– Я знаю, – сказала Джой. – Все нормально.
– На той неделе мне исполняется тридцать, – сообщил он. – Я забронировал столик в «Меццо». В среду вечером. Придешь?
Джой улыбнулась, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.
– Не знаю. Посмотрим. Я дам знать.
Он улыбнулся ей с грустной покорностью.
– Отлично.
А потом они ушли, Белла под руку с Джулией, возвращаясь к вокзалу и реальной жизни. В мир вечеринок в честь тридцатого дня рождения, друзей и спонтанности. В мир, давно покинутый Джой. На долю секунды Джой захотелось побежать вслед за ними, крича: «Возьмите меня с собой! Я тоже хочу!» Но вместо этого она развернулась и пошла в дом, готовясь к очередному долгому и тяжелому молчанию.
Тем вечером Джордж с ней не разговаривал. Не разговаривал до пяти вечера следующего дня, но когда он наконец перестал обижаться и снова начал вести себя цивилизованно, было слишком поздно – Джой уже приняла решение. В среду вечером она сидела перед телевизором и представляла столик в «Меццо», полный счастливых людей, записавших у себя в ежедневниках «День рождения Беллы» и приехавших в нарядной одежде на станцию «Тоттенхем-Корт-роуд», предвкушая прекрасный вечер с выпивкой, вкусной едой и смехом. Она представила, как кто-то поднимает за Беллу тост, как Джулия произносит речь, как открывают бутылку шампанского. Вероятно, представленная ею картина имела мало общего в реальностью, но этого хватило, чтобы осознать: больше вечеринки она пропускать не хочет.
К тому же ужасный вечер с Джулией и Беллой помог понять, что она больше не может жить с человеком, который настолько боится окружающего мира, что отказывается предложить гостям даже бокал вина. Джой казалось, что делиться вином с друзьями – нечто необыкновенно важное, естественное и очевидное, и мысль о том, что она больше никогда не сможет этого сделать, была невыносима.
Поэтому она собрала вещи и уехала.
А потом вернулась.
И вот две недели спустя она снова была на Эшер-Хай-стрит, словно никуда и не уезжала. Ничего не изменилось. У нее больше не было возможностей посещать вечеринки. Она окончательно стала заложницей комплексов Джорджа и собственной слабости. И впервые с тех пор, как она увидела Джорджа много лет назад, Джой перестала представлять себя на лодке, унесенной в открытое море, а признала, что это – ее судьба. Быть с Джорджем, жить на окраине, работать в фотосалоне. Никто ей не поможет. Альтернативы нет. Это была ее жизнь. Ее путь. Осознавая пугающую истину, она рассматривала проходящих мимо людей и увидела двух девушек. Примерно ее возраста, лет тридцати, довольно привлекательные, обыкновенная одежда, и у каждой – по коляске. Коляски увешаны пакетами, дети прикрыты накидками от дождя. Глядя на девушек, она вдруг поняла кое-что еще. Выжить на подобном пути можно, лишь став одной из них. Став матерью. Потому что только ребенок мог привнести смысл в происходящее, в их жизнь с Джорджем.
Ей нужно родить ребенка.
Джордж снова начнет ее уважать. А она начнет уважать себя и вновь обретет себя. В жизни появится смысл.
С этими мыслями она свернула с главной улицы налево, навстречу Джорджу и своей судьбе.
– 45 –
Через неделю Джон и Винс отправились вместе в паб. Это была идея Джона. Джесс пошла на йогу, был первый понедельник после того, как стрелки часов перевели вперед – наступило летнее время. Энфилд пребывал в слегка приподнятом настроении из-за дополнительного светового часа. Люди сидели на улицах в верхней одежде, наслаждаясь первыми осторожными мгновениями лета. Джон и Винс отправились в «Кингс Хэд» у рыночной площади и заказали по пинте «Хайнекен экспорт».
Джон со своей бритой головой, серьгой в ухе и дизайнерской одеждой прекрасно вписывался в обстановку. Он мог запросто оказаться одним из шумных рыночных торговцев, сладкоречивым поставщиком синтетического нижнего белья больших размеров, поддельных дисков или клубники. Он, как и Винс, был энфилдским мальчиком до мозга костей и, как и Винс, при первой возможности уехал из Энфилда строить жизнь в другом месте. Но, в отличие от Винса, ему удалось сделать себе имя и карьеру, он стал уважаемым специалистом в своей отрасли и даже добился заметных успехов. Он жил в разных странах, работал с разными людьми, постепенно набирая силу. Винс же переехал в Лондон лишь со смутным желанием работать в СМИ, а, потерпев неудачу, вернулся в Энфилд и согласился на единственную найденную работу, которая позволила ему почувствовать себя хоть немного взрослым. Джон был на год моложе Винса, но минимум на десять лет старше в вопросах жизненного опыта и статуса.
– Итак, – начал Винс, – какие планы?
– В Лондоне?
Он кивнул.
– Особо никаких. Просто устроить перерыв.
– Забавно – ухмыльнулся Винс, – уезжаешь из дома у моря в Калифорнии, чтобы устроить перерыв в Энфилде.
– Ага, – с улыбкой кивнул Джон. – Все шиворот-навыворот, да? Но даже когда живешь в прекрасном месте, не перестаешь любить родину. Начинаешь ее ценить даже сильнее.
– А где именно ты жил в Энфилде?
– Терки-стрит.
– Терки-стрит. Чтоб мне провалиться! – поднял бровь Винс, узнав один из самых неблагополучных районов Энфилда. – Ты проделал долгий путь.
– Да, – рассмеялся Джон. – И, честно говоря, никогда не встречал в этих странствиях своих соседей.
– А твои родные? По-прежнему живут там?
– Да. Мама. Я бы пожил у нее, но там полно детей. Четверо, от четырнадцати до восемнадцати. В трехкомнатной квартире. Только представь! – Он скривился.
– Братья и сестры?
– Да. Ну, сводные. Мама второй раз вышла замуж. Первые четырнадцать лет я был один, а потом она встретила Ричи и родила еще четверых, одного за другим. Мы жили вдвоем, а через пять лет уже всемером. Лучшего стимула унести свою задницу из квартиры и Энфилда в большой мир не придумаешь.
– Забавно, со мной тоже произошла похожая история. Я жил с мамой четырнадцать лет, а потом она встретила Криса и родила двоих детей. Но они, слава богу, дождались, пока я уеду из дома. Мне было двадцать три, когда родился Кайл.
– Вот это более цивилизованно. Детей проще любить, когда они не мешают тебе спать всю ночь, не рвут твои документы и не срыгивают на лучшую рубашку. Боже, это был настоящий кошмар – я чуть на всю жизнь не лишился желания иметь детей.
– И ты никогда не думал о своей семье?
– Боже, разумеется, думал. Я мечтаю о семье. Это мой следующий большой план.
– А. Ясно.
– Просто пока не встретил подходящую девушку.
– А вы с Джесс никогда об этом не думали – ну, после аборта?
– Она тебе рассказала?
– Да.
Он криво усмехнулся и кивнул.