Низкорослые попутчики ехали стоя и только веселились на мои акробатические номера.
В восемь часов высадили на въезде в Богомойо. Кругом ни огонька, деревянные дома-сараи залиты только лунным светом. Даже чаю негде попить. Вышел к океану. Вода ушла от берега на сотни метров — лунная дорожка блестит по жидкой грязи обнажившегося дна. На берегу лежат длинные черные лодки, выдолбленные из целого бревна и с двумя короткими поплавками на поперечных распорках. Людей нет.
Только стал искать место для установки палатки, как по пляжу едет автомобиль. Кто бы это мог быть? Наверное, менты. Лучше спрятаться за пальмами. Но катафоты на моем рюкзаке слишком заметны в свете фар. Машина свернула к пальмам, а я свернул в развалины какой-то крепости и сел на рюкзак. Ведь если они подумают что я убегаю, значит им очень захочется меня догонять. Сделал вид, что любуюсь полнолунием.
Подходят два офицера с фонариками:
— Иностранец? Что ты здесь делаешь?
— Ничего. У меня все в порядке. Смотрю на большую луну.
— Где ты живешь? Почему не в отеле в такой поздний час?
— Я только что приехал из Дара. Ночь не холодная, я не хочу в отель.
— Здесь ночевать нельзя!
— Почему? У меня есть все приборы для сна. Не стоит беспокоиться.
— Здесь очень опасно! Придут грабители и ограбят тебя — отнимут вещи, побьют.
— Я не боюсь грабителей. Я проехал девять стран и ни разу не был ограблен или избит.
— Ночью на пляже очень опасно. Тебе придется поехать с нами.
— А если я не хочу?
— Мы не можем тебя здесь оставить — если с тобой что-либо случиться, у нас будут неприятности от начальства.
— Хорошо. Поехали кататься.
Привезли в полицейский участок и переписали паспортные данные в толстую книгу.
— Регистрация окончена? Я могу идти?
— Нет. Мы отвезем тебя в отель и ты будешь ночевать там.
— Я не люблю ночевать в отелях. Я хочу спать на берегу океана!
— Хорошо. Мы отвезем тебя в отель на берегу океана и договоримся, чтобы тебе разрешили спать в палатке.
— Везите, только побыстрее. Я устал уже от вас.
Привезли в отель, как и обещали, на самом берегу. Столики ресторана, цветные фонарики, играет такая громкая музыка, что нужно кричать друг другу в уши. Поговорили с начальником и ко мне привели дежурного администратора. Полицейские рядом.
— Тебя устраивает наш отель? Океан рядом. Мы покажем тебе место для кемпинга.
— Согласен ночевать здесь? — Спрашивают полицейские.
Если не соглашусь, повезут в другой отель? Лучше ответить что-нибудь нейтральное.
— У вас можно попить чаю?
— Конечно. Сейчас принесут из ресторана. — Администратор зовет официанта.
— А сколько стоит чай?
— 400 шиллингов. Подождешь десять минут?
Так я и знал. В четыре раза дороже нормальной цены. Но надо выиграть время.
Полицейские не будут ждать, пока я напьюсь чаю. Сказал «согласен», официант ушел за чаем, полицейские сели в машину и уехали. Через минуту взял рюкзак и зашагал в темноту в сторону ночных кустов и пальм. Когда мне вдогонку стали кричать, то не оборачивался. Догонять в ночи они не будут. На случай, если они снова вызовут полицию, вышел к океану и по обнажившемуся дну прошел мимо пляжа-ресторана на юг от города. Через два километра нашел полуразрушенный навес из пальмовых листьев и поставил под ним палатку.
На рассвете меня разбудил охранник с ближайшей виллы, но я договорился с ним еще о двух часах сна при утренней прохладе. У этого же сторожа обнаружился водопровод и кипятильник — умылся и позавтракал.
Багомойо сегодня выглядит как большая деревня из типичных танзанийских домов — деревянный каркас, обмазанный глиной. Иногда среди красно-коричневых тонов попадаются пятна зелени — небольшая грядка кукурузы или тростника. В ста метрах от океана несколько каменных домов, построенных в типичном английском стиле. В них до сих пор живут люди. Я поднялся на балкон второго этажа. Судя по размерам, в этом доме когда-то жил губернатор, на этом балконе он пил чай по утрам, разглядывая в подзорную трубу корабли, проходящие с Занзибара.
Невидимый с берега остров, являлся тогда всемирным центром работорговли. Возле Багомойо находился крупнейший перевалочный пункт работорговцев. Закованные в кандалы вереницы черных людей грузились на долбленые лодки и отправлялись на рейд, где их перегружали на большие парусники — глубокого залива, как в Даре здесь нет, и корабли причаливать к берегу не могли.
После запрета на работорговлю, некогда крупнейший город восточного побережья, пришел в упадок, и сейчас влачит жалкое существование. Местные жители ухаживают за кокосовыми рощами, посаженными еще во времена Ливингстона. На берегу океана темнеют почерневшие развалины форта — деревья и лианы все больше разрушают остатки стен, лестничные пролеты рухнули и на втором этаже хозяйничают лишь птицы.
В нескольких километрах севернее города — «мемориал Ливингстона». Черный каменный крест на фоне океана.
От него в глубь материка протянулась аллея пополам кокосовой рощи.
В конце аллеи — церковная миссия с несколькими древними католическими храмами из угрюмого серого камня. В одном из каменных зданий — бесплатный музей.
Еще здесь же есть старое английское кладбище и огромный баобаб, 1868-го года рождения, окружностью более 12-ти метров.
Еще южнее мемориала, на берегу океана — мангровые заросли. Они обозначены даже на старинной гравюре «Богомойо конца 18-го века». Деревья стоят корнями в соленой морской воде. Во время отлива я смог среди них погулять и искупаться в океане, метрах в двухстах от берега. Пока купался — начался прилив, камни и рюкзак на них, начали захлестывать волны.
Подхватил вещи и вернулся на берег, где и подремал в тени старой лодки, попивая сладкий сок из кокосового ореха. В фильмах нам часто показывают, как герои лихо срывают орех с пальмы, и тут же раскалывают его пополам. Или даже сшибают верхнюю часть острой саблей. Когда я ковырял свежий орех ножом — в это слабо верилось. Жидкость внутри находиться под довольно большим давлением. Когда я проделал-таки дырочку с одной стороны — оттуда ударил сладкий фонтанчик. Пришлось зажать его пальцем, и проделать еще одну дырочку с обратной стороны — теперь можно было пить. Прохладного и сладкого сока в одном кокосе оказалось так много, что я с трудом допил до конца — больше литра, точно.
Осмотрев все пальмы, заросли, лианы и развалины, вернулся в город и приготовил рис в своем котелке, а две палочки шашлыка купил на рынке. Рынок очень грязен и прилавки завалены перезрелыми бананами, которые никто не покупает. Хлеб продают на 30 % больше столичной цены.
До темноты купался в океане, наблюдая, как на пляж причаливают деревянные лодки с рыбаками. То ли рыбы на всех не хватает, то ли волна сегодня больше чем обычно, но на многие километры сетей в каждой лодке было по 3–4 рыбины.
Вечером прошел на запад, где начинается грунтовая дорога в деревню Msata. Поставил палатку в темноте, среди кокосовых пальм. Ни сторожа, ни полицейские, никакие другие африканские животные в эту ночь меня не беспокоили.
От Bagomoyo до Tanga, по берегу океана, чуть больше шестидесяти километров. Но меня заверили, что дорога там настолько плоха, что даже «джипы» там не ездят. А идти десятки километров пешком по танзанийской жаре не хотелось явно. Можно было бы вернутся в Дар и поехать в Тангу по асфальтовой дороге, но я решил проехаться по грунтовой дороге, которая, судя по карте, прямо через леса шла на запад и соединяла Багомойо с деревней Мсата на магистральной трассе «Додома-Аруша».
Запасся терпением и водой, ибо эти шестьдесят километров не обещали большого потока машин. Продвигаясь от одной деревушки затерянной в лесах, к другой, еще более затерянной, я вспоминал Эфиопию. Почему, когда иду пешком до выезда из деревни, здесь не собираются толпы детей, кричащих «ю-ю!». Несомненно, здесь тоже не часто появляются белые люди без машины, я ловил на себе любопытные взгляды и детей и взрослых. Когда я уточнял дорогу, мне вежливо объясняли, когда просил кокосовый орех или воды, меня охотно угощали. Но, побывав в пяти или шести глухих поселениях, не встретил ни одного попрошайки. В Эфиопии рассказать — никто не поверит.
Последние двадцать километров проехал в кузове самосвала, возившего щебень на реконструкцию асфальтовой трассы. А вот по трассе подвозил молодой бельгиец, лет 27-ми, который руководит всем этим строительством. Начальник останавливался возле каждой группы черных рабочих и ругал их за то, что медленно работают и много перекуривают.