Читать интересную книгу Азовская альтернатива - Анатолий Спесивцев

— Лошадей! — немедленно, без раздумий, ответил Боря.

— Лошадей? — удивился Аркадий — А зачем мне много лошадей? Да и есть у меня уже лошади, целый табунок. И из Темрюка мне хороший жеребец достался.

— Да, очень хороший кабардинский жеребец. Но вот кобылы у вас в табуне татарские. Они выносливые, но маленькие ростом и слабые. А вы человек рослый и тяжёлый. Им вас трудно долго носить. Для боя вам другие лошади нужны. А наши, кабардинские лошади…

— Знаю, знаю. Знаменитые у вас лошади. Только мне хотелось бы иметь жеребца как у Васюринского. Он заметно выше того, что мне в Темрюке достался.

— У него текинский иноходец. Тоже хорошая лошадь, только в горах кабардинец лучше ходит. И стоит текинец, особенно такой как у кошевого Васюринского, очень много. А кабардинских лошадей вы как выкуп получите.

Аркадий задумался. Действительно, в путешествиях больших, чем на несколько километров, у него возникали сложности. Да и чувствовал он себя на маленьких лошадках Паганелем на ослике. А выпас и уход за табуном — не проблема. Особенно при таком притоке беженцев с Малороссии. Не должно было возникнуть и проблем с землёй для выпаса. Земля у казаков была общей, выпасы ежегодно перераспределялись. Не казакам надо было за право ею пользоваться платить, у приятеля многих донских и запорожских атаманов Москаля-чародея и таких трудностей быть не могло.

— Уговорил. Запрошу за трёх баб табун кабардинских кобылиц.

— О, они их быстро пригонят. Думаю, можно спокойно запрашивать кобылиц, причём, не старых и не больных… кобылиц… пятнадцать… или, даже, восемнадцать. Это очень хорошая цена.

— Ну уж нет. Число я называть не буду. Раз они такие гонористые, этот их недостаток и используем. Запрошу столько молодых и здоровых кабардинских кобылиц, сколько, по их мнению, стоят княгиня и две княжны рода Чегенукхо.

— Ух ты! Да они из последних штанов выскочат, а вам большой табун пригонят. То есть, очень большой, чтоб все видели, какие они крутые (словечки из двадцать первого века успели подхватить не только дружбаны попаданца, Иван и Юхим).

— Тогда пошли ко мне домой, по пути расскажи, что ещё здесь, в Азове, произошло, пока я в походе по морю шатался.

Однако удовлетворить интерес Аркадия к последним местным новостям джура не смог. Потому как из местной жизни на такой же срок выпал. Сначала они с друзьями заливали горе горилкой, потом переживали будущее наказание. Учитывая, что светила им виселица, другие события их мало трогали. Естественным образом разговор свернул на лошадей, оружие и, куда ж без них, женщин. Мириам Чегенукхо дружно признали красивой, но неприятной женщиной («Зелен виноград…»).

Во дворе дома попаданца наткнулись на игравших там девочек. Увидев входящих мужчин, девочки, крича что-то по-черкесски, то есть, по-кабардински, побежали в дом. Мужчины прошли за ними, где их и встретила подобная фурии (красивая и злая) черкесская княгиня. Но слушать её уже определившийся с линией поведения Аркадий не стал.

— Молчать! — гаркнул он с ходу.

Получилось как раз то, чего он хотел добиться. Черкешенка растерянно замолкла, в жизни никто не смел на неё так орать. Девочки дружно пискнули и столкнулись, пытаясь полностью укрыться за надёжной, как они считали, маминой спиной.

— Боря, переводи поточнее, не вздумай смягчать сказанное мной. — Повернулся Аркадий к джуре и, обернувшись уже к пленной, глядя в её испуганные глаза, медленно произнося слова, делая паузы для перевода, начал свой монолог.

— Рабы в нашем мире приравниваются к говорящей скотине. Ты — рабыня и должна об этом всё время помнить, пока живёшь здесь. Со скотиной я не сплю, поэтому ты можешь не опасаться, что тебя кто-нибудь изнасилует, но и открывать пасть без разрешения не смей. Выпорю. В моём доме собаки гавкают только тогда, когда им разрешает хозяин.

Говоря, Аркадий сделал большой шаг и оказался в полуметре от черкешенки, возвышаясь над ней более чем на голову. Та вынужденно, чтоб не потерять соприкосновение взглядами, вынуждена была задрать вверх голову. От слов о приравнивании её к скотине он мгновенно побледнела, у неё перехватило дыхание, в уголках глаз предательски заблестели слёзы. Попаданцу стало жалко бедную и уже явно испуганную женщину, но вспомнив, с какой наглостью она, рабыня, встретила своего хозяина, он продолжил урок хороших манер. Он опять повернулся к Боре, явно не переживавшего за единоплеменницу. Скорее джура, судя по покрасневшему лицу и блестящим глазам, получал от унижения гордой княгини немалое удовольствие.

