Он не беспокоился о Веллингтоне. Не было времени на поиски генерала, чтобы рассказать ему о Договоре, о котором он узнал от маркизы в Бургосе. Он записал все, что она сказала ему, и он был уверен, что письмо найдет Хогана. Но теперь Шарп догнал армию в день сражения, он был солдатом, и доказательство его невиновности могло подождать, пока битва не кончится. Он посмотрел на Ангела, сидевшего на уродливой лошаденке, которую они украли в Панкорво.
— Едем!
Он повел мальчишку обратно в деревню, где был мост, чтобы перейти на западный берег. Он должен найти Южный Эссекс, он должен вернуться из мертвых, он должен сражаться.
Глава 21
Французские пушки палили все утро. От их грохота дрожали все стекла в городе. Это походило на гром, который никак не кончался.
Дым повис как облако. Женщины на скамейках на городской стене ворчали, потому что ничего не видели. Они не могли видеть противника. Они видели только большое облако, которое росло, расплывалось и медленно плыло на юг, подгоняемое бризом. Некоторые из них прогуливались на крепостных валах, флиртуя с офицерами городской стражи. Другие, укрывшись пляжными зонтиками от солнца, дремали на скамьях.
Пушкари стреляли, наводили и стреляли снова. Они выталкивали пушки вперед после каждого выстрела, разворачивали ломами лафеты, забивали заряды в раскаленные дула, которые парили после того, как их пробанивали мокрыми щетками. Снова и снова солдат посылали с ведрами за водой к ручьям, чтобы смачивать банники. По дорогам, ведущим в город, грохотали на полном ходу передки орудий, которые доставляли новые боеприпасы, чтобы кормить пушки, которые беспрерывно бомбили зону обстрела.
Французские пехотинцы сидели на горных хребтах, резали колбасу и хлеб, пили кислое красное вино, которым были полны их фляги. Пушки делали свою работу. Удачи пушкам!
Пушки дергались, их колеса подпрыгивали над землей при каждом выстреле. Когда пушка опускалась на землю, артиллерист бежал к ней, чтобы закрыть обернутым кожей большим пальцем дымящееся запальное отверстие. С закрытым запальным отверстием безопасно пробанивать ствол, чтобы погасить последние искры, прежде чем новый пороховой заряд будет забит внутрь. Если запальное отверстие на закрыть, порыв воздуха, вызванный погружающейся щеткой, может зажечь остатки невзорвавшегося пороха и тот, как известно, взорвется с силой, достаточной, чтобы вытолкнуть банник и пронзить его рукояткой тело артиллериста.
У каждой пушки было имя, выбитое на передней части дульной части орудия, а на казенной части — гордое «N», монограмма Наполеона. Egalite стреляла рядом с Liberte, в то время как Fortune и Defi пробанивали.
Артиллеристы потели, ругались и смеялись; они слышали обрывки разговоров своих офицеров и знали, что они завалили равнину на западе трупами. Они не могли видеть своего врага, потому что запад заволокло дымом, но при каждом выстреле копье пламени пробивало канал сквозь дым, куда улетала картечь, а потом артиллеристы должны были снова перезаряжать, выталкивать пушку на позицию, отходить в сторону, когда главный канонир протыкал через запальное отверстие парусиновый мешок с порохом, после чего второй канонир засыпал порцию высококачественного пороха в отверстие, проделанное шилом. Затравка передавала огонь вниз, к пороху, от запальника, приставленного главным канониром.
Говорят, все артиллеристы были глухими. Они были королями на поле боя, но никогда не слышали аплодисментов.
Иногда, редко, батарея делала паузу. Дым медленно рассеивался перед нею, и офицеры всматривались в свою цель. Британцы были остановлены.
Красные шеренги прятались в полях среди ржи, скрывались позади каменных стен или приседали в траншеях, отвратительно сырых после дождливого лета. Артиллеристы знали, что британцы уже разбиты. Никакие войска в мире не отважатся наступать сквозь ядра и картечь, которыми пушки усеивали зону обстрела.
Для британцев это были кошмарные звуки. Пушечное ядра грохотали, словно гигантские бочки, скатывающиеся по доскам, картечь свистела, крики раненых довершали к эту какофонию. Мушкетные пули, вылетевшие из разорванных при выстреле жестянок, стучали по камням, срезали стебли ржи и пшеницы или врезались в человеческую плоть — и всегда вначале был слышен перекатывающийся гром и видно белое облако дыма. Иногда, когда у пушкарей кончались ядра и картечь, они стреляли гранатами. Гранаты падали среди растоптанной пшеницы, вертелись, запальная трубка дымилась, прежде чем корпус разрывался, сея огонь дым и железные осколки в добавление к грому смерти.
Британцы умирали по одному и десятками. Они укрывались где могли, но солдаты в укрытиях не выигрывают сражений. Однако эти солдаты не могли наступать. Ни один человек не мог пройти через этот огненный шторм. Они сидели, они лежали в неглубоких ямах и траншеях, они проклинали своих офицеров, они проклинали своего генерала, они проклинали французов, они проклинали медленно ползущее время, и они проклинали отсутствие всякой помощи на этой равнине. Они были одни в буре смерти, и они не видели поддержки ниоткуда. Их знамена были разодраны картечью.
Повезло тем, кто стоял в маленькой деревне, единственной деревне на равнине, потому что там каменные стены служили им щитом. Но даже и там пушечные ядра пробивали стены лачуг и превращали в кровавое месиво тех, кто прятался в комнатах, так что и там воздух был насыщен звуками смерти.
Атака была остановлена.
— Мы сделали его, ей Богу, мы его сделали! — Маршал Журден, который, как и все французские маршалы считал Веллингтона непобедимым, теперь был уверен, что противник недооценил его. Журден предполагал, что Веллингтон слишком уверовал в свое численное превосходство и поэтому погнал свою армию в лобовую атаку. Пушки, гордость французской армии, кромсали противника.
Он посмотрел на север. Несколько английских кавалеристов появились на противоположном берегу реки, и вид их встревожил часть его офицеров. Журден хлопнул в ладоши, привлекая внимание, и повысил голос.
— Господа! Кавалерия — это маневр! Если бы они планировали напасть оттуда, они уже сделали бы это! Они хотят, чтобы мы ослабили свой левый фланг! А мы не будем!
В действительности, он даже усилил его. Резервы, которые охраняли северный речной берег, были отправлены на юг позади холма Аринез, чтобы отбить высоты Пуэблы. Журден многого ждал от них. Когда британцы будут сломлены и когда он выпустит своих улан и гусар на поле битвы, солдаты могут спуститься с высот и заблокировать дефиле.
Британцы, сломленные и окровавленные, будут пойманы в ловушку. Но сначала, понимал Журден, он должен позволить Веллингтону послать как можно больше солдат на равнину — еще больше солдат, обреченных быть застреленными и зарубленными, еще больше трупов и военнопленных ради славы императора. Журден знал, что он должен ждать. Еще через два часа, возможно, будут отбиты высоты, и тогда наступит момент, когда он разрушит репутацию Веллингтона навсегда. Маршал потребовал пищи и немного вина. Еще два часа, думал он, и он пошлет золотых Орлов вперед, чтобы вернуть Испанию Франции. Он улыбнулся королю Жозефу.