по-прежнему нет улыбки на губах Радея. Каждому слову Врана Радей внимает — и всё мрачнее с каждым словом этим лицо его становится.
— Так и быть, — говорит Лесьяра. — Я вся внимание.
Делает Вран вдох глубокий, сильный — и заканчивает на одном дыхании:
— Напугана община пуще прежнего, но не только страх ими сейчас руководит — обида, после слов Деяна в сердцах их глупых вскипевшая. Возмутились старейшины: почему так жестоки к нам волки, если всячески умилостивить мы их пытаемся? Если уважаем мы их, дары им преподносим, девок своих лучших им отдаём — а они нас за это уничтожить хотят? Видели вы все, предки мне сказали, видели мы все, Лесьяра, до чего страх один их довести может — а теперь он ещё и с яростью рука об руку идёт. Не любы больше деревне хозяева леса серые, предал волк, в деревне решили, всех детей своих названных, всех братьев своих и сестёр человеческих. Не будет волк больше о деревенских заботиться — другие цели теперь у него. А, значит, в деревне решили, надо волку показать, что и люди не лыком шиты. Нет больше в деревне наказания за убийство волка священного, наоборот — приветствуется это теперь. Пойдут по лесу отряды целые, чтобы всех волков разыскать да каждого из них смерти предавать. Сказали мне предки, что правильно вы сделали, что на болота Белые отправились — только ещё глубже нужно идти. Туда, куда никогда не ступит нога человеческая. Где уж точно никто нас не найдёт. Туда, где…
— Глубже идти? — вновь Лесьяра его перебивает. — Ужели твои это слова, Вран из Сухолесья? Не ты ли мне недавно говорил, что бегство — поступок недостойный?
— Не мои это слова, а одного из предков ваших, Лесьяра, — отвечает Вран. — И не Вран из Сухолесья вам волю его передаёт, а Вран с Белых болот. Вот — не разглядели вы, может, поближе вам показать? За своего меня предки ваши приняли, свои дары мне…
— Если с Белых болот ты теперь — то почему же камни на ноже твоём, якобы предками нашими посланном, красные, а не белые? — склоняет голову набок Лесьяра.
Вот об этом Вран не подумал.
Почему… почему вообще волнует это Лесьяру? Разве нет у неё других вопросов? Как в пустоту Вран историю свою ладную рассказал, как под водой судьбой лютов страшной, только что придуманной, поделился. Опять Лесьяру лишь то занимает, что непосредственно Врана касается. Место его в племени всё-таки полученное.
— Красные камешки… — задумчиво Солн тянет. — Ах да. Красные камешки — это к перевалу Красному, вестимо. Уж не у Травного ли из Красного перевала ты душой второй поживился?
«Травного». А Вран его, кажется, «Сухим» назвал. Почти угадал — месяцы соседние это.
— Потому что предупреждение это, Лесьяра, — находится Вран. — Или пророчество даже. Как то, что образ Травного из перевала Красного пополам молнией раскололо.
— Что?.. — выдыхает Лесьяра.
— Надругались люди над курганом жертвой своей очередной бессмысленной, — продолжает Вран вдохновлённо — это-то он уже предусмотрел. — Кровь невинная на него полилась, кровью невинной для предков ваших невыносимо теперь он пахнет — не могут они больше там с вами встречаться, не могут они больше на костях ребёнка деревенского к вам рёвом укрепляющим являться. Запятнано теперь это место, осквернено. Послал Травный знамение, молнией себя насквозь прошив — чтобы показать мне и Бае, что с племенем вашим случится, если найдут его люди. Послали мне предки ваши нож, не белым покоем окрашенный, а кровавыми рубцами испещрённый — чтобы всегда он у меня на виду был, чтобы не забыл я, как важна задача моя. Сказали мне предки, вам сказали, Лесьяра: покинуть это место, болота Белые, мы должны, и как можно скорее. Сегодня же отсюда сниматься — и идти, идти, идти. Нет смысла возле кургана оставаться — не проводник он больше в лес вечный, ушли оттуда предки ваши, новое место для связи вам нужно искать. Но не здесь — иначе такими же красными камни на ножах у племени вашего станут, багрянцем крови покрытые.
— Ну и ну, — говорит Солн. — Ловко… и восхитительно бесчестно.
А больше никто и ничего не говорит.
Не возвращается улыбка на лицо Радея, не насмехается Лесьяра над словами врановыми. И по-прежнему Бая на Врана смотрит, глаз не отводя, — и по её взгляду даже Вран понять не может, что чувствует она. Поверила ли? Не поверила? Почему никак не откликается, не подтверждает, не выдыхает потрясённо: «Так вот почему… так вот откуда эта молния пришла»?..
— Итак, — наконец нарушает молчание Лесьяра — и становится её голос таким же ровным, как обычно, — значит, всё это тебе Травный из Красного перевала поведал, Вран? Всё-всё-всё?
— Прекрасно ваши предки говорить на языке человеческом умеют, когда нужно им это, Лесьяра, — отвечает Вран. — Очень связной и внятной речь его была, если это вы в виду имеете. Да, сначала только клокотание волчье я слышал… но потом быстро предки ваши сообразили, что не понимаю я ничего в нём. Правда ли это так важно сейчас? Неужели ничего вас больше не беспокоит? Знамение было послано на глазах наших с Баей, коли не хотите вы моим словам верить. Бая подтвердит: всё, как говорю, было.
Смотрит Лесьяра на Баю.
Смотрит на неё и Радей, и Солн даже — с любопытством искренним.
— Было, — отвечает Бая, но… но не то что-то в голосе её — как и в глазах. — Видела я это своими глазами, Лесьяра. Сверкнула молния, Травного проломила — и огнём небесным его подожгла. Пыталась я огонь потушить, но не смогла. И нож с поясом из него же выпали.
— Но с тобой предки не говорили, — замечает Лесьяра.
Ведёт Бая плечами, всё ещё плащом врановым прикрытыми.
— Не ходила я за Враном через границу огненную и спать тоже не ложилась. Как могли они?
— Понятно, — Лесьяра отвечает. — Что ж… Неоднозначно.
«Неоднозначно»?
Хочет Вран вслух это переспросить — и понимает вдруг: неоднозначность.
Вот что в глазах Баи он видит. Двоякое что-то. Не то веру — не то неверие. Не то тоску — не то усмешку беззлобную, на солновскую чем-то похожую: ладно же ты придумал, Вран. Язык у тебя хорошо подвешен да голова быстро соображает — в этом тебя упрекнуть нельзя.
Или просто кажется это Врану?..
— Луна скоро полной станет, — продолжает Лесьяра — спокойно и задумчиво. — Обычно не обращаемся мы к предкам так часто, но, полагаю, придётся — раз уж настаиваешь ты, что случай это особый, Вран, и раз дочь