он хозяин.
«Это сделал лес», – сказал он Юго о тотемах. Он хотел окружить себя тем, что любил. Теми, кого любил?
Юго заметил Людовика: тот шел по длинному лугу, который зимой служил лыжной трассой. Заканчивал свою дневную смену. Юго задумался, что он там делает, но потом вспомнил, что Лили упоминала о складе подъемного оборудования. Юго был уверен, что Людовик рассказал далеко не все, что знает. Придется заставить его побороть болезненную застенчивость, если они решат рассматривать его как возможного союзника. Может, уже пора? Он что-то видел. Я в этом уверен.
Но необходимо, чтобы он им доверял. Если бы Людовик не открылся Лили, он так и молчал бы, разве что у Юго могла появиться веская причина побудить парня разоткровенничаться. Юго размышлял, что делать. Каким будет следующий логический шаг. Мне надо подняться над ситуацией. Проанализировать все в деталях, пункт за пунктом. Может, я что-то упустил…
Подняться над ситуацией…
Юго взглянул на Маяк с поддерживающими купол белыми колоннами – эмблему Валь-Карьоса. Вряд ли он найдет там ответы на свои вопросы, но ему хотелось бы туда забраться. Впервые его чувства к Лили отошли куда-то на второй план. Пусть даже он опоздает – это важнее. Он поспешно вернулся в корпус В и, пройдя мимо кухни, стал искать лестницу. Она оказалась рядом с холодильными камерами и кладовыми. Грузовой лифт обслуживал все уровни, включая подземный, где, как вспомнил Юго, проходит тоннель от корпуса Б/У к подвалу в здании Г, который примыкает к погрузочным площадкам прямо у него под ногами. Хватит с меня лифтов.
Юго пошел по ступенькам и очень скоро почувствовал, как ломит ноги. Он без труда нашел доступ к служебной шахте, поднимающейся на вершину Маяка, толкнул еле заметную дверь и оказался на самом ветру, в центре купола, под огромным карильоном. Вырезанные из цельных стволов языки колокола были неподвижны; их удерживали тяжелые цепи, достойные якоря целого танкера. За последние пять недель Юго слышал его нечасто, и это даже хорошо – только бури могли привести карильон в движение и заставить «петь».
Побродив у подножия колонн, он наткнулся на винтовую лестницу наверх. Приложив еще немного усилий, добрался до узкого сводчатого прохода, вышел по нему к центру Маяка и, подтянувшись на вделанных в камень стальных прутьях, оказался в сторожевой будке, которая возвышалась над сооружением.
Ему вдруг представилось, что он одинокий король Валь-Карьоса на воздвигнутом здесь троне. Ограда, тянущаяся до края обрыва, создавала иллюзию, будто он находится в самом сердце поместья. В его мозговом центре. Теплый воздух трепал волосы. Держась за парапет, Юго окинул взглядом окрестности. Именно для этого он и пришел сюда. Не прерывать течение мысли, дождаться, пока окончательно выкристаллизуется подозрение, впиться ногтями в нечто позабытое в пределах досягаемости и ухватиться за него в надежде, что оно приведет его к доказательствам. Но ничего не происходило. Только подводные течения, несущие его в никуда, и ветер, напитанный земной влагой, пахнущий травой, пыльцой и хлорофиллом.
Сверху размеры курорта ясно доказывали, что исследовать его весь практически невозможно. У Юго не было ни единого шанса. Солнце играло с горными вершинами на западе, очень скоро оно скроется за ними. Лили будет его ждать.
Юго повернулся к усадьбе Страфа – витражи на башне ловили последние лучи дневного света. Может, пробраться внутрь? Исследовать недра дома в надежде докопаться до истины? Как далеко он готов зайти в своих поисках? Как далеко может завести его убежденность в том, что они необходимы? И на сколько еще ее хватит? Он вздохнул.
По другую сторону прямо до самой древней Башни выстроились в ряд шале. Почти анахронизм в этом современном пейзаже. Такие прямые линии у него перед глазами, такие чистые, такие простые, контрастирующие с паутиной истины, с ее обходными путями, узлами, тупиками.
Такие прямые линии…
Четкие траектории соединяют точки отрезками.
Такие прямые линии…
Внезапно Юго вцепился в парапет. И подался вперед, чтобы получше рассмотреть нижнюю часть Маяка и одним взглядом охватить весь комплекс.
Нет, этого не может быть…
Его била дрожь.
И все же…
Так очевидно. Прямо здесь. У него на глазах. С самого начала.
На глазах у всех.
Страфа с первого дня играл с ними.
Задолго до появления Юго.
48
Лили встала, чтобы запереть дверь своей квартиры на ключ.
– Это ее лицо, ты совершенно уверен? – спросила она.
Юго кивнул:
– Может, я и худший физиономист во всей долине, но могу гарантировать тебе, что это она. Такое сходство, словно Страфа сделал отпечаток ее лица в дереве, вылепленном из пластилина.
Юго ожидал возражений – он больше не мог прикидываться, он должен был поделиться с Лили тем, что накипело, – но, как ни странно, она выслушала его, не прерывая, и наконец взяла его за руку. И это подтвердило его подозрения: у Лили изначально были сомнения. Легкие, но обоснованные. С тех самых пор, как до нее дошли слухи о несчастных случаях и исчезновениях. Не до такой степени, чтобы верить во все эти нелепые теории, но достаточно, чтобы в глубине сознания все-таки горел маленький сигнальный огонек – крошечная лампочка, которая стала непрерывно мигать, когда они пошли в дом к Страфа; затем, когда Лили вновь подвергла все сомнению, лампочка снова стала слабым огоньком.
Упоминания об оставшихся без ответа телефонных звонках и письмах вкупе с рассказом о вырезанной в стволе дерева маске с чертами Алисы оказалось достаточно, чтобы мигалка снова включилась. Юго почувствовал, что Лили озабочена судьбой Алисы, с которой дружила всю зиму. В ее сознании вот-вот мог зажечься настоящий маяк. Последним аргументом Юго собирался ее добить:
– Люциен Страфа проектировал этот курорт не как попало. Если соединить на плане все здания, включая его усадьбу и Башню, Валь-Карьос представляет собой пентаграмму, Лили. Надо провести сплошную линию между верхушкой Маяка и основанием корпуса Большого Б, затем к усадьбе, Башне, а потом к дальней точке корпуса Б/У и вернуться к Маяку. Этот мерзавец образовал пентаграмму из стен! План Валь-Карьоса – пентаграмма, и все это время совсем рядом с нами…
Лили перевела на него взгляд, и он не увидел в нем никакого удивления.
– Что? Ты знала?
– Я не архитектор, но вот уже три года я болтаюсь по склонам над Валь-Карьосом, так что, конечно, я это заметила. Впрочем, как и все остальные.
– Но…
– Но там, где ты углядел пентаграмму, многим видится образованная зданиями гигантская буква «А». И даже если пентаграмма, что это меняет?
– Почему ты мне не сказала? Когда