второму хуже, чем первому, ибо он понапрасну верит в свою мудрость, коей нет и следа, а потому не пытается исцелиться. Истинная простота одинаково далека от бездумности и от привязанности, в которых душа не подчиняется обстоятельствам извне и потому избегает размышлений, однако она не подвергает себя бесконечным исправлениям, как того требует обращенность на самого себя. Лишь та душа, которая видит, куда она идет, но не тратит время на оспаривание каждого шага и не оглядывается постоянно назад, обладает истинной простотой. Воистину, подобная простота – величайшее сокровище. Как же ее достичь? Я отдал бы все, что у меня есть, в обмен на ответ – это драгоценная жемчужина Священного Писания.
Первым шагом для души будет отринуть все внешнее и заглянуть внутрь себя, дабы познать свое истинное устремление; поступать так вполне правильно и естественно; тут проявляется мудрая любовь к себе самому, которая норовит избежать опьянения миром вокруг.
На следующем шаге самосозерцание надлежит дополнить созерцанием Бога, Которого душа страшится. Таково первое приближение к подлинной мудрости, однако душа все еще слишком занята собой: она не довольствуется страхом пред Господом, она желает удостовериться, что в самом деле Его боится, она опасается того, что вправду Его не боится, вращаясь в замкнутом кругу сосредоточенности на самой себе. Все эти беспокойные размышления о себе чрезвычайно далеки от покоя и свободы истинной любви, но та уже проступает на расстоянии; душа должна пройти сквозь череду испытаний, ибо, если неожиданно впадет в спокойствие, она не будет знать, как этим спокойствием воспользоваться.
Третий шаг в том, что душа, отвергнув беспокойное самосозерцание, начинает размышлять о Боге и мало-помалу забывается в Нем. Она переполняется Им и перестает жить собой. Такая душа не ослеплена собственными недостатками или безразличием к собственным ошибкам: она осознает их острее, нежели когда-либо ранее, а усилившийся свет позволяет разглядеть их более отчетливо; но это самопознание исходит от Бога и потому не является ни беспокойным, ни отягощающим[403].
Франсуа Фенелон
Какие восхитительно тонкие и точные замечания! Образчиком – дерзновенным в силу своей необоснованности – тщеславия, свойственного двадцатому столетию, выступает утверждение, что до Фрейда никто ровным счетом ничего не знал о психологии. Истина же заключается в том, что большинство современных психологов понимает человека куда хуже, чем самые способные из их предшественников. Фенелон и Ларошфуко[404] прекрасно знали о поверхностной рационализации мотивов, таящихся в глубинах подсознания, и отлично осознавали тот факт, что за вежливой маской личности нередко прячутся похоть и жажда власти. Макиавелли задолго до Парето проводил различение между «осадком» и «производными»[405] – между подлинными корыстными мотивами политических действий и красивыми теориями, принципами и идеалами, с помощью которых эти поступки оправдываются и объясняются доверчивой публике. Паскаль, подобно Будде и святому Августину, предельно низко и реалистично оценивал добродетели и рациональность человека. Но всем этим людям, даже Ларошфуко и Макиавелли, было известно нечто такое, что психологи двадцатого столетия решили игнорировать: они ведали о тройственной природе человека, объединяющей дух, разум и тело; ведали, что мы живем на границе двух миров – временного и вечного, физического (витального) и божественного; ведали, что человек, сам по себе ничтожный, есть, как писал кардинал Берюль, «ничто, Богом окруженное, в Боге нуждающееся, способное обрести Бога и преисполниться Им, если того пожелает».
Христианская простота, о которой пишут Гру и Фенелон, тождественна той добродетели, вызывавшей восхищение у Лао-цзы и его последователей. По мнению этих китайских мудрецов, все личные грехи и все пороки общества объясняются тем фактом, что люди отделили себя от божественного источника и живут в соответствии с собственной волей и представлениями, не сообразуясь с Дао (Великим Путем, Логосом, Природой Вещей), который проявляется на каждом плане бытия, от физического – и далее, через животный и умственный – до духовного. Просветление случается, когда мы отказываемся от своеволия и покорно следуем Дао, как во внешнем мире, так и внутри наших тела, разума и духа. Иногда философы-даосы словно верят в «благородного дикаря» Руссо[406], но, будучи китайцами и потому заботясь больше о конкретных, практических делах, а не об умозрительных спекуляциях, тяготеют к рассуждениям о способах, какими правители могут снизить уровень сложность цивилизации и уберечь своих подданных от разлагающего воздействия мыслей, чувств и поступков, порожденных человеком и, следовательно, уводящих от Дао. Но правители, на которых возлагается опека народных масс, сами должны быть мудрецами; чтобы стать мудрецом, человек должен избавиться от всех условностей, сковывающих «невозрожденного» взрослого, и снова стать ребенком. Истинно жив только тот, кто податлив и покорен; всех победит и переживет то, что ко всему приспосабливается, что ищет самое незаметное место – не твердую скалу, а воду, размывающую склоны извечных холмов. Простота и непосредственность идеального мудреца суть плоды укрощения страстей – укрощения воли и, посредством сосредоточенности и медитации, укрощения разума. Лишь крайне дисциплинированный художник способен воспроизвести на более высоком уровне рисунок ребенка, впервые взявшего в руки кисть. Нет ничего сложнее простоты.
– Постись, и я скажу тебе, – отвечал Конфуций. – Действовать по собственному разумению – не слишком ли это легко? А тот, кто предпочитает легкие пути, не узреет Небесного сияния.
– Я из бедной семьи и вот уже несколько месяцев не пил вина и не ел мяса. Можно ли считать, что я постился?
– Так постятся перед торжественным жертвоприношением, я же говорю о посте сердца.
– Осмелюсь спросить, что такое пост сердца?
– Сделай единой свою волю: не слушай ушами, а слушай сердцем, не слушай сердцем, а слушай духовными токами. В слухе остановись на том, что слышишь, в сознании остановись на том, о чем думается. Пусть жизненный дух в тебе пребудет пуст и будет непроизвольно откликаться внешним вещам. Путь сходится в пустоте. Пустота и есть пост сердца <…>
– Вот что я тебе скажу: войди в его ограду и гуляй в ней свободно, но не забивай себе голову мыслями о славе. Когда тебя слушают, пой свою песню, когда тебя не слушают, умолкни. Для тебя не должно быть внутренних покоев и простора вовне. Остановись на неизбежном и в этом обрети свой единый дом. Тогда ты будешь близок к правде. Легко ходить, не оставляя следов. Трудно ходить, не касаясь земли. Деяниям людей легко подражать, свершениям Неба подражать трудно… Вглядись же в тот сокровенный чертог: из пустой залы исходит ослепительный свет. Удачу приносит прекращение прекращения. Пока же ты не придешь к этому концу, ты будешь мчаться галопом, даже восседая неподвижно… Вот что такое превращение всей тьмы вещей.