Читать интересную книгу Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

— Петра Шуйского, — сказал Басманов. — Хитер и изворотлив. Спешить не любит. Там как раз такой нужен.

Иоанн саму фамилию Шуйских не переносил, хотя воеводу князя Петра Михайловича держал при себе и жаловал по случаю.

— Что, калачи за столом у Шуйских слаще были? — вырвалось у царя почти непроизвольно, однако с намеком на старинные события, когда лет десять назад Алексей Данилович помогал суздальским князьям грубо оттеснять от трона бояр братьев Воронцовых.

Басманов не промолчал, а, прямо глядя в очи государю да вдобавок усмехаясь, отразил выпад:

— Я о твоей пользе пекусь, царь! Я тебе служу…

И Басманов недоговорил. Но Малюта знал окончание фразы.

— Не Московской державе я служу, — не раз повторял Басманов, — но помазаннику Божьему государю нашему Ивану Васильевичу.

После той почти забытой схватки Иоанн на заседаниях Боярской думы появлялся в окружении трех-четырех человек, причем ближе остальных к нему находился Басманов. Боярин не боялся и речи произносить поперек Иоанновым:

— Напрасно ты, пресветлый государь, с князем Андреем возишься. Он Сильвестров доброхот. А коли Сильвестров, то не твой. Он с тобой мало в чем согласен. С Алешкой — не разлей вода! Как это понимать? Рыба гниет с головы. Когда в голове каша, то на столе параша. Зачем Курбскому стяг твой, освященный столькими победами, вручать? Не сегодня сдаст тебя Литве, так завтра. В ковы их да по монастырям! Сердце у тебя как из воска, пресветлый государь. Вели Малюте взять изменников — не промахнешься.

Речи Басманова нравились Иоанну. Алексей Данилович — опытный воевода, его стрельцы любят. Но рука на Сильвестра с Адашевым у царя пока не поднималась. Много часов он с ними рядом провел, уперев глаза в глаза, иногда и сердечной тоской делился. Казнить или убрать подальше недолго, но Алешка очень к себе привязал и не охотник до чужого. Воров и хабарников ниже всех царь ставил. Когда воевод назначал, прежде интересовался детально: не хапуга ли? А после в прочих способностях административных и военных разбирался.

— Не хотел Алешка воевать Ливонию — так ты туда его, пресветлый государь, и отправь. Пусть свое искусство там показывает. При нем беспорядка в приказах больше, чем при светлой памяти батюшке твоем. Дьяки-лихоимцы бесчинствуют, помогают вотчину делить да распродавать. Государевой собственностью торгуют безбожно. Так тебя по миру пустят, — настаивал на отставке теряющего власть Адашева Басманов. — Когда Сильвестр в Кириллов монастырь подался, в Москве веселее пошло, привольнее, народ заулыбался, хвалы тебе больше, государь пресветлый!

Словом, Басманов если не завладел полностью Иоанном, то крепко взнуздал царя, умелой рукой направляя его действия. И впрямь взгрустнувший было народ на московских улочках будто оживился. Боярские дети да дворяне легче на службу шли. И Иоанн нежданно-негаданно ощутил облегчение: никто против и слова не молвит. Оказывается, ему, кроме Басманова, Вяземского и Малюты, ни соратники, ни фавориты не нужны. Кивнул стрелецкому голове Малюте Скуратову — и готово дело! Сильвестровых врагов возвратил царь из ссылки — Ивана Висковатова с Никитой Фуниковым. Уж не хуже Алешки они в приказных хитросплетениях смыслят.

Женитьба на кабардинской княжне, нареченной Марией при крещении, жизнь ему упорядочила. У царя дом — все государство, но в том государстве еще один маленький дом есть — семья да изба в Кремле. Если бы он Алешку Адашева с толпой советников не разослал по городам и весям, то с черкешенкой слюбиться ему бы не позволили. Принуждали бы искать супругу за границей — в Польше или Швеции, чтобы родичи к престолу не пробивались и не мешали бы ловкачам делишки обделывать да придворные чины получать. Иоанн своими извилистыми думами откровенно делился, обращаясь чаще к Малюте:

— С Алексеем Даниловичем просто. Ни в чем с ним раздора нет. Верю ему — сколько раз он доказывал свою преданность на поле брани. И его Федору верю. И тебе, Григорий. И Грязным. Жил с Анастасией — тоски не чуял. Один остался — оглянулся и только сейчас понял, какую удавку на меня они накинули.

Они — это Адашев с Сильвестром.

— Вины их исчислить надо, — упорно твердил Басманов, когда и Адашев в Ливонию убрался. — Старицкого они выше тебя помещали. Умен, дескать, и к народу добр. Судить их надо!

— Если судить — обороту назад не будет, — поддерживал Басманова Малюта. — А ты, пресветлый государь, к жалости склонен. Митрополит Макарий вчера после всенощной с архимандритом Левкием поспорил. Как их, мол, судить, когда ни того ни другого здесь нет. Велел бы ты мне, пресветлый государь, взять Алешку в застенок и не морочиться по-пустому. Алешка именем твоим много бед натворил, а как ты от него отвернулся — общипанный петух, и не более. Воеводе Хилкову пятки лижет. Ты, пресветлый государь, послушай меня, раба твоего. Я лишнего не скажу и напраслины тоже. А измена зреет. Недаром князь Курбский Алешкиного брата к себе в помощники взял. Тесть его — Петька Туров — с князем дружбу водит. Вот тебе и целое гнездо! И все против тебя, пресветлый государь! Измена в твой дом заползла и клубком свернулась.

— Малюта издали врагов чует, — поддакивал своему выдвиженцу Басманов. — Он и без дыбы все их вины наружу вытянул. И тот же у бояр расклад, что и в дни, когда Бог уберег тебя от болезни. А какое непотребное про нас изрыгают? Попомнишь мое слово, пресветлый государь, рано или поздно они Литву с Польшей сюда призовут и кровь русскую, как воду, начнут лить и не скоро остановятся.

— Кто — они? — вздернул брови Иоанн. — Кто они? Неужто Адашев?

— Может, и Адашев, — сказал Малюта.

— А уж Курбский — точно, — мрачно бросил Басманов. — Не держал бы ты его под носом у недругов твоих. Он и здесь духом шляхетским пропитался. Изгнание протопопа он, пресветлый государь, тебе, не простит.

— Чего же ему недостает? — спросил Иоанн.

— Он русской жизнью жить не хочет, — объяснил, усмехаясь, Басманов. — Ты в избу к нему взойди, может, что и откроется тебе, пресветлый государь!

— Все у немчинов куплено, — подтвердил Малюта. — Венецианцы разные предметы везут.

— Книги, что ли? — рассмеялся Иоанн. — Так и мне везут.

— Если бы книги! — вздохнул Малюта. — Книги — что? Он и читать-то не умеет. Ему толмачи растолковывают. Оружие везут, кубки. Ткань на нем заморская.

— Пустяки это! — отрезал Иоанн.

Курбского так сразу, как Алешку Адашева с Сильвестром, сдавать новым друзьям почему-то не хотелось. В юности сколько времени вместе проводили! Чужестранцы всегда интересовались, как Иоанн к Курбскому относится. Видно, в далеких краях князь Андрей известен. Чем славу приобрел? А Малюта вдруг подбросил, догадкой поразив государя:

— Одному слава изменой достается, шушуканьем с немчинами, иному — саблей и кровью.

— Ну, это ты брось, — окрысился Басманов. — Воевода он не трусливый.

— Был бы пуглив, и спорить бы не о чем, — сказал обычно помалкивающий в подобных дискуссиях на пьяных пирах Василий Грязной.

Он больше участвовал в организации веселых сборищ, созывал скоморохов, гудошников, дудошников, охотился по вечерам за девками, которые так и шныряли из одной девичьей в соседскую, нередко и за тем, чтобы стать добровольной добычей для гульливых стрельцов и подвыпивших купчиков. Девок хватали не подряд, а с разбором, освещали факелами, юбки задирали да ножки ощупывали, чтобы ровненькие, плотненькие. Ну и чтоб чиста была и травкой пахла, а не черт знает чем. Иногда в слободки, где селились чужестранцы, наскакивали и подстерегали пышненьких и сладеньких немок, шведок и ливонок и увозили с собой. Городовых стрельцов не очень боялись, а мужей тем паче.

II

Почти через год после смерти Анастасии государь обвенчался. Родни у черкешенки в Москве нет, и Захарьины по-прежнему в чести. Данила Романович детей Анастасии Ивана да Федора в обиду не даст. Они наследуют престол по старшинству, ежели что с Иоанном случится. Царица Мария во дворце одинока, не то что прежняя жена. Власти у нее никакой. Любит ее Иоанн до тех пор, пока краса, по иным мнениям и зловещая, в чем-то недобрая, не померкнет. И наследника еще неизвестно родит ли? А ежели не родюча, то и век ее недолог. Или постригут, или тоской изойдет. Скучно царю с ней. А с Басмановым да с Малютой, с Васькой Грязным да новым кравчим Федором Басмановым — красавцем голоусым да безбородым — куда как веселей, и, между прочим, дела управления вовсе не заброшены. Начальство в приказах, особенно в Казенном, трудится до ночи, составляя уложение о княжеских вотчинах. Недаром государь отличного финансиста Фуникова после многих лет страданий в Казенный посадил. Крепнет власть царская, а с ней и московская, потому как не царь для Москвы, а Москва для царя.

Как странно! Как странно устроен мир! Царицу Анастасию протопоп Сильвестр с Адашевым не жаловали, не хотели подпускать к приказам и Захарьиных-Юрьевых, а ушла Анастасия из жизни — им же хуже. Адашев ее на несколько месяцев пережил — сгорел от хвори в темнице, передавали, что и сам на себя руки наложил, не выдержав груза грехов, а Сильвестра загнали в Соловки, и сгинул он там без звука. Никто не знает, какая его учесть постигла. Через суд заочный реформаторов все-таки провели, невзирая на возражения справедливые митрополита Макария.