Читать интересную книгу Голод - Сергей Москвин

После того как рухнет граница миров, чужие телесные оболочки станут не нужны. Весь мир будет принадлежать ему. И каждая наземная тварь станет его добычей…

* * *

— Куда она… оно делось? — дрогнувшим голосом спросила Юлька.

— Неважно, — хмуро ответил Макс.

Широкая полоса примятого снега тянулась в сторону берега. Значит, недобитый монстр уполз туда. Очевидно, у него уже не осталось сил для открытой схватки, и таким образом он пытается увести их от штольни, чтобы задержать на поверхности и выиграть время.

— Надевай скафандр. Нам надо спешить.

Юлька послушно влезла в комбинезон, нахлобучила на голову шлем, потом помогла облачиться Максу. Короткие лямки рюкзака не позволяли надеть его на раздувшиеся от костюма плечи, поэтому Макс вынужден был отдать рюкзак девушке, а сам взял коробок со спичками, чтобы освещать путь.

Они обменялись выразительными взглядами. За обзорным стеклом защитного шлема Юлькино лицо с широко распахнутыми от волнения испуганными глазами выглядело совершенно по-детски. От одной мысли, что ему приходится вести любимую под землю, в пасть обитающему там чудовищу, Максу стало не по себе. Но он чувствовал, что не справится без ее помощи. Да и Юлька ни за что не согласилась бы остаться на поверхности, даже если бы он ей это предложил.

Врешь! Ты просто боишься! — раздался в голове зловещий голос. А может, это всего лишь ветер завывал между скал?

«Боюсь, — согласился Макс. — Очень боюсь. И хватит об этом».

Он махнул Юльке рукой: следуй за мной, чиркнул по коробку, зажигая спичку, и вошел в напоминающую глотку черную дыру.

* * *

Острые и длинные, чуть загнутые назад клыки способны пробить самую толстую шкуру и еще более толстый слой подкожного жира. Они проникают в глубь тела жертвы, где под мышечной и костяной броней укрыты сердце, печень, почки и легкие, где живет сама Жизнь, и разрывают их. Короткие, но не необычайно мощные челюсти дробят и перекусывают любые кости. Могучие лапы, удар которых ломает жертве позвоночник, делают трехметровое тело, весящее больше тонны, необычайно ловким и подвижным. А густая и плотная белая шерсть отлично маскирует на снегу и сохраняет столь необходимое тепло, не позволяя организму замерзнуть даже во время длинных и долгих заплывов в ледяной воде.

Обладатель этих способностей был прирожденным убийцей. Тем не менее матерого хищника терзал голод, и уже давно. Вместо того, чтобы начать подыскивать место для берлоги, как отъевшиеся за лето сородичи, вот уже много дней он бродил по берегу в поисках добычи. В конце концов неуемный голод привел его к гиблому месту, о котором знали все живущие на острове звери, птицы и обитатели прибрежных вод. Даже летом здесь пахло холодом. Холодом и смертью. И тот, кто отваживался пойти на этот запах, уже никогда не возвращался назад.

Когда чужой, пугающий запах усилился настолько, что шерсть на загривке лохматого исполина встала дыбом, зверь вошел в воду и поплыл вдоль берега. Когда-то давно на берегу жили люди. Они возвели там свои пахнущие огнем и дымом жилища из железа и камня, но внезапно исчезли все до одного задолго до рождения проплывающего мимо саблезубого хищника. В отличие от животных люди не чувствовали идущий из-под земли запах смерти, что в конце концов и привело их к гибели.

Внезапно среди ледяного дыхания смерти чуткое обоняние зверя уловило новые запахи. Запахи живых людей — нескольких человек, которые совсем недавно высадились на берег. Люди жили в другой части острова, далеко отсюда. Они охотились на морских зверей, но несколько раз сами становились добычей саблезубого хищника и его сородичей. У людей было нежное и мягкое мясо, гораздо нежнее жесткого, пахнущего илом и тиной мяса моржей и тюленей — его обычной добычи.

Зверь высунул голову из воды и принюхался, пытаясь определить, откуда доносится желанный запах. Это оказалось несложно, но результат ему не понравился: добыча находилась слишком далеко от него, зато слишком близко от того холодного и страшного места на берегу, откуда доносился запах смерти. Как бы ни был силен голод, он не выйдет на берег. Или все-таки стоит рискнуть?