— Спроси её, поняла ли она, что я ей сказал?

Повернувшись к воспитуемой, он обнаружил, что горянка успела перевести дыхание и уже не смотрит гордо в его глаза, а уткнула взгляд в пол. Девочки, спрятавшиеся за мамой, вели себя тише воды, ниже травы. Однако отвечать на заданный вопрос княгиня не спешила. То ли из остатков дурного гонора, то ли из-за испуга, но она молчала. Дать слабину Аркадий себе позволить не мог. Он сжал кулак и не слишком деликатничая поднёс его к самому носу черкешенки. Та, невольно отслеживая его перемещение, подняла взгляд вверх. Попаданец буквально впился взглядом в её глаза и, не оборачиваясь к джуре, попросил:

— Боря, повтори ей мой вопрос.

Тот охотно исполнил просьбу командира. Бледнеть дальше женщине было некуда, и так смахивала на снежную королеву. От повторной просьбы она постарела. Вдруг, мгновенно, лет на двадцать пять, приобретя вид пожилой кавказской тётки, почти старухи. Уже не сдерживаемые слёзы полились ручейками из прекрасных глаз, она кивнула пару раз и что-то невнятное скорее негромко каркнула, чем произнесла. Аркадий и без переводчика понял: дама не имеет ничего против. Во всяком случае, на словах.

Дальше мучить бабу у него не было сил. Он сделал шаг назад и повернулся к возбуждённому джуре.

— Скажи ей, пусть переберётся из дома в пустой флигель…

— Куда?

— Ну, в пустой домик, рядом с тем, в котором вы, джуры живёте.

— Ааа… летнюю кухню.

— Это летняя кухня? Не знал. Не замечал, кстати, чтоб вы в ней что-нибудь готовили. Впрочем, ладно. Да, в летнюю кухню, крыша там не течёт, будем надеяться, её выкупят ещё до холодов. Ну и поможешь ей перебраться. Только проследи, чтоб она все тюфяки не перетащила, мне тоже на чём-то надо спать. А я пойду выпью, от всяких треволнений душа горит. И, чёрт бы её побрал, гестаповцем себя чувствую.

— Кем-кем?

— Ну, вроде инквизитора.

— Кого?

— Тьфу, на тебя! Некогда мне здесь ликбез проводить!

Самочувствие у Аркадия действительно отвратительным. В семнадцатый век вписаться полностью он ещё не смог. Привычное, естественное для людей того времени обращение других людей в рабство для него означало потерю частички души. Ну ненавидел он работорговлю! Не считал людьми разных уродов, в его времени причастных к этому бизнесу. Попав, по собственной дурости в Чечню, без малейших колебаний участвовал в расстреле державшей русских рабов семьи. Всех, стариков и подростков в том числе, чтоб не оставлять живых свидетелей. И никакие мальчики кровавые в глазах после того его не мучили. Теперь же мало того, что участвовал в чисто пиратском налёте, сколь угодно обоснованном, но с массовыми убийствами и обращением в рабство. Так и сам утащил в неволю бабу с детьми. Ему захотелось всё крушить, выть волком и… ещё чего-нибудь подобного.

«Господи, если ты есть, как же ты терпишь весь этот беспредел? И кто же ты после этого?» Глянув на растерявшегося джуру, устыдился.

«Нельзя своих тараканов из головы вываливать на окружающих. Парень здесь ни при чём».

— Нехорошим человеком я себя ощущаю. Не люблю женщин мучить, знал бы, что так себя буду чувствовать, и начинать бы не стал.

— Да она сама…

— Знаю, что она сука поганая, а всё равно… нехорошо. Да у вас в дворянском кодексе наверняка что-то о поведении с женщинами есть… в общем, помоги ей, переводить то, что я сейчас сказал не надо, пусть и дальше меня боится. А я пошёл в харчевню, если сейчас не выпью — чокнусь.

Похмельно-прогрессорская

Азов, июль 7146 года от с.м. (Двое с половиной суток спустя)

Вторая попытка похмелиться закончилась также, как и первая, неудачно. Выпитое немедленно нет, не попросилось обратно, а самозвано вылетело с немалым ускорением, будто Аркадий претендовал на место статуи в Петродворце, впрочем, ещё не построенном. Хотя представить архитектора пожелавшего устанавливать статую рыгающего донского казака… трудно. Не говоря о том, что статуи чистые, красивые, а попаданец на данный момент был грязным, вонючим и вряд ли мог порадовать чей-нибудь взгляд.

От одной мысли о третьей попытке Аркадия вывернуло наизнанку ещё раз, хотя рвать ему было совершенно нечем. Даже желудочный сок он уже успел извергнуть наружу.