Читать интересную книгу Видит Бог - Джозеф Хеллер

— Ой, не надо, — говорил Амнон.

— Ты опять за свое, — говорил Авессалом.

В самом городе, когда я там появился, ни одного открытого места не было. Поначалу я поселился в крепости и начал обстраивать ее кругом от Милло и внутри. Зима выдалась тухлая, сырая. Шерсть не сохла. Дни были безобразно короткими. Мы жили, будто в проклятые Богом Средние века, и первое, что я сделал, — это заключил с Хирамом, царем Тирским, подряд на строительство, ибо его народ умел работать и с камнем, и с деревом, и с драгоценными металлами. Хирам прислал ко мне послов и кедровые деревья, много кедровых деревьев, и плотников, и каменщиков, и камнерезов, и медников, чтобы они построили мне лучший дом во всем Иерусалиме, дворец, которого, как полагала Мелхола, достоин лишь человек, равный ей по рождению, с гаремом для нее и иных моих жен и с просторной крышей, по которой можно будет гулять на закате дня и с которой я смогу видеть любой другой дом в городе. Гарем, как впоследствии выяснилось, мог бы быть и попросторнее, также не лишними были бы в нем и укромные проходы в кое-какие из отдельных покоев, но кто же тогда знал, что я настолько разохочусь до баб, что буду вожделеть их даже теперь? Вот с этой-то крыши я, как вы помните, и увидел голую Вирсавию. На минуту-другую у меня перехватило дыхание. Через минуту-другую меня словно громом прошибло и я ощутил себя глубоко и беззаветно влюбленным. Не отдавай сердца своего женщинам, написал я однажды, не отдавай им силы своей. Но это только так, для виду, нравоучительная литература, относиться к которой следует не более серьезно, чем к моему знаменитому венку сонетов про бледного всадника и смуглую деву. Хотите услышать по-настоящему искренний совет? Если вам снова выпадет шанс влюбиться, хватайтесь за него обеими руками, всякий раз хватайтесь. Может, вы после об этом и пожалеете, но лучшего вам все равно ничего не найти, а случится ли это еще раз, вам знать не дано.

В соответствии с одной из статей нашего контракта, я направил к Хираму, царю Тирскому, рабочих, чтобы они валили лес и тесали камни. Принудительный труд? Я бы так не сказал. Хотя это именно он и был: принудительный труд. Несравнимый, впрочем, по масштабам с тем, что замыслил Соломон на случай, если он все же дорвется до власти и поведет строительство по всему царству. Тысяча жен кажется вам чрезмерным числом? Павлины и обезьяны представляются претенциозными? Это, знаете ли, мелкая дробь, игрушки для начинающих. Соломон — человек пугающе скрупулезный по части подробностей, и я, слушая его, временами ужасаюсь: неужели он и впрямь говорит серьезно? Тридцать тысяч человек намеревается он мобилизовать для рубки деревьев в Ливане и, может быть, еще сто пятьдесят, чтобы таскать камни из гор.

— Это получается чертова пропасть леса, — осторожно замечаю я. — И камня тоже. Зачем тебе столько?

— Строить.

— Что строить?

— Много чего. Новый дворец. Просторное жилище, получше твоего, из дорогого камня, с множеством кованого золота из Офира. Мне нужно только самое лучшее кованое золото.

— Это ты ради меня собираешься так расстараться? Но я скоро умру.

— Нет, ради себя. И еще я построил бы большой гарем, гораздо больше твоего, чтобы разместить всех моих жен.

— И ты действительно намерен завести их целую тысячу?

— Ровно тысячу, семьсот жен и триста наложниц, все сплошь царские дочери. Если бы я был царь, я бы посватался к дочери фараона. Представляешь — я, еврей из Иудеи, женюсь на дочери фараона.

— Ты и в самом деле настолько любишь женщин?

— Нет. Женщин я совсем не люблю.

— Тогда зачем тебе так много?

— Драть их одну за другой. Чем сам-то ты занимался с десятью наложницами, к которым вошел Авессалом, когда ты бежал из города?

— Я поместил их в особый дом под надзор, и кормил их, и содержал их там до дня смерти их, как вдов, но никогда больше не ходил к ним.

— А вот я бы их всех отодрал.

— Я боялся лишай подцепить.

— А я бы положился на Бога и рискнул. Я построю хранилища для зерна в городах Гацор, и Мегиддо, и Вирсавия, и конюшни со стойлами на четыреста пятьдесят коней колесничных каждая. Больше-то в наших краях от коней все равно никакого проку. И храм построю, и сделаю в нем медный жертвенник, и море литое, — от края его до края десять локтей, и стоять оно будет на двенадцати волах, глядящих наружу. И изваяю гигантских херувимов с раскрытыми крылами, высоты в них будет пятнадцать футов, и будут они из масличного дерева, обложенного золотом, и сделаю резные пальмы и распускающиеся цветы, а стены и потолки храма моего также будут все обложены золотом. И отправлю людей строить башни в пустыне и высекать водоемы.

— Зачем?

— Понятия не имею.

— Я тоже когда-то думал построить храм, — с горестным чувством припомнил я. — Но Бог сказал Нафану, что Он мне этого не позволит. «Разве я просил Себе кедрового дома?» — такими словами, если верить Нафану, отказал мне Господь, я, правда, считаю, что Он мог бы высказаться и более внятно. Все мы задаем слишком много вопросов, не правда ли? Даже Бог. «Где Авель, брат твой?» — сказал Господь Бог Каину, после того как Каин убил Авеля. А разве Бог и Сам того не знал?

— Готов поспорить, мне Он позволит, — похвастался Соломон, словно бы и не услышав моего отступления. — И Нафан тоже так считает. Знаешь, отчего тебе не позволили выстроить храм? Мне Нафан объяснил — это оттого, что ты пролил много крови и вел великие войны. А мне воевать особенно не придется — благодаря тебе, потому что все войны ты уже выиграл. Я заложу в основание храма камни с гор, обтесанные и обмеренные прямо в каменоломне, до того как их доставят сюда, так что ни молота, ни тесла, ни всякого другого железного орудия не будет слышно в храме при строении его. Он простоит вечно.

Удивительно слышать подобные речи от человека, до такой степени лишенного темперамента, человека, скупающего амулеты, чтобы защитить деньги от инфляции, человека, который, ссужая или заимствуя чечевицу либо пшено, пересчитывает зернышки в чашке, человека, который всегда съедает и выпивает ровно столько же, сколько тот, с кем он обедает, никогда больше и никогда меньше, пусть даже обедает он с родной матерью.

— Не слишком ли все это расточительно? — Не устояв перед искушением, спросил я у моего идиота-сына. — Чем ты расплачиваться-то станешь?

— Налоги — расходы, налоги — расходы, — убежденно откликнулся Соломон, явно ободренный проявленным мной интересом. — Если понадобится, уступлю Хираму, царю Тира, двадцать городов Неффалимовых, они все равно лежат в северном Израиле, так что пропажи их никто и не заметит. Обложу весь Израиль трудовой повинностью в тридцать тысяч человек и буду посылать этих людей на Ливан, по десяти тысяч на месяц, попеременно, а еще сто пятьдесят тысяч направлю в горы, вырубать и обтесывать камни.

— Нет, правда? — подавляя улыбку, спросил я. Пока тянулся этот бред, я чувствовал, как глаза мои понемногу вылезают на лоб.

— Правда, — важно ответил Соломон. — Семьдесят тысяч носящих тяжести и восемьдесят тысяч каменосеков в горах. Получается сто пятьдесят. И еще я дам Хираму двадцать тысяч коров пшеницы для продовольствия дома его и двадцать коров оливкового выбитого масла: столько буду давать ему каждый год. И все равно буду питаться лучше, чем ты.

— Ты же к еде равнодушен.

— Это тут ни при чем.

— Тогда для чего тебе хорошая еда?

— Я же должен жить по-царски. Я разделю Израиль на двенадцать областей.

— По числу колен?

— По числу месяцев и поставлю над каждым приставника. И каждая область будет в течение целого месяца доставлять продовольствие мне и дому моему, и каждый приставник должен будет доставлять продовольствие на один месяц в году. Продовольствие же мое на каждый день составят: тридцать коров муки пшеничной и шестьдесят коров прочей муки, десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, и сто овец, кроме оленей, и серн, и сайгаков, и откормленных птиц. Не диких, заметь, а откормленных.

— Не многовато ли будет?

— Запас карман не тянет.

— А что прикажешь делать людям, у которых не останется хлеба для пропитания?

— Пусть едят пирожные, — невозмутимо отвечает он. — Не хлебом единым жив человек.

— Сказано, — ядовито отмечаю я, — со всею мудростью Соломоновой.

— Спасибо, — отвечает он. — Только я это от тебя слышал.

— А ты серьезный человек, Шлёма.

— Еще раз спасибо. Мое сердце не обольется кровью из-за народа моего. Перст мой обременит его тяжким игом, и я буду наказывать его бичами.

— А если он воспротивится?

— Ты объединил страну, создал центральное правительство и контрольные органы. У тебя величайшая армия в мире, охранные отряды и отряды ополчения на каждом перекрестье дорог, вымуштрованные наемники, грозная дворцовая стража под началом Ванеи — все это перейдет к твоему наследнику. Вообще, ты живешь как у Христа за пазухой. Кто может тебе воспротивиться?