Зверь разинул пасть и сердито зарычал. В приступе раздражения он даже не заметил, что уже плывет в сторону берега. Широко раскрытые ноздри продолжали впитывать идущие отовсюду запахи, и в какой-то момент хищник уловил еще один — запах мертвечины, самой мерзкой и отвратительной еды! Но в голодное время приходится довольствоваться и падалью. Тем более что эта еда была гораздо ближе. Зверь уже различал застрявшее среди прибрежных камней тело утопленника в мокрой расползающейся одежде. Причина смерти не вызывала сомнений: обломки разбившейся лодки лежали на дне прямо под ним. Значит, это не чьи-то объедки. Да и судя по запаху мертвечины, труп пробыл в воде всего лишь день. Это не двухнедельная падаль, которую хищнику тоже доводилось есть.

Голод и запах близкой пищи развеяли в голове зверя последние сомнения. Отряхивая с шерсти стекающую воду, он выбрался на берег. А через мгновение челюсти хищника уже жадно кромсали распухшую плоть утопленника.

Человеческое мясо оказалось именно таким, каким зверь его помнил — нежным и сочным. Жадно заглатывая вырванные из тела куски, саблезуб забыл обо всем, даже о запахе из-под земли, который с каждым мгновением становился все сильнее. И все ближе.

Когда от вынесенного на берег утопленника почти ничего не осталось, так и не утоливший голод зверь поднял голову и увидел перед собой еще одно окоченевшее тело — обледеневший труп, из шеи которого торчал обломок стрелы. Труп тоже походил на человеческий, но пахло от него иначе. Зверь оскалил пасть и попятился. Это был тот самый подземный запах, жуткий запах, от которого вставала дыбом шерсть, а тело содрогалось от холода. Вот и сейчас зверь почувствовал, что его лапы как будто примерзли к земле, а в голове возник образ пылающего снега и льда. Только пламя было не кроваво-красного, а зеленого цвета, и не горячим, а невыносимо холодным.

Замерзший мертвец пошевелился и открыл свои незрячие глаза. Вместо зрачков в них вспыхнули два зеленых огня. Зверь снова раскрыл пасть, но на этот раз вместо рычания оттуда вырвался жалобный вой. А потом саблезуб медленно двинулся вперед, не в силах отвести взгляд от зеленых огней, которые насквозь прожигали его съежившийся от страха мозг.

* * *

— Ты слышал? — прошептала шагающая сзади Юлька.

Может, не прошептала, а наоборот, прокричала во весь голос? Глухие скафандры настолько искажали все звуки, что невозможно было отличить крик от шепота. Тем не менее они не могли заглушить угрожающий скрежет, доносящийся из глубины туннеля. На Заставе во время сильного ветра с тем же угрожающим звуком скрежетали запертые железные ворота лодочного ангара. Когда Макс был еще ребенком, на его глазах внезапно захлопнувшиеся створки ворот раздробили и расплющили его приятелю два пальца на правой руке. Он почти забыл тот несчастный случай, но сейчас вдруг вспомнил со всей отчетливостью. Больше всего его тогда напугало даже не то, что его товарищ лишился пальцев, а то, что мальчик не закричал и не заплакал. Он просто молча уставился на свисающие со своей ладони окровавленные лохмотья, изумленно хлопая глазами и часто раскрывая рот, словно силился и не мог сделать вдох. А потом упал в обморок.

Максима передернуло. Если они с Юлькой подставятся под эти «хлопающие створки», отдавленными пальцами явно не обойдется. Он ободряюще улыбнулся пробирающейся следом за ним девушке, но улыбки не получилось. Так что даже хорошо, что горящая спичка в этот момент погасла, и в темноте Юлька не разглядела его испуганного лица.

— Не бойся. Я рядом, — торопливо пробормотал Макс и полез в коробок за следующей спичкой.

Это был уже шестой коробок. Пять он извел, пока они шли по туннелю, а спросить, сколько у Юльки еще осталось спичек, не решался. Теперь всякий раз, зажигая следующую, зверобой с ужасом думал о том, что они будут делать, когда все спички закончатся.

Но на этот раз Юлька остановила его.

— Подожди! — Ее неестественно широкие из-за толстых перчаток пальцы обхватили запястье Максима. — Смотри! Там, впереди…

Макс мгновенно обернулся. В глубине туннеля разгоралось зеленое зарево. Пламя, видимо, еще не окончательно набрало силу. Оно то вспыхивало, и тогда каменные своды туннеля заливал ослепительно-яркий зеленый свет, то снова гасло, и туннель опять погружался во тьму. В следующих друг за другом огненных вспышках чувствовался определенный ритм. Как и в долетающем из глубины туннеля скрежете. Он уже не напоминал хлопанье железных ворот. Нет, это было лязганье ненасытных челюстей, усеянных тысячами тысяч зубов!

Юлькины пальцы, обхватившие запястье Максима, сжались еще сильнее.