Горбачёв. С МИДом нужно обращаться так, как он того заслуживает.
Громыко. Ленин говорил, что МИД — это отдел ЦК.
Пономарёв. Международная обстановка требует сильного руководителя.
Горбачёв. Убеждён, что, выдвинув на пост министра иностранных дел т. Шеварднадзе, поступим правильно.
Лигачёв. Поддерживаем».[105]
Никто не возражал, и тут же Шеварднадзе из кандидатов сделали членом Политбюро. Вот и все. На этом таинство с назначением нового министра было завершено. О сути, какой должна теперь быть внешняя политика, не говорили.
Не говорили об этом и в понедельник 1 июля на пленуме ЦК. В его повестке дня значился неудобочитаемый вопрос «О дальнейшем развитии и повышении эффективности сельского хозяйства и других отраслей агропромышленного комплекса Нечерноземной зоны РСФСР в 1986 — 1990 годах». Но он мало кого интересовал — все ждали кадровых перемен. И они пошли.
Не выходя на трибуну, Горбачев стал говорить, что завтра сессия Верховного Совета и надо обсудить кандидатуру на должность Председателя Верховного совета. Он предлагает избрать Громыко. Но ни о заслугах Андрея Андреевича на поприще внешней политики, ни какой ей теперь предстоит быть при новом министре — ни слова.
Пленум, как обычно, единодушно поддержал Генсека. Тогда же из состава Политбюро на пенсию был выведен давний оппонент Горбачева Г.В. Романов. А секретарями ЦК были назначены Л.Н. Зайков (по оборонной промышленности) и Б.Н. Ельцин (по строительству и капитальным вложениям). Все это заняло полчаса — не больше. А через несколько дней, как новый аккорд во внешней политике, прозвучало объявление: встреча в верхах между Горбачёвым и Рейганом состоится в Женеве 19 — 20 ноября 1985 года
Так начались кардинальные перемены, которые надолго определят судьбу страны.
ЯВЛЕНИЕ ШЕВАРДНАДЗЕ МИДУ
Вечером после Пленума Громыко в последний раз приехал в МИД. Вид у него был растерянный. И хотя загодя знал, что суждено ему идти на «повышение», но, наверное, просто морально не был готов покинуть кабинет, где провел почти три десятка лет. Каким— то не свойственным ему тоном он неуверенно поинтересовался, на месте ли кто— нибудь из руководства министерства — надо бы попрощаться. Ему четко, как и раньше, доложили, что все руководство МИД — члены Коллегии и заведующие отделами — на своих местах и ждут вызова.
— Ну, что же, — сказал Громыко, — может быть, тогда встретимся в зале Коллегии?
Прощание было недолгим — без слез и печали, но вполне пристойным. После этого Андрей Андреевич пригласил в кабинет сотрудников секретариата, поблагодарил за службу, собрал свои вещи и навсегда уехал из высотного здания на Смоленской площади. Его проводил вниз до машины советник секретариата Сергей Крылов.
Через день ближе к вечеру в пустующем секретариате министра резко зазвонил телефон.
— Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе едет в МИД, — раздалось в трубке. — Говорит сопровождающий. Открывайте ворота.
Ему сказали, что ворот в МИДе нет. Пусть машина заезжает во двор. Там у подъезда его встретят. Встречал его по стечению случая тот же Крылов.
Войдя в кабинет, новый министр сразу же спросил:
— А где Корниенко?
Не успел он произнести эти слова, как дверь распахнулась, и вбежал запыхавшийся первый заместитель министра иностранных дел. Видимо, ему тоже позвонили из машины. О чем они говорили тогда, неизвестно. В своих мемуарах Корниенко напишет, что Шеварднадзе говорил о необходимости нам всем «работать, прежде всего, на Генерального секретаря». А он полагал, что работать надо ради общего дела[106]. В общем, любви и согласия между ними никогда не будет.
Больше в тот день Шеварднадзе ни с кем не встречался. И улетел в Тбилиси сдавать дела.
На работу в МИД Шеварднадзе вышел в понедельник 8 июля. Сидел в кабинете один и никого не принимал. Кроме замов — и то далеко не всех. Просто сидел, смотрел документы и звонил по «вертушке». Но часто уходил в заднюю комнату отдыха и пропадал там часами. Видимо читал «бумаги».
Время клонилось к вечеру, а новый министр не подавал признаков жизни. Правда, помощники наблюдали за ним в «телевизор» — был такой секрет, не ведомый ни одному из министров. Если посмотреть в замочную скважину, которую окрестили в секретариате «телевизором», то хорошо был виден стол министра и сидит ли он за ним. Появился на пороге только полпервого ночи и сказал на прощание:
— Не беспокойтесь, я обычно ухожу раньше.
ПЕРВЫЕ ШАГИ ШЕВАРДНАДЗЕ
На очередной перерыв делегация прилетела 10 июля, и прямо из Шереметьева я поспешил на Смоленскую площадь.
Там уже начались перемены. Из кабинета помощников на 7 этаже исчез всесильный В.Г. Макаров — старший помощник министра. В МИДе его не любили — он был груб, держался надменно и бесцеремонно требовал подношений. На «пульте» сидели Альберт Чернышев и Рудольф Алексеев. На мой немой вопрос они спокойно ответили, что новый министр работает всего третий день и засиживается допоздна. Сейчас он знакомится с делами, и пока вызывал только замов, да и то не всех. Тем не менее, я попросил записать меня к нему на прием 12 июля. Дело трудное, — ответили помощники, — он никого еще не принимал...
В Москве был вечер. Лил проливной дождь. Но ощущение грядущих перемен буквально витало в воздухе. Я позвонил своему старому другу Анатолию Адамишину, бывшему в ту пору уже пять лет заведующим Первым европейским отделом. Это была одна из самых светлых голов в МИДе тех лет. К тому же он знал пол — Москвы, особенно в артистических кругах среди вольнодумных поэтов и бардов. К нему на дачу в Быково нередко приезжали крупные работники ЦК пощекотать нервы песнями Визбора, который их сам тут же и исполнял.
Через час мы встретились с Адамишиным на Каменном мосту через Москва — реку. Ходили по мосту под проливным дождем, и «Адамо», как мы его звали между собой, сверкая глазами, говорил, показывая на ярко освещенные окна Кремля и по своему обыкновению четко артикулируя каждое слово:
— Гляди, там идут перемены. Настала пора перестать лгать и сказать правду: экономика разваливается, внешняя политика закостенела. Все надо менять. Наступает пора перемен.
На следующий день с утра я пришел к Корниенко. В отличие от Адамишина он был ровен и спокоен. На все мои вопросы, что происходит, отвечал скучным тоном, что надо работать, а не болтать. 1 июля Шульц передал через Добрынина согласие на проведение встречи Горбачева с Рейганом в Женеве 18— 19 ноября и теперь главное — это хорошо к ней подготовиться. Кроме того, на носу встреча министров иностранных дел в Хельсинки и визит Горбачёва в Париж. Так что дел невпроворот.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});