему международной безопасности, причем не только в Европе, имеют ее отношения с Организацией Северо-Атлантического договора.
Россия – НАТО
ЗАЯВКА – ХОТЯ И ЗАКАМУФЛИРОВАННАЯ – на членство в НАТО стала одним из первых внешнеполитических движений постсоветской России. Это движение было естественным: в годы «холодной войны» в Москве сложилось представление о НАТО как о «главном» западном клубе. Очевидным был также и российский расчет занять в НАТО положение «вице-президента»: арсенал ядерного оружия, равный американскому, многочисленные обычные вооруженные силы, геостратегическое положение с выходом одновременно к Атлантике и Тихому океану и с позициями, непосредственно примыкающими к Ближнему и Среднему Востоку, делали такие претензии вполне обоснованными в глазах россиян.
Неудача «мгновенного членства» отрезвила, но оставила ощущение «отверженности». Совет североатлантического сотрудничества и сменивший его Совет евроатлантического партнерства (СЕАП) оказались формальными площадками «при НАТО». В этих форумах Россия принимала участие на общих основаниях с остальными республиками бывшего СССР и странами бывшего Варшавского договора. Контактная группа по бывшей Югославии, функционировавшая с 1992 по 1999 г., имела целью удерживать Россию «внутри палатки» по принципу «пусть дуется, только бы не мешала» (Уоррен Кристофер)24.
Участие Российской Федерации в программе НАТО «Партнерство во имя мира» принесло скромные результаты. В то время как для стран Центральной и Восточной Европы, Балтии эта программа стала практической подготовкой к вступлению в НАТО, Россию угнетало сотрудничество с НАТО «на равных» со странами Центральной и Восточной Европы и СНГ – при том, что прием России в НАТО оставался весьма гипотетической перспективой. Российских политиков, желавших статуса, не привлекал «мелкий масштаб» практического сотрудничества (от учений спасателей до совместного миротворчества). Российский генералитет определенно противился перестройке военной организации по западному образцу, включавшему гражданский контроль над вооруженными силами, открытый бюджет и т. п.
Принятие Основополагающего акта Россия – НАТО в 1997 г. в принципе создало основу для более широкого и продуктивного сотрудничества. Тем не менее работа впервые созданного совместного органа – Постоянного совместного совета оказалась неудовлетворительной. В системе ПСС отсутствовало политическое содержание. Приоритетность направлений сотрудничества не была определена. В организационном отношении ПСС демонстрировал исключительную ригидность. По любому вопросу Россия постоянно сталкивалась с согласованной позицией НАТО. Официальная формула «16 плюс 1» на поверку оказывалась подмененной формулой «16 минус 1». Косовский кризис 1998–1999 гг. стал тестом, который тогдашние российско-натовские отношения не прошли.
После 11 сентября 2001 г. ситуация резко изменилась. В созданном в 2002 г. Совете Россия – НАТО появилось уже некоторое содержание: совместная борьба с терроризмом и новыми вызовами. Организационно инклюзивный характер совета (в формате «20», затем «27») определенно способствует сотрудничеству.
В 2000-х годах членство России в НАТО не является актуальным. Аргументы, выдвигавшиеся в пользу ее вступления в альянс в предыдущее десятилетие, выглядят наивными или устаревшими. Постепенно стало ясно, что НАТО перестало быть синонимом «Запада» и клубом избранных, что присоединение к НАТО не тождественно модернизации страны, что «выбор между Западом и Востоком» в условиях XXI в. весьма условен и требует серьезных уточнений, что защита страны от современных угроз требует иных инструментов и организаций и т. п.
Россия также стала постепенно преодолевать комплекс неполноценности. Иллюзия насчет приобретения через НАТО новых рычагов влияния, а также насчет возможности контроля над НАТО изнутри ослабевает. Пришлось скорректировать представления о праве вето, которое на поверку оказалось механизмом консенсусного согласования принимаемых решений. Пришлось задуматься не только о правах и возможностях, открываемых членством, но и об обязанностях, что привело к пониманию различий реальных интересов безопасности между Россией, США и Европой.
Тем не менее вопросы остаются. Зачем России отношения с НАТО? С точки зрения ее национальных интересов практическое сотрудничество с НАТО ведет к демилитаризации российско-западных отношений и к возникновению ситуации «стабильного мира» между Россией и Западом в целом. К началу 2000-х годов такие отношения де-факто сложились между Россией и ведущими европейскими странами. Расширение сотрудничества с НАТО будет способствовать демилитаризации российско-американских отношений, формированию условий, при которых вооруженный конфликт между Россией и США станет столь же немыслимым, как между Россией и Германией.
Наряду с поэтапным достижением этой важнейшей политической цели развитие отношений с НАТО способствует модернизации российской военной организации. НАТО в целом и его отдельные члены обладают огромным опытом реформирования военных организаций в условиях меняющейся стратегической ситуации в мире и политической ситуации в конкретных странах. Этот опыт имеет огромное значение для Вооруженных сил и других российских силовых структур, которые в большой мере продолжают оставаться организациями, предназначенными для мирного функционирования и военных действий в условиях, которых давно не существует.
Наконец, практическое взаимодействие России и НАТО является инструментом обеспечения взаимных интересов безопасности в конкретных ситуациях новых угроз и вызовов. Полем такого взаимодействия уже стал Афганистан. И российские представители ведут речь о «постепенном создании однородного в плане безопасности пространства», в рамках которого на основе договоренностей, подобных соглашению о статусе сил, обеспечиваются «примерно одинаковые модальности функционирования вооруженных сил, сил чрезвычайного реагирования»25. В далекой перспективе практическое сотрудничество может быть распространено на более широкий регион Большого Ближнего Востока.