- Как я уже тебе говорил, Мак-Дугалл обладает самым совершенным женским скелетом, который мне когда-нибудь приходилось видеть. У Браунли скелет тоже хорош, но ему далеко до...
- По-твоему, Браунли недостаточно хороша для линзменов? - завершил Хейнес мысль своего приятеля. - Тогда вычеркнем ее раз и навсегда, и не будем больше к этому возвращаться. Давай свой прекраснейший скелет, и пусть его обладательница присматривает за Киннисоном, а остальных не подпускай к нему и на пушечный выстрел. Переведи куда-нибудь подальше - в другой госпиталь или, по крайней мере, на другой этаж. Любая женщина, в которую он влюбится, ответит ему взаимностью, что бы ты там ни говорил о якобы ложных представлениях о госпитальных романах. Мне очень не хочется, чтобы он выбрал кого-нибудь, кто окажется не достойным его. Прав я или нет? А если заблуждаюсь, то насколько?
- Видишь ли, у меня не было времени, чтобы как следует изучить скелет твоего подопечного, но...
- Тогда возьми недельный отпуск и изучи его. За последние шестьдесят пять лет мне доводилось встречать немало людей. Многих из них я успел основательно изучить и в любой момент могу сравнить свой опыт с твоими познаниями по части костей. Я отнюдь не утверждаю, что он непременно влюбится, но хочу играть наверняка: если это произойдет, мне хотелось бы быть спокойным за его выбор.
Глава 18
АДЪЮНКТУРА
Киннисон с трудом приподнялся (точнее, хотел приподняться) и крикнул фигуре в белом, смутно видневшейся где-то вдали, догадавшись, что это должна быть медсестра:
- Сестра! - резкий приступ боли пронзил все его существо, и он продолжал мысленно, обращаясь к фигуре в белом с помощью Линзы:
- Мой спидстер! Мне нужно посадить его на Землю в безынерционном режиме! Предупредите космопорт...
- Успокойтесь! Вам нельзя волноваться, - низкий, виолончельного тембра приятный голос звучал успокаивающе. Голова с пышной копной волос, отливавших красноватой медью, склонилась над Киннисоном.
- О вашем спидстере уже позаботились. Все в порядке. А сейчас постарайтесь заснуть и ни о чем не думайте. Забудьте о вашем спидстере. Его посадили на Землю и отбуксировали в укрытие.
- Постарайтесь забыть о вашем спидстере, - вкрадчиво продолжал тот же голос. - Его посадили на Землю и отбуксировали...
- Послушайте, вы, безмозглая курица! - гневно прервал ее пациент, на этот раз вслух и весьма громко, не обращая внимания на боль и стараясь произносить слова как можно более отчетливо, - Непытайтесь успокаивать меня напрасно! Думаете, я брежу? Слушайте меня внимательно. Спидстер нужно посадить на Землю в безынерционном режиме. Если вам не понятно, что это такое, передайте мои слова кому-нибудь, кто в этом разбирается. Свяжитесь с космопортом, с адмиралом Хейнесом...
- Мы связались с космопортом, линзмен, - хотя голос по-прежнему звучал невозмутимо, ровно и мелодично, на щеках сестры выступила легкая краска гнева. - Я же сказала вам, что беспокоиться не о чем. Ваш спидстер сейчас покоится в укрытии в инерционном режиме. Как еще вы могли бы оказаться в госпитале? Я сама принимала участие в вашем возвращении на Землю, поэтому мне достоверно известно, что ваш спидстер переведен в инерционный режим и покоится сейчас в ангаре.
- Вас понял, - привычно ответил Киннисон, как бы заканчивая связь в эфире, и снова потерял сознание, а медсестра обратилась к стоявшему рядом молодому ординатору (нужно сказать, что всюду, где бы ни находилась эта медсестра, поблизости от нее непременно оказывался кто-нибудь из молодых врачей).
- Безмозглая курица! - возмущенно воскликнула она - На редкость приятный пациент! Не успел прийти в себя, как наговорил грубостей!
Через несколько дней Киннисои окончательно пришел в себя, и сознание, не отрывочное и замутненное, а ясное и устойчивое, более не покидало его. Неделю спустя боль отпустила, и различного рода запреты и ограничения, обычные в лечебных учреждения, начали невыносимо раздражать его. Дней через десять он уже был (по его же словам) "в полном порядке", и его отношения с медсестрой, начавшие складываться при столь неблагоприятных обстоятельствах, стали еще более ухудшаться, ибо, как не без основания предполагали Хейнес и Лейси, Киннисон отнюдь не принадлежал к числу образцовых пациентов.
Ничто не могло удовлетворить его. Все доктора были беспросветными тупицами, даже Лейси, который буквально собрал его из осколков. Все медсестры, как на подбор, были безмозглыми курицами, даже (или особенно?) эта "Мак", которая почти с нечеловеческим искусством, тактом и терпением ухаживала за ним. Только невероятным усилием воли Киннисон сдерживал свое негодование. Еще бы! Даже тупицы и безмозглые курицы, даже последние идиоты должны были бы взять в толк, что человеку необходимо есть!
Неприхотливый в еде, Киннисон в обычной обстановке без разбора поглощал все съестное от трех до пяти раз в день. Ни он сам, ни его желудок, никак не могли взять в толк, что телу, недвижимо покоящемуся на госпитальной койке, не требуются те пять или даже более килокалорий, которые ранее оно потребляло в течение двадцати четырех часов, чтобы сжечь их в интенсивных физических нагрузках. Находясь в госпитале, Киннисон все время ощущал голод и требовал, чтобы ему дали поесть.
Именно поесть, основательно заправиться, а не поглощать какие-то дурацкие соки, апельсиновый, виноградный, томатный, или какое-то там молоко. Не жидкий чай с гренками, не анемичное яйцо всмятку. Если он, Киннисон, и соглашался есть яйца, то требовал, чтобы ему поджарили яичницу из трех-четырех яиц с двумя или тремя толстыми ломтями ветчины.
Он требовал, убеждал, настаивал, чтобы ему дали толстый сочный бифштекс, желательно побольше. Ему хотелось тушеной фасоли с доброй порцией жирной свинины. Он жаждал вкусить хлеба, свежего хлеба, нарезанного толстыми ломтями и намазанного толстым слоем масла, а не каких-то жалких рахитичных тостов. Ему хотелось вволю поесть ростбифа или тушеного мяса с кукурузой и капустой. Он грезил о пироге с какой угодно начинкой, лишь бы тот был нарезан крупными кусками. Ему хотелось поесть гороха, кукурузы, спаржи, огурцов и многого другого, и он упорно и настойчиво напоминал об этом.
Но больше всего на свете Киннисону хотелось бифштекса Он думал о нем днем и ночью. Однажды бифштекс приснился ему особенно отчетливо. Он, Киннисон, каким-то образом оказался в каком-то уютном кафе, и ему подали великолепный бифштекс, обжаренный в грибах. Он уже ощущал божественный запах, исходивший от вожделенного блюда, и приготовился было проглотить первый кусок, как вдруг проснулся. И что же? После роскошных сновидений разочарование было особенно сильным: перед ним на подносе бы? жидкий чай, сухой тост и - о ужас! студенистое бледное у жалкое даже на вид яйцо-пашот! Это была последняя капля Чаша терпения Киннисона переполнилась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});