К слову сказать, откуда идут правила о разделе доходов между членами причта, и по всей ли России они однообразны?
Брат поступил на дьяконское место в Новодевичий не без протекции. Полагаю, что принимала тут участие и Авдотья Никитична, мать владыки, которая ранее того высказывала, что не прочь породниться с нами. Брат и женился не на родственнице, правда, но все-таки на свойственнице; Г. Ф. Островский был женат на внучке Авдотьи Никитичны, дочери Иродиона Степановича; а за брата отдана сестра Островского. Неудивительно, да и помнится мне, что брат обнадеживаем был скорым получением священнического места. А насколько скорым, это зависело от случая.
Случай представился; лет через шесть или семь службы брат решился подать просьбу об определении на священническое место, открывшееся где-то в приходе. Его ободряло, между прочим, то обстоятельство, что незадолго в Девичий же монастырь определен был священником сверстник его, вместе с ним кончивший курс. Чем свет он написал просьбу, намереваясь тотчас после ранней обедни везти ее на Троицкое подворье, к владыке. Крепко молился он за обедней об успехе, и затем, когда служба кончилась, уже по уходе священника с дьячком, снова повергся в молитве пред местною иконой. «Молись, молись, доброе дело, — вдруг слышит он за собой голос; — только ты у нас будешь священником, а не там; ты меня похоронишь». Брат оглянулся и увидал старушку-белицу, продолжавшую ему говорить в том же роде. Как узнала она о намерении, которого он не передавал никому, и кто она? Знал ли ее брат? Может быть, ему известно было ее имя, а может быть, и нет. При большом числе сестер и при отсутствии личных отношений к ним, не все они каждому члену причта были известны. Во всяком случае, эта необыкновенная речь послужила брату началом к знакомству с Татьяной Федоровной. Татьяна Федоровна занимала келью в нижнем этаже Софьиных хором, примыкавших к задним воротам; ко времени знакомства с братом ей было уже под девяносто лет, если не с лишком. Кто она была и что за чудное вещание произнесла она и почему? Брат сказывал, что после, когда уже познакомился с Татьяной Федоровной, он спрашивал, чем она была побуждена подойти к нему и сказать именно те слова, которые он от нее слышал; она отозвалась неведением, запамятованием. И в других случаях, которых было немало, когда она изрекала вещие слова, они выходили у нее сами, безотчетно, и она их себе не приписывала.
В бумагах брата должно бы остаться «Житие» Татьяны Федоровны, которое он составлял с ее слов и по ее поручению. Я ограничиваюсь тем, что мне по памяти известно. Татьяна Федоровна была купеческого рода и осталась в детстве сиротой, но с большим состоянием, до ста тысяч. Кто был ее опекун, кто воспитывал, неизвестно. Но еще в малолетстве она поступила на послушание к иноку Филарету, подвизавшемуся в Новоспасском монастыре, и от него получила духовное воспитание. Это был святой муж, по ее словам, высокой духовной жизни. Грамоте не была она обучена, но в духовной литературе приобрела обширные сведения; она поражала слушателей ссылками на отеческие творения и на жития; большинство читано было ей, вероятно, старцем Филаретом, а изумительная память ее удержала слышанное.
В отроческие лета она раздала имение свое; на остатки купила келью в Девичьем монастыре. Но оговариваюсь. Меня приводят в смущение два обстоятельства. Каким образом девочка могла быть на послушании у старца, жившего в мужском монастыре? Это раз. Во-вторых, судя по летам, поступление Татьяны Федоровны в монастырь должно было бы состояться еще в прошлом столетии; но не слышал я, чтобы даже Двенадцатый Год застал ее в монастыре. В биографии очевидный перерыв. Тем не менее продолжаю, как мне передает память.
Поселилась Татьяна Федоровна в монастыре без копейки. Чем она кормилась? Чем согревалась? Она не едала по неделям, жила в нетопленом. Из сострадания нищенка приносила ей несколько корок; это было все ее насыщение. По зимам выпрашивала она иногда из церкви жаровню, и это было все ее согревание. Она проводила дни и ночи в молитве. Годы продолжалась такая жизнь, и никто ее не знал. В самом монастыре сестры знали ее лишь по имени. Случалось, она изнемогала, поднимался ропот в душе, рождались сомнения и сожаления; она снова повергалась пред иконой и превозмогала. Но было, что искушение начинало преодолевать; ей слышались голоса, и все более и более настойчивые. «Брось, перестань, чего ты ждешь? Ну, чего?» И опять: «Брось, брось! К чему ты живешь? Давись! Давись!» Вне себя она взяла уже полотенце, привесила к потолку, поставила стул или скамейку, устроила петлю… но стук в дверь кельи привел ее в себя. Она перекрестилась, отперла дверь.
— Не здесь ли живет Татьяна Федоровна? — спрашивал незнакомый мужчина, пришедший вдвоем с другим.
— Это я, что вам нужно?
Не перепутываю ли я? Не смешал ли факты? Сомнение возбуждается именно этим сочетанием событий, столь похожим на посредственные французские романы, где над героем или героиней уже заносится смертный удар, как в ту же минуту является совершенно неожиданным образом чудесный спаситель. Но память мне так говорит; смешать бы не должен. Были искушения; это достоверно. Достоверно, что петля уже была сделана и что в ту минуту как надевать ее, стук в дверь воспрепятствовал самоубийству. Но совпало ли это обстоятельство именно с тем происшествием, которое будет сейчас описано? Помнится мне, что да, но боюсь поручиться.
Были муж и жена. У жены был отец. Муж принадлежал к лютеранскому исповеданию. По профессии он был, кажется, провизор. Чем была больна жена, не умею сказать, но она страдала, и врачебные средства были безуспешны. Летом велено было больной переехать за город, дышать сельским воздухом; супруги наняли дачу на Воробьевых горах. В одну и ту же ночь снится сон одинаковый и тестю, и зятю.
— Что вы бьетесь? Ничто не поможет. А ступайте в Девичий монастырь: там, рядом с задними воротами, живет монахиня Татьяна Федоровна; ход в ее келью из самых ворот; она больной поможет.
Кто говорил? В какую образную обстановку воплотилось вещание, память мне не сохранила, хотя, вероятно, я слышал и эти подробности. Но помню рассказ брата и самого мужа больной, что сон был необыкновенно отчетлив и внушителен. Впечатление было столь сильно, что муж, встав, оделся и направился в Москву поделиться загадочным сновидением с тестем. А тесть, также пораженный, направлялся в Воробьево передать о сновидении зятю. На Девичьем поле они встречаются.
— Я к вам! — говорит один.
— А я к вам! — повторяет другой.
И к неописанному удивлению передают друг другу тождественный сон. Нет нужды добавлять, что муж поворачивает назад, оба идут в Девичий монастырь и там по указанию сновидения стучатся в дверь кельи. Передают Татьяне Федоровне причину и цель прихода. Та не удивилась, но и не затруднилась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});