Будьте здоровы, дорогой Александр Иванович. Семейству Вашему оба кланяемся. Из Италии напишу Вам обстоятельно, есть всякие планы, надо что-нибудь для детей сделать, да в здешней оголтелой жизни три с лишним года как в котле выкипели.
Ваш А. Черный.
25/VI—1923 г.».
Из письма Саши Черного Куприну из Рима:
«Дорогой Александр Иванович!
Письмо Ваше залежалось в Берлине на нашей старой квартире, и только на днях переслали его в Рим. Получил и № „Русской газеты“ с Вашим рассказом. За посвящение — спасибо…
Теперь совсем о другом, дорогой Александр Иванович. Живем в Риме пока сносно, у жены постоянные уроки (с детьми Л. Н. Андреева), я продал свой „Детский остров“ французскому и американскому издательству (право перевода). Очень хочется писать для детей. Русских журналов для детей нет, альманахов — тоже. Если есть в Париже французские журналы для детей (несомненно есть), то куда и что посылать для перевода (прозу, конечно)? Если Вы в данном случае можете немного помочь мне, глубоко буду Вам обязан.
Жене Вашей кланяемся оба, Вам сердечный привет. Книг здесь нет, знакомых — ни души. Вообще, как в погребе.
Ваш А. Черный».
В Риме Саша Черный прожил около двух лет. Его жена Мария Ивановна продолжала давать уроки детям Леонида Андреева. (Успех пьесы Л. Андреева «Тот, кто получает пощечины» в Америке и в Берлине давал возможность его семье вести безбедную жизнь.)
Потом Саша Черный переехал в Париж. О своей встрече с ним в Париже мой отец вспоминал:
«Ох уж это время! Неумолимый парикмахер. В Петербурге я видел его настоящим брюнетом с блестящими черными непослушными волосами, а теперь передо мной стоял настоящий Саша Белый, весь украшенный серебряной сединой».
Поселились они в маленькой квартирке и жили очень скромно, но не нуждались, так как Мария Ивановна продолжала давать уроки русского языка. Она была человеком волевым, организованным.
В России Саша и Маша Черные также жили очень неприхотливо, их желания и требования всегда были разумны и ограничены. Детей у них не было. Они никогда не жаловались, как остальные эмигранты, на бедность.
Знакомых, собутыльников, приятелей у моего отца за всю его пеструю жизнь было множество, но таких друзей, которым он отдал безоговорочно свое сердце, было, пожалуй, не больше пяти-шести. Саша Черный был последним таким другом. Мария Ивановна очень подружилась с моей мамой. В 1924 году в Париже отмечалось 35-летие творчества А. И. Куприна. Саша Черный написал статью «Тридцать пять лет». Вот отрывки из нее.
«…Александр Иванович Куприн — одно из самых близких и дорогах нам имен в современной русской литературе. Меняются литературные течения, ветшают формы; исканий и теорий неизмеримо больше, чем достижений, но простота, глубина и ясность, которыми дышат все художественные страницы Куприна, давно поставили его за пределы капризной моды и отвели ему прочное, излюбленное место в сознании не нуждающихся в проводниках читателей. Ибо нет в искусстве более трудного и высокого строя…
Дорог нам и с каждым днем все дороже — и самый мир купринской музы…
Отошедший русский быт (только теперь мы его оцепили во всей полноте!) нашел в нем исключительно широкого выразителя, словно не книга, а сама жизнь раскрывает перед нами одну зеленую страницу за другой. Не судья, не прокурор, автор всегда с нами, — никогда не над нами. Нам, простым смертным, с ним легко и радостно: поймет и никогда камнем не бросит.
…А здесь на Западе книги его совершают новый круг: в переводном отражении они входят в тесное и живое общение с европейским читателем и все шире привлекают к себе внимание далеко не гостеприимной к иностранцам критики. Эмигрировал в общем потоке не только автор, но и его книги. Кто лучше и полнее его расскажет недоверчивым чужим людям об огромной несуразной и милой стране, называвшейся Россией?»
Кончает статью Саша Черный пророческим пожеланием, что наступит день, когда Куприну не придется по газетным объявлениям, словно пропавших без вести родных, разыскивать свои книги. Они возродятся и будут в каждой русской культурной семье желанными и испытанными друзьями.
* * *
Интересна история маленькой французской бухточки, превратившейся в русский поселок. Там жили и были похоронены Саша и Маша Черные.
Для того чтобы рассказать, как возник этот поселок, я возвращаюсь в далекое прошлое.
В 1900-х годах Александр Иванович познакомился в Ялте с писателем С. Я. Елпатьевским и близко сошелся с его семьей. Жена Елпатьевского, Людмила Ивановна, приняла большое участие в молодом Куприне. А в дочь Елпатьевского, тоже Людмилу, Куприн был, по своему признанию, в ту пору немножко влюблен. В 20-х годах, уже в эмиграции, он ей пишет:
«В 1900 году в Ялте Вы, вероятно, и не подозревали того, что я в Вас был немножко влюблен? И конечно, не помните, как смешно и печально окончился этот односторонний роман?
Мы спускались с Дерсановского холма в ослепительно яркий летний день. Вы были в белом легком платье, которое Вам изумительно шло. Я в чем-то светло-синем из альпага или фланели. И вот, когда мы обогнули церковь, на самом крутом месте спуска и на самом критическом месте разговора случилась катастрофа. Мне помнится, будто я уже прижал левую руку к сердцу, а правую готов был простереть к голубому небу, как вдруг споткнулся, упал поперек густопыльной дороги и покатился по ней, подобно кегле. Встал я белый, как мельник, и на этом белом фоне — пунцовое от стыда лицо! Первым Вашим движением было — убежать или сделать вид, что Вы вовсе незнакомы с экстравагантным молодым человеком, вздумавшим кувыркаться среди бела дня на улице модного курорта. Но природная доброта взяла верх. Вы не только не бросили меня в этом моем идиотском положении, но даже милостиво помогли мне привести себя в сравнительно человеческий вид. Помните?»
В ту пору (точно не знаю, в каком году) на западном побережье Черного моря кто-то открыл райский уголок Баты-Лиман, совсем дикий, огороженный скалами и громадными соснами. Залив Баты-Лиман по-татарски значит Западный залив. Землю продавали за бесценок, и вскоре там образовалась своего рода колония. Пайщики принадлежали к артистической, литературной и художественной среде: Елпатьевский, художник Билибин, Короленко, Титов, Милюков, Чириков, Сулержицкий, Швецовы.
Многие из этих людей впоследствии оказались в эмиграции. В начале 20-х годов семья Швецовых открыла на французской Ривьере первобытный уголок — долину La Favier, напоминающую Баты-Лиман.
До первой мировой войны Лазурный берег был в моде только зимой: в феврале в Ницце и Монте-Карло проходил знаменитый карнавал цветов. Еще не было принято жариться на солнце. И только после 20-х годов начали разрастаться курорты Канны, Сан-Рафаэль и другие и совсем вытеснили Ниццу.