его, Гарольда, торговец знал хорошо, с ним не робел, подход к нему наладил. С вассалом в два счета провернул бы сделку, забрал денежки и уплыл восвояси… зачем же вмешался сам сюзерен? Неужто ему делать больше нечего, кроме как покупать и продавать всякую дребедень?
— Милорд, я очень рад, что мои скромные услуги вам понадобились, — сказал Хармон, надеясь навести графа на разговор по существу. — Если есть дело, которое я могу для вас уладить, то…
— О, конечно есть! Вы человек дела, я это вижу. Но хвататься за дело впопыхах — это лучший способ все испортить. Знаете, со мною в юности было: неприятная ссора с Нортвудами вышла, один из моих сквайров испортил девицу из их семейства. Ну, кровь молодая, горячая — вы же понимаете. И вот, Нортвуды прислали посла с требованием: голову виновника и пятьсот эфесов откупного — срочно, следующим днем, иначе войной идут. Я с этой новостью влетел к отцу, а он мне: садись сын, пообедай со мной. А я: как же обедать? Нортвуды же, угроза, посол… А отец: садись, говорю, поешь. Если они тебя так перепугали, что есть не можешь, то как же ты дело будешь решать? Это папа мне сказал. Ну, я сел и поел. А пока челюстями работал, то успокоился, мысли завертелись, и я — верите! — легко придумал, как правильно поступить. Так-то.
Хармон слегка улыбнулся. По правде, у него с графом находилось все больше общего. Торговец и сам терпеть не мог решать вопросы второпях и на голодный желудок. Ведь тогда думаешь лишь о том, чтобы устроить дело быстро, а не о том, чтобы — выгодно.
Но затем Хармон посмотрел на жену Виттора, и улыбка сползла с лица. Какой-то даже холодок по спине прошел, торговец спешно отвел взгляд.
Иона София Джессика, принцесса Севера…
Каждый человек, подобно товару, из чего-то сделан. Материал несложно распознать, если глаз наметан. Из бронзы получаются драчливые дураки, вроде городских стражников; из камня — упрямцы, сильные, но неловкие; из золоченой парчи — чванливые и пустые лордские отпрыски; из глины — слабаки и трусы; из шерстяной пряжи — юные нежные барышни; из дубовых поленьев — крепкие крестьяне… Джоакин — тот из меди, сам Хармон — из виноградной лозы.
Но из чего сделана леди Иона, это хрупкое создание с бездонными глазами? Она слишком изящна для фарфора, слишком благородна для слоновой кости, более жива и прозрачна, чем родниковая вода. Хармон ожидал, что леди Иона окажется красива… но теперь не знал, красива ли она: те мерила, которыми он привык оценивать девиц, оказались совершенно непригодны. Она была… нездешней, вот какой. Не в этом мире сработанной, не по нашим меркам. Назвать леди Иону красивой — все равно, что сказать: «Этот ветер весит три фунта».
…После знакомства с хозяйкой дома, Хармон вручил подарки. Он чувствовал, насколько они ничтожны, но все же сунул в руки леди Ионе, вымучив какие-то подобающие случаю слова. Принцесса улыбнулась — у нее были очень подвижные губы — и сказала:
— В ваших дарах так много Юга! Все, что приезжает к нам, по пути пропитывается Севером, и это обидно… Но не ваш платок.
Она взмахнула пестрым шелковым лоскутом, любуясь, и повязала на левую руку чуть ниже локтя. Вообще-то, это был шейный платок, но торговец не решился ее поправить: на тонкой руке леди Ионы шелк смотрелся сказочно. Шоколадом она угостила графа Виттора, и тот поморщился: «Горький…». Глаза принцессы тут же сверкнули: «О, горький!» — и она сунула в рот сразу две конфеты.
За столом леди Иона сидела по левую руку от мужа. Она почти не ела, и Хармона это почему-то не удивляло. Принцесса обратилась к торговцу несколько раз. Спросила, бывал ли он в Первой Зиме; затем — откуда он родом и как пахнет его родной дом, и на какой цвет похожа его родная земля; после сказала:
— Хармон, когда снова будете здесь, прошу вас, привезите южную птицу!
— Какую именно, ваша светлость?.. — спросил торговец и принялся описывать всех южных птиц, каких знал. Леди Иона прервала его:
— Нет-нет, выберите вы. Привезите мне птицу с южной душою… я уверена, вы почувствуете.
Но вскоре она забыла о его существовании. Взгляд Ионы перескользнул на людей в нижней части залы, после — на что-то за окном, и ее улыбка дала понять, что мысли принцессы уже очень далеко от этой трапезы и этого дома.
Граф Виттор обожал ее — это виделось в каждом его взгляде, брошенном украдкой в сторону жены, в трепетной бережливости, с которою он трогал Иону за локоть, предлагая вино или кушанье. «Тьма всемогущая, сколько же он заплатил за нее?..» — подумал в какой-то миг Хармон и не смог вообразить себе ответ. Наверное, больше, чем стоит иной город со всеми населяющими его барышнями, их мужьями и детьми… Да уж. Если впоследствии кто-то любопытный, вроде отца Давида, спросит Хармона, отчего тому было неловко на обеде у графа, торговец сможет ответить вполне ясно.
Виттор Шейланд тем временем снова заговорил с гостем:
— Ваш рыцарь выглядит весьма внушительно. Чувствуется человек умелый и благородный. Не представите ли его мне?
Как раз в это время Джоакин, отмеченный графским вниманием, втолковывал что-то сидящему возле него воину — судя по жестам, давал урок фехтования одноручным мечом. Хармона передернуло.
— Мой человек — не рыцарь, и, боюсь, он не достоин знакомства с вашей милостью.
Граф Виттор улыбнулся:
— Иными словами, он не так скромен, как вы, и не удержит язык за зубами?
— Боюсь, что так, милорд.
— Будьте к нему снисходительны. По мне, болтливые люди не так уж плохи — ты всегда знаешь, чего от них ждать.
— Ваша правда, — согласился Хармон. В глазах белолицего графа мелькнула этакая лукавинка, и торговец добавил: — Вот только…
— Что же?
— Я стараюсь помалкивать, ваша милость, но мне думается, вы все равно прекрасно знаете, чего от меня ждать.
Граф Виттор пожал плечами:
— А как еще можно вести дела?
Он отправил в рот последний кусочек десерта и отодвинул тарелку.
— Кстати, о делах. Давайте перейдем к ним, пока вы совсем не истомились в ожидании.
Хармон поднялся из-за стола. Граф также встал и указал на дверь, ведущую вглубь дома. Прежде, чем уйти, осторожно тронул жену за плечо:
— Душенька, меня ждут заботы. Вернусь к тебе скоро.
— О… —