в жизнь. В этом свете пророчество Денэтора звучит особенно зловеще: «Его пожрет великий огонь, и всему конец. Останется лишь пепел! Пепел и дым разнесет ветер!» Денэтор не мог сказать «ядерный огонь», но описание подходит. Его решение уйти из жизни и забрать с собой сына, но не быть порабощенным, чем-то напоминает доктрину взаимного гарантированного уничтожения — «лучше быть мертвым, чем красным», — угроза которой нависла над миром в 1949 году, после первых испытаний ядерного оружия русскими. Важно отметить, что самая частотная фраза у Денэтора, которую он повторяет трижды — один раз в главе 4 книги V и два раза в главе 7 книги V, — «Запад обречен»[71]. Если Саруман олицетворяет собой один вариант будущей катастрофы, знакомый нам по опыту ХХ века, — технологическую утопию, превращенную в убогую диктатуру, — то Денэтор символизирует один из главных ужасов конца прошлого века — лидера, который втайне жаждет смерти и уже не верит в мощь обычных вооружений. Нельзя не порадоваться тому, что Денэтор все-таки
не завладел Кольцом.
Разумеется, ничто из вышесказанного не подразумевает, что Кольцо = ядерное оружие, как выглядит первое звено в цепочке предполагаемой аллегории, которую так решительно высмеял Толкин. Тем не менее любой взрослый читатель, имеющий хотя бы мало-мальское представление о новейшей истории, не может не провести хотя бы некоторые из вышеупомянутых аналогий: например, с линией Мажино, муниципальным жильем, статусом Виши или мыслями о том, что Запад обречен.
Это не означает, что «Властелин колец» представляет собой завуалированный пересказ недавней истории, — подобная работа была бы довольно бессмысленной. И совершенно не факт, что прослеживающиеся в книге закономерности, в том числе парадоксальные переплетения сюжетных линий и мораль повествования, можно применять к недавним событиям или даже к будущим действиям. Очевидно, мораль состоит в том, что никогда нельзя терять надежду (как Денэтор) или сидеть сложа руки и ждать перемен (как большинство обитателей Хоббитании). Но, как говорит Толкин, «применимость… оставляет читателей свободными» — автор может лишь предложить ее или вызвать размышления о ней.
Миф как посредник
Второе открытое заявление Толкина, с которым можно не согласиться, связано с тем, что его произведение носит религиозный характер. В своем письме, направленном в 1953 году другу-иезуиту, он написал (см. «Письма», № 142):
Разумеется, «Властелин Колец» в основе своей произведение религиозное и католическое; поначалу так сложилось неосознанно, а вот переработка была уже вполне сознательной. Поэтому я или не вкладывал, или решительно устранял из вымышленного мира практически все ссылки на «религию», на культы и обряды. Ведь религиозный элемент вобрали в себя сюжет и символика.
Первый вопрос, который напрашивается в связи с этой выдержкой из письма: что он имел в виду под словами «в основе своей»? На первый взгляд, «Властелин колец» не является ни католическим, ни христианским, ни вообще религиозным произведением. Как говорит Толкин, ни в персонажах, ни в их сообществах нет почти никакого намека на религиозность, даже там, где можно было бы его ожидать с наибольшей вероятностью. При всей своей похожести на англичан XIX века хоббиты не соблюдают в своей повседневной жизни никакие религиозные обряды. Мы знаем, что они женятся, и можем предположить, что женятся примерно так же, как современники Толкина. Но у них нет храмов, и в тексте не содержится никаких намеков на то, кто совершает бракосочетание. Мэр, который проводит «гражданский обряд»? Тан? Или кто-нибудь из ширрифов? Далее, у хоббитов сложная генеалогия, но, по-видимому, нет ни надгробий, ни кладбищ — ни церковных, ни каких-либо еще. У гномов надгробия есть — мы видим могилу Балина, сына Фундина, но нам рассказывают (в Приложении A (III)), что у гномов много странных верований: судя по всему, они верят в реинкарнацию.
Исходя из общих культурных оснований, можно было бы ожидать, что некая религия, похожая на ту, что была в Древней Англии до обращения в христианство, есть у ристанийцев. В их прошлом действительно присутствуют намеки на существование подобных верований. На границе Ристании находится гора Галифириэн, название которой наверняка образовано от древнеанглийского halig fyrgen (Священная гора). Но мы так и не узнаем, кому или чему она была посвящена. Кроме того, конники очень трепетно относятся к погребению усопших: и павших в бою, и конунгов. Для них насыпают курганы, как для Теодена после битвы на Пеленнорской равнине. В главе 6 книги VI этот обряд подробно описан: ристанийцы кладут конунга вместе с оружием и богатствами в гробницу, возводят курган и объезжают его кругом с погребальной песнью.
Но примечательно здесь то, чего они не делают. До наших дней дошло описание реального погребения вождя гуннов Атиллы, которое очень похоже на похороны Теодена, и Толкин ссылается на соответствующий текст в письме к своему сыну Кристоферу. Но в том случае всадники-варвары наносили себе раны, чтобы их вождь был достойно оплакан, орошаемый кровью мужей, а не слезами женщин, а после погребения Атиллы приносили в жертву рабов, участвовавших в обряде, чтобы они сопровождали его в загробный мир. Те варвары были гуннами, но при первом же упоминании англичан в исторических источниках римский историк Тацит сообщает о том, что они приносили человеческие жертвы своей богине Нерте (или богу Ньёрду), отправляя их на дно. В торфяных болотах Южной Ютландии было найдено немало сохранившихся тел утопленников, что подтверждает справедливость этих слов. Однако ристанийцы ничего подобного не делают. Они не христиане, но и на настоящих язычников тоже не похожи.
Что до гондорцев, то они уделяют церемониям гораздо больше внимания, чем кто бы то ни было в этой книге. Один из их обычаев напоминает благодарственную молитву перед едой: перед началом трапезы они обращают взор на запад — не только в память о Нуменоре, но «дальше на запад, к нетленному Блаженному Краю, и еще дальше, к Предвечной отчизне». Что характерно, Фродо и Сэм не понимают, о чем говорит Фарамир, и никто не дает им дополнительных пояснений, однако гондорцы верят в валаров — сверхъестественные силы, которые стоят выше людей, но ниже Единого. Вероятно, Толкину непросто было объяснить своему другу-иезуиту, каким статусом обладали эти «полубоги» и чем они отличались от языческих идолов. Кроме того, они являют собой своего рода анахронизм — впрочем, возможно, это было сознательное решение Толкина. Когда в главе 7 книги V Денэтор решает совершить самоубийство (для католика такой поступок, естественно, был вдвойне отвратителен), Гэндальф его отчитывает:
«Не волен ты, наместник, предуказывать день и час своей смерти… Одни лишь