Читать интересную книгу Волосы Вероники - Вильям Козлов

— Нет уж,— слышу я ее чуть осипший голос.— Ему не удастся еще раз испортить мне настроение.

Прижимается ко мне и закрывает глаза. На ее виске пульсирует тоненькая голубая жилка. От ресниц на розовой щеке — тень. Белое округлое плечо доверчиво уткнулось в мою грудь. Кажется, я мог бы все сделать для нее — выпрыгнуть в окно, сразиться с бандитами,— а вот защитить от телефонного звонка не могу. Слушая непрерывные трели, я чувствую, как будто в песок уходит из меня счастье, еще только что едва вмещавшееся во мне.

Улыбаясь про себя, я подумал: вот и подтвердилась моя мысль о недолговечности человеческого счастья — ночной телефонный звонок взял да и спугнул его.

Вечером за чаем Варюха сказала:

— Знаешь, па, я хочу перейти на философский факультет.

— Ты это правильно решила,— ответил я.— Великие мыслители нам позарез нужны. А философ в юбке — это даже оригинально.

— Я могу и джинсы носить,— усмехнулась дочь.

— У тебя ведь способности к иностранным языкам.

— Мне философия древних больше по душе,— сказала Варя.— На курсе девочки поэзией увлекаются, музыкой, дискотекой, а я читаю Монтеня, Аристотеля, Платона…

— Читай себе на здоровье философов, но только не сходи с ума. Кстати, знание иностранных языков дает возможность читать твоих любимых философов в подлинниках.

— Ты меня не переубедил,— заявила Варя.— Платон сказал: «Кто сам не убедится, того не убедишь».

— Если тебе интересно мое мнение, говорю: не делай глупости!

— Всегда глупым не бывает никто, иногда бывает — каждый,— изрекла чей-то афоризм дочь.

— Я тебе тоже отвечу словами философа: «Заблуждаться свойственно всякому, но упорствует в своем заблуждении лишь глупец».

— Кто это сказал? — совсем по-детски заинтересовалась Варя.— Монтень?

— Цицерон,— усмехнулся я.— Он еще сказал умные слова: «Истина сама себя защитит без труда».

— Завтра же возьму в библиотеке его сочинения…

— А ты упрямая,— упрекнул я.— Раньше я такого за тобой не замечал!

— Ты вообще меня не замечал,— сварливо ответила она.

Это она зря, с ней маленькой я охотно занимался, водил в зоопарк, на детские утренники, вечером читал книжки, даже сказки сочинял, когда она плохо засыпала.

— Мне как-то трудно представить тебя на кафедре,— сказал я.— Одно дело читать философа, а совсем другое — стать философом.

— Браво! Ты изрекаешь афоризмы! Гидом в туристском автобусе меня проще тебе представить? — Она насмешливо посмотрела на меня.— Посмотрите направо, посмотрите налево…

— В Ленинграде есть на что посмотреть,— сказал я.

— Я так и знала, что тебе не понравится мое решение,— все тем же тоном продолжала она.

— Почему?

— Все отцы почему-то считают, что дети должны идти по их стопам.

— Я только рад буду, если в нашем роду появится великий философ…

— На звание философа я не претендую, а вот преподавать в учебном заведении философию, наверное, смогу.

— Насколько мне известно, философами были лишь мужчины,— я встал из-за стола, сходил в кабинет и вернулся с толстой книжкой в коричневом переплете, я в нее записывал понравившиеся мне изречения великих людей.

— Послушай, что пишет Жан-Жак Руссо: «Когда женщина бывает до конца женщиной, она представляет больше ценности, нежели когда она играет роль мужчины. Развивать в женщине мужские свойства, пренебрегая присущими ей качествами,— значит, действовать ей во вред».

Варя помолчала, осмысливая услышанное, улыбнулась и сказала:

— Леонардо да Винчи утверждал, мол, кто в споре ссылается на авторитет, тот применяет не свой ум, а, скорее, память!

— Хочешь, я подарю тебе эту книжку? — сказал я.— В ней много записано мыслей замечательных людей… А факультет свой не бросай, еще раз повторяю: это глупо!

— Я согласна изучать английский, если ты убедишь меня в том, что он мне пригодится.

— Еще как пригодится,— убежденно сказал я.— Кстати, истинные философы знали по нескольку языков, я уж не говорю про латынь, и читали научные труды древних на их языке.

— Давай каждый день один час разговаривать на английском языке? — вдруг предложила Варя.

— Может, вообще перейдем на английский,— сказал я.— На русском что-то последнее время я стал тебя плохо понимать.

— Что поделаешь, взрослею,— смиренно произнесла хитрая девчонка.

Мы снова остались с Варей вдвоем, Вика и Ника теперь жили у себя дома. Полина навещала их каждый день. Анатолий Павлович шел на поправку, уже самостоятельно на костылях передвигался по палате. Снимут гипс и выпишут. Обо всем этом нам сообщила Полина по телефону.

Я навещал Анатолия каждое воскресенье. Выглядел он гораздо лучше, но совершенно разучился улыбаться. Полина говорила, что в последний месяц он стал сам тренировать свою ногу, раньше срока встал с постели, и скоро ему снимут гипс.

В последнее мое посещение я сообщил ему, что Боба Быков вовсю трудится над ремонтом его машины: заменил разбитую дверцу, радиатор, но Остряков не проявил никакого интереса, перед моим уходом обронил, что, наверное, больше не сядет за руль. О Полине он со мной не разговаривал. Сильно изменился Анатолий Павлович, он и так-то не был весельчаком, а теперь и вовсе стал хмурым, неразговорчивым. Чувствовалось, что в больнице ему осточертело. На тумбочке лежали книги, журналы, газеты. Сказал, что никогда в жизни столько не читал, сколько здесь.

— Я тут прочел сборник зарубежной фантастики,— стал он рассказывать.— Пишут о бессмертии, вечном счастье… Чепуха все это! Когда… это случилось… я впервые всерьез подумал о смерти. Не надо ее бояться. И не нужно человеку бессмертие. Ни к чему оно…— Он вдруг остро взглянул на меня: — Тебе никогда не было скучно жить? Просыпаться утром, чистить зубы, делать зарядку, завтракать…

— Я зарядку не делаю,— ввернул я.— Обленился…

— Скучно жить…— задумчиво продолжал он.— Если на протяжении одной жизни такие мысли приходят в голову, то к чему человеку бессмертие? Не благо это, а, наверное,— мука!

— Я не думал об этом,— признался я.

— И не думай, Георгий,— слабо улыбнулся он.— Никогда человек не согласится на бессмертие, если даже наука и далеко шагнет вперед. Можно тело заменить, а мозг не заменишь! Тело устает жить — это чепуха! А вот если мозг устал — это конец.

— Скорее бы ты выходил отсюда,— сказал я.

— Выйду… и мы еще с тобой побегаем трусцой!..

Движение, действие — вот что ему было нужно как воздух. Мне даже показалось, что его тяготит мое присутствие в палате, но он разгадал мое состояние и успокоил, сказав, что скоро с ним все будет в порядке, а пока не стоит обращать внимания на его мрачную физиономию — она ему самому противна. Интересовался дочерьми, не надоели ли они мне, я сказал, что, наоборот, теперь без них стало скучно.

— Пусть привыкают хозяйничать,— заметил он.

— Полина за ними присматривает,— сказал я.

Он надолго замолчал, потом, как он это умел, посмотрел своими пронзительными острыми глазами, казалось, в самую душу и медленно произнес:

— Полина Викторовна очень хорошая женщина. Если бы не она…— и замолчал, не пожелал развивать эту тему, а я тем более.

Однако про себя подумал, что, пожалуй, было бы естественно, если бы Анатолий и Полина сошлись. Как бы он ни любил Риту, но нужно было думать и о будущем. Что бы с кем-либо из нас ни случалось, а жизнь не стоит на месте. Я вдруг подумал, что Анатолий либо женится на Полине, либо не женится никогда. В том, что она привязалась к Острякову и девочкам, я не сомневался, а вот привязался ли к ней Анатолий, я не знал. А спросить его об этом не решился, да он и вряд ли мне ответил бы. Остряков все важные жизненные решения принимал самостоятельно, советчиков не терпел и сам старался не давать советов. Хотя мы с ним и были самые близкие друзья, в душу к себе он не пускал, да и сам в мою не лез. А я иногда нуждался в его совете, участии, но он приучил меня самого справляться со своими мелкими бедами-неприятностями.

Задумавшись об Острякове, я не заметил, как Варя встала из-за стола и стала мыть в раковине посуду. Вечером я любил погонять чаи, под настроение мог выпить две-три большие кружки. Варя знала, что я люблю крепкий чай с лимоном. Сахар в кружку я не клал, предпочитал пить с конфетами и печеньем. Иногда Варя приносила из бакалеи пирожные. По рассеянности я мог съесть три-четыре штуки, а она не больше одного, говорила, что от пирожных полнеют. Я на эту тему никогда не задумывался: вес у меня держался сам по себе в норме, что бы я ни ел. Правда, в последние годы я стал есть меньше. Помню, совсем молодым, в командировках заказывал в столовых сразу по два обеда, а теперь запросто могу обойтись одним первым или вторым. Утром же выпиваю стакан кефиру, съедаю бутерброд с колбасой или сыром и запиваю стаканом кофе с молоком.