Люсьен широким жестом обвел склон. На лестницах, высеченных в скале, можно было наблюдать спешивших наверх к рефугиуму одетых в синее братьев по ордену в широкополых соломенных шляпах.
— Посмотри на наших попутчиков на тропе к Тьюреду. — Люсьен выбрал патетический тон, который так любил использовать в своих проповедях.
Гвидо часто трогали слова аббата во время утренних сборов в круглом храме. Но было нечто совсем иное в том, чтобы внимать проповеди в одиночестве, да еще и понимать, что речь произносят только ради тебя.
— Посмотри на наших братьев, стремящихся к нам, согбенных после исполненного трудов дня в пыли, на жаре. Ты когда-нибудь обращал внимание на их руки, Гвидо? Они истерзаны тяжкой работой на винограднике. А когда руки их кровоточат, они накладывают на них мокрые повязки и продолжают работать. И какую похвалу получают они? И какую плату? Тарелку простой похлебки, бокал разбавленного вина — вот и вся прибыль после такого дня. И жалуются ли они? Нет! Они довольны жизнью, которую даровал им Тьюред.
Гвидо подумал о том, как часто он выходил на виноградник, когда нужна была каждая пара рук. Всегда звали его или брата Мартина, если работа требовала особенной силы. Вспомнил множество ночных часов, которые он провел при свете свечи перед пюпитром, когда остальные сидели внизу в столовой или слушали, как Люсьен читает жития святых.
— Вижу, что ты закрываешься от моих слов, брат. — Аббат улыбнулся, и сеточка морщин окружила его зеленый глаз. — Ты не становишься лучшим человеком только потому, что носишь синюю рясу священнослужителя Тьюреда. Равно как и потому, что можешь рисовать миниатюры, которые настолько великолепны, что сердце замирает при взгляде на них или по спине бегут мурашки, когда видишь перед собой изображения жестоких эльфов. Ты не можешь вести диалог с богом. Так ты снова станешь испытывать благоговение перед простыми жизненными вещами, и ты…
Люсьен остановился и выглянул в окно. По дороге от пиниевого леса двигался некто высокий в окружении братьев по ордену. Встречные при виде незнакомца весело махали соломенными шляпами в знак приветствия.
Аббат недовольно пробормотал что-то, прищурился, напряженно поглядел в направлении толпы, собравшейся вокруг путешественника, и снова заворчал:
— Мой глаз помутнел, как наш пруд, когда осенью его целует мороз. Что там происходит? Это он?
Незнакомец был еще довольно далеко для того, чтобы разглядеть его лицо. На нем была синяя ряса священнослужителя Тьюреда. Капюшон он снял, были отчетливо видны его черные, Как вороново крыло, волосы.
— Да, я думаю, это брат Жюль.
Аббат поднял взгляд к небу.
— Благодарю тебя за это испытание, Тьюред. — Он вздохнул. — Закрой плотнее ставни и спускайся вниз. Сегодня мы будем трапезничать раньше.
Странный человек Люсьен, подумал Гвидо. Все в рефугиуме радовались, когда в гости приходил Жюль. Братья и сестры зачарованно слушали его, когда он рассказывал о дальних путешествиях и о божественных чудесах. И только Люсьен никогда не испытывал восхищения. Может быть, он ревновал к Жюлю. Может быть, он опасался, что путешественник поведает что-то о его прошлом. О Люсьене ходило много слухов. Говорили, что в юности он был воином.
Гвидо прислушался, ожидая, когда тяжелые шаги аббата стихнут вдалеке. А потом принялся негромко насвистывать себе под нос. И это была не благочестивая песня, а бодрые куплетики о девушке, которая носила с собой все необходимое, чтобы заниматься своими делами.
Миниатюрист, пребывая в хорошем настроении, проверил еще раз, хорошо ли закрыты чернильницы, смел с подоконника кусок птичьего помета. Задумчиво посмотрел на горы, и от сознания божественного величия ему стиснуло грудь. Он вознес страстную молитву Тьюреду. Потому что мир — столь чудесное место. Потому что Господь избавил его от Люсьена, единственной ошибкой которого, похоже, было то, что он любил слушать собственные проповеди. И потому что Господь послал брата Жюля. Ни один брат ордена не был так известен, как Бродяга Жюль. Не любить его было невозможно. Там, где он гостил, наступал мир. Он был живым святым, не похожим на этих скучных проповедников, не дозволявших человеку ни малейшего удовольствия в жизни. Нет, он был совсем иным. Грубовато шутил, любил выпить и в то же время представлял собой источник нескончаемой мудрости. Два года назад он приходил сюда и заперся на три недели в святая святых рефугиума. Без еды, даже без питья проводил он там время. А когда он вернулся от своего диалога с богом, то казался свежим и отдохнувшим, словно на протяжении этих долгих недель у него всего было в избытке. Брат Томазин, пытавшийся повторить подвиг брата Жюля, не выдержал на четвертый день без воды. Он заболел и, возможно, умер бы от жара, если бы Жюль не исцелил его, когда вернулся из своего заточения в святая святых.
Гвидо обвел взглядом скрипторий. Все столы были убраны. В мире, где царил порядок, можно было чувствовать себя защищенным. Художник посмотрел на далекие горные вершины. Даже в конце весны не растаяли белые шапки. Иногда, в ненастные дни, можно было видеть, как вокруг вершин пеленой кружит снег.
Ближние утесы и отвесные склоны сияли теплым красно-золотистым светом. Словно гнезда, цеплялись за склоны виноградные террасы. Моне Габино располагался вдалеке от интриг королевского двора. Тот, кто хотел попасть сюда, вынужден был четыре дня путешествовать по скудной растительностью горной местности. Их рефугиум был удален от мира. Идеальное место для того, чтобы жить в гармонии с собой, своими мыслями и искусством. Единственным недостатком в этом чудесном месте было то, что у них еще не рождались дети. Несмотря на то что к их общине принадлежало десять сестер по ордену, детьми их господь пока что не благословил.
Гвидо зажег масляную лампу и закрыл окно тяжелыми деревянными ставнями. Затем стал медленно спускаться по отвесной лестнице. В комнате под скрипторием было совершенно темно. Здесь хранились труды рефугиума. Это была чудесная коллекция. Более трех сотен книг! «Самая большая библиотека королевства, возможно, даже всего мира!» — с гордостью подумал монах. Сокровище, которое дороже комнаты, полной золота. Поистине письмо — дар божий! Оно позволяет вкушать мудрость предков даже спустя столетия и отделяет ложь от правды. Сколько различных историй существует теперь о смерти святого Гийома?
Брат Жюль, единственный надежный свидетель жестокого убийства, поведал им о преступлении эльфов и героизме Гийома. Но какую чушь болтали в народе! Утверждали, будто Тьюред ниспослал трех ангелов на огненных боевых конях, дабы забрать тело святого. Другие говорили, что воины короля устроили на улицах города настоящее сражение с эльфами и группой варваров-язычников из Фьордландии. Какая нелепость! А ведь Гийом был убит всего одну человеческую жизнь тому назад. И поскольку это произошло посреди цветущего города Анисканса, тому были сотни свидетелей. Брат Жюль, бывший тогда еще ребенком, присутствовал при кровавом злодеянии. И по счастливой случайности у них появился тот, свидетельствам которого действительно можно доверять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});