— У тебя уже действительно был новый роман?
— Начинался, — говорю я.
— С Энди?
— Да.
Я качаю головой, и во мне закипает гнев — тот самый, оставшийся еще со вчерашнего вечера; гнев на дурацкое стечение обстоятельств; гнев на себя за то, что чувствую себя такой беспомощной и слабой. А больше всего — ярость на Марго за то, что она не сказала мне ни слова о таком важном событии. Молчала все эти годы.
— Как она могла от меня это скрыть?! — говорю я со слезами на глазах и не понимаю, почему же Лео не позвонил, не послал письма? Неужели рассчитывал на Марго?
— Да уж, — говорит он. — Хотя… Думаю, что это ничего не изменило бы.
И снова тишина в трубке, и я не знаю, как ответить. Я, наверное, должна сказать, что, конечно, это ничего бы не изменило. Я должна сказать ему, что он объявился слишком поздно, и что я приняла бы то же решение, даже если Марго не решила за меня. Я должна сказать ему, что она сделала это ради моего блага, что Энди и есть это благо.
Но я не могу заставить себя сказать ничего подобного. Не могу отделаться от мысли, что меня предали. Прежде всего, меня предали, лишив права выбора — выбора, который могла и должна была сделать я сама. На худой конец предали, лишив важного знания — знания, которое позволило бы мне легче пережить едва ли не самое большое горе в жизни, за исключением разве смерти мамы, а также лишили возможности помириться с Лео, особенно, после того как мы плохо расстались. Да, мы разошлись. Да, именно Лео бросил меня. Но он раскаялся! Он так любил меня, что вернулся! Я заслуживала, чтобы он вернулся. Может, это ничего не изменило бы в моей жизни, но многое изменило бы в моей душе. Я зажмуриваюсь, борясь с обидой, негодованием и гневом.
— Как бы то ни было… — говорит Лео, и его голос слегка подрагивает, выдавая напряжение.
— Как бы то ни было, — эхом откликаюсь я.
В это мгновение открываются ворота гаража: возвращается Энди. И я выпаливаю то, что все это время таила в глубине души:
— Ну что там с этим заказом?
— Так ты приедешь? — обрадованно спрашивает Лео.
— Да, приеду.
Глава 27
Выслушиваю от Лео беглое описание заказа — очерк о Кони-Айленде — и молюсь, чтобы, не дай Бог, Энди не застал меня врасплох, взъерошенную и раскрасневшуюся. Потом все равно придется сообщить мужу, что я еду в Нью-Йорк, но не так сразу, после ссоры. Я еду не из-за ссоры.
— Мне нужно несколько общих планов пляжа, снимки набережной, аттракционов, — перечисляет Лео.
— Да-да, конечно, — отвечаю я рассеянно.
Взять и повесить трубку не могу, но и удачу испытывать лишком долго тоже не годится.
— Не так заманчиво, как последний фоторепортаж, а? — улыбается Лео, как будто я нацелена только на сессии.
— Ну и ладно, — говорю я, торопясь расспросить о подробностях. — Для кого публикация?
— Для журнала «Таймаут».
Я киваю и спрашиваю:
— Когда нужны снимки?
— Через пару недель. Сумеешь?
— Вроде бы. — Притворяюсь равнодушной, хотя на самом деле готова плясать от радости. — Хотелось бы узнать побольше, но…
— Тебе пора? — В голосе Лео звучит разочарование, и мне ужасно приятно.
— Да, — отвечаю я, и тут же поясняю: — Энди приехал.
— Понял. — Лео отвечает так, словно мы участвуем в заговоре.
Если Дрейка я фотографировала одна, то репортаж делаем вместе. С самого начала.
— В общем, я свяжусь с тобой… — неопределенно говорю я и уже собираюсь положить трубку.
— Когда? — спрашивает он ровным, но явно нетерпеливым тоном.
Невольно улыбаюсь, припоминая, как в былые времена я сама приставала к нему, выясняя, когда он снова позвонит, когда мы снова встретимся. И я пользуюсь его же старой обтекаемой формулировкой:
— При первой возможности.
Интересно, помнит ли он эту фразу? А в разговорах со своей новой подружкой употребляет?
Лео довольно смеется. Конечно же, он помнит. Он все прекрасно помнит, не хуже меня.
— Замечательно, — говорит он. — Я жду.
— Хорошо. — Дрожь пробирает при мысли о том, как долго я его ждала и как долго не хотела себе в этом признаться.
— Ну, тогда… Пока, Эллен, — говорит Лео и, судя по голосу, улыбается. — Надеюсь, до скорого.
— Пока, Лео. — Я быстро отключаюсь и делаю несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя. Потом стираю запись вызова и иду в ванную. «Это ради работы, — убеждаю себя, смотрясь в зеркало. — Это все ради душевного равновесия».
Чищу зубы, споласкиваю лицо холодной водой, натягиваю чистую майку и белые шорты. Потом направляюсь и с удивлением осознаю: несмотря на то, что гнев все еще владеет мной, после разговора с Лео он несколько приутих, сменившись возбуждением и терпимостью, отчасти продиктованной чувством вины. Скорее всего, Энди пришел с Джинни, и они теперь играют во дворе в крокет. И я сумею взять себя в руки и принесу им по мятному коктейлю!
Но вместо Джинни там оказывается Стелла; вместо крокета я обнаруживаю ворох глянцевых пакетов из универмага «Нейман Маркус», сваленных на кухонном столе. Освобождая от оберточной бумаги большую серебряную рамку, Энди косится на меня, не то извиняясь, не то призывая держать семейные проблемы в секрете — возможно, то и другое вместе. Я покровительственно и вместе с тем отстраненно улыбаюсь ему и на автопилоте разыгрываю добропорядочную невестку.
— Привет, — бодро говорю я, распрямляя спину, чтобы соответствовать гордой осанке свекрови. В присутствии Стеллы я даже говорить начинаю медленнее и отчетливее.
— Привет, дорогуша! — Она обнимает меня, обдавая ароматом своих летних духов (смесь запахов флердоранжа и сандала), и продолжает: — Надеюсь, ты не возражаешь… Я купила вам рамочки.
На столе красуется по меньшей мере дюжина серебряных рамок и рамочек, солидных, роскошных и, несомненно, очень дорогих.
— Какие красивые… Право же, не стоило… — говорю я совершенно искренне, потому что рамки, хоть и действительно красивые, абсолютно не в моем стиле. В моем стиле простые черные деревянные рамки.
— О, ничего особенного. — Стелла развернула раму, украшенную стразами, и вставила в нее семейный портрет времен ее детства. Типичные состоятельные англосаксы, все в белом, с радостными улыбками сидят в прогулочном ялике. Небрежно элегантная, крайне приличная летняя фотография. Стелла сдувает пылинки со стекла и мизинцем удаляет пятнышко в углу.