Читать интересную книгу Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Какие деньги! И их можно получить за одну подпись под присягой на верность правительству Соединенных Штатов — присягой, подтверждающей, что ты всегда поддерживал правительство и никогда не помогал и не сочувствовал его врагам. Сто пятьдесят тысяч долларов! Столько денег за совсем маленькую ложь! Нет, не может она в таком случае винить Сьюлин. Силы небесные! Так, значит, вот что имел в виду Алекс, когда говорил, что Сьюлин надо высечь?! Вот почему в округе хотели бы ее четвертовать?! Дураки они, все до единого! Что бы, к примеру, могла она, Скарлетт, сделать с такими деньгами! Что бы мог сделать с такими деньгами любой из ее соседей по округе! Ну, а какое значение имеет маленькая ложь? В конце концов, что бы ни вырвать у янки — все благо, все справедливо, а уж как ты получил денежки — не имеет значения.

— И вот вчера около полудня, когда мы с Эшли тесали колья для изгороди, Сьюлин взяла эту самую повозку, посадила в нее вашего батюшку и, не сказав никому ни слова, отправилась с ним в город. Мисс Мелли догадывалась, для чего они поехали, но она только молила бога, чтобы Сьюлин одумалась, а нам ничего не сказала. Она просто не представляла себе, что Сьюлин может отважиться на такое.

А сегодня я узнал, как все было. Этот трус Хилтон пользуется каким-то там влиянием среди других подлипал и республиканцев в городе, и Сьюлин согласилась отдать им часть денег — не знаю сколько, — если они, так сказать, подтвердят, что мистер О’Хара был преданным сторонником Союза, и скажут, что он-де ирландец, в армии не был и прочее, и дадут ему письменные рекомендации. А вашему батюшке надо было только принять присягу да поставить свою подпись на бумаге и отослать ее в Вашингтон.

Они быстро прочитали текст присяги, и ваш батюшка слова не сказал, и все шло хорошо, пока Сьюлин не предложила ему подписаться. Тут наш хозяин вроде бы пришел в себя и замотал головой. Не думаю, чтобы он понимал в чем дело, только все это ему не нравилось, а Сьюлин никогда ведь не имела к нему подхода. Ну, ее чуть кондрашка не хватила — столько хлопот, и все зря. Она вывела вашего батюшку из конторы, усадила в повозку и принялась катать по дороге туда-сюда и все говорила, как ваша матушка плачет в гробу, что дети ее мучаются, тогда как он мог бы их обеспечить. Мне рассказывали, что батюшка ваш сидел в повозке и заливался слезами как ребенок — он всегда ведь плачет, когда слышит имя вашей матушки. Все в городе видели их, и Алекс Фонтейн подошел к ним, хотел узнать в чем дело, но Сьюлин так его обрезала — сказала, чтоб не вмешивался, когда не просят; он обозлился и ушел.

Не знаю уж, как она до этого додумалась, но только к вечеру раздобыла она бутылку коньяку и повела мистера О’Хара назад в контору и принялась там его поить. А у нас в Таре, Скарлетт, спиртного не было вот уже год — только немного черносмородинной да виноградной настойки, которую Дилси делает, и мистер О’Хара от крепкого-то вина отвык. Сильно он набрался, а после того как Сьюлин уговаривала его и спорила часа два, он сдался и сказал, да, он подпишет все, что она хочет. Вытащили они снова бумагу с присягой, и когда перо уже было у вашего батюшки в руке, Сьюлин и сделала промашку. Она сказала: «Ну, теперь Слэттери и Макинтоши не смогут уже больше задаваться!» Дело в том, Скарлетт, что Слэттери подали иск на большую сумму за этот свой сарай, который янки у них сожгли, и муж Эмми выбил им эти деньги через Вашингтон.

Мне рассказывали, когда Сьюлин произнесла эти фамилии, ваш батюшка этак выпрямился, расправил плечи и зыркнул на нее глазами. Все соображение сразу вернулось к нему, и он сказал:

«А что, Слэттери и Макинтоши тоже подписали такую бумагу?»;

Сьюлин заюлила, сказала: «Да», потом: «Нет», что-то забормотала, а он как рявкнет на нее: «Отвечай мне, этот чертов оранжист и этот чертов голодранец тоже подписали такое?» А этот малый Хилтон медовым таким голосом и говорит: «Да, сэр, подписали и получили уйму денег, и вы тоже получите». Тут хозяин наш взревел как бык. Алекс Фонтейн говорит: он был в салуне на другом конце улицы — и то услышал. А мистер О’Хара, разделяя слова, будто масло ножом режа, сказал: «И вы что же, думаете, что О’Хара из Тары пойдет той же грязной дорогой, что какой-то чертов оранжист и какой-то чертов голодранец?» Разорвал он эту бумагу на две половинки и швырнул их Сьюлин прямо в лицо. «Ты мне не дочь!» — рявкнул он, и не успел никто и слова вымолвить, как он выскочил из конторы.

Алекс говорит, он видел, как мистер О’Хара летел по улице, точно бык. Он говорит: хозяин ваш тогда будто снова стал прежний — каким был до смерти вашей матушки. Говорит, пьян был в дымину и чертыхался, как сапожник. Алекс говорит: в жизни не слыхал таких ругательств. На пути вашему батюшке попалась лошадь Алекса: он вскочил на нее, ни слова не говоря, и помчался прочь в клубах пыли, ругаясь на чем свет стоит.

Ну, а мы с Эшли сидели у нас на крыльце — солнце уже близилось к закату, — смотрели на дорогу и очень волновались. Мисс Мелли лежала у себя наверху и плакала, а нам ничего не хотела сказать. Вдруг слышим, цокот копыт по дороге и кто-то кричит, точно во время охоты на лисиц, и Эшли сказал: «Странное дело! Так обычно кричал мистер О’Хара, когда приезжал верхом навестить нас до войны!» И тут мы увидели его в дальнем конце выгона. Должно быть, он перемахнул там через изгородь. И мчался вверх по холму, распевая во все горло, точно ему сам черт не брат. Я и не знал, что у вашего батюшки такой голос. Он пел «В коляске с верхом откидным», хлестал лошадь шляпой, и лошадь летела как шальная. Подскакал он к вершине холма, видим: поводья не натягивает, значит, будет прыгать через изгородь; мы вскочили — до того перепугались, просто жуть, — а он кричит: «Смотри, Эллин! Погляди, как я сейчас этот барьер возьму!» А лошадь у самой изгороди встала как вкопанная — батюшка ваш ей через голову-то и перелетел. Он совсем не страдал. Когда мы подбежали к нему, он был уже мертвый. Видно, шею себе сломал.

Уилл помолчал, дожидаясь, чтобы она что-то сказала, но так и но дождался. Тогда он тронул вожжи.

— Пошел, Шерман! — сказал он, и лошадь зашагала к дому.

Глава 40

Скарлетт почти не спала в ту ночь. Когда взошла заря и на востоке из-за темных сосен на холмах показалось солнце, она встала со смятой постели и, сев на стул у окна, опустила усталую голову на руку, — взгляд ее был устремлен на хлопковые поля, раскинувшиеся за скотным двором и фруктовым садом Тары. Вокруг стояла тишина, все было такое свежее, росистое, зеленое, и вид хлопковых полей принес успокоение и усладу ее исстрадавшемуся сердцу. Тара на восходе солнца казалась таким любовно ухоженным, мирным поместьем, хотя хозяин его и лежал в гробу. Приземистый курятник был обмазан глиной от крыс и ласок, а сверху побелен, как и конюшня. Ряды кукурузы, ярко-желтой тыквы, гороха и репы были тщательно прополоты и аккуратно отгорожены дубовыми кольями. Во фруктовом саду все сорняки были выполоты и под длинными рядами деревьев росли лишь маргаритки. Солнце слегка поблескивало на яблоках и пушистых розовых персиках, полускрытых зеленой листвой. А дальше извилистыми рядами стояли кусты хлопчатника, неподвижные и зеленые под золотым от солнца небом. Куры и утки важно, вперевалку направлялись в поля, где под кустами хлопка, в мягкой, вспаханной земле водились вкусные жирные черви и слизняки, И сердце Скарлетт преисполнилось теплых чувств к Уиллу, который содержал все это в таком порядке. При всей своей любви к Эшли она понимала, что он, не мог внести в процветание Тары существенный вклад, — таких результатов мог добиться не плантатор-аристократ, а только трудяга, не знающий устали «маленький фермер», который любит свою землю. Ведь Тара сейчас была всего лишь двухлошадной фермой, а не барской плантацией былых времен с выгонами, где паслось множество мулов и отличных лошадей, с хлопковыми и кукурузными полями, простиравшимися на сколько хватал глаз. Но все, что у них осталось, было отменное, а настанут лучшие времена — и можно будет вновь поднять эти акры заброшенной земли, лежавшие под парами, — земля будет только лучше плодоносить после такого отдыха.