Кстати, о неведении. Глупышка может по недомыслию попасть впросак и опозориться, вроде самой Лив, которую перед первым ее Фестивалем тоже никто не предупредил насчет некоторых нюансов. Ну да ничего, идти еще долго, есть время дать Куколке пару-тройку наставлений.
— Не заговаривай ни с кем первой, а лучше — вообще молчи, пока не закончится погребальная церемония, — предупредила Лив девушку, так и норовившую то об собственный подол споткнуться, то зацепиться им за придорожный репейник. — После того, как проводим Эвита на новый круг, делай, что хочешь, но до того — цыц! Поняла? И еще. Самое главное! — Овчарка даже остановилась, чтобы предупреждение прозвучало внушительней. — Не подавай руки ни мужчинам, ни женщинам. Особенно женщинам! Ты — девица, и чужое прикосновение может… э-э… осквернить твою чистоту. Ясно?
— Угу, — кивнула хадрийка, заметно содрогнувшись. — А…
— Никаких вопросов! Просто делай, как я сказала. Далее. Во время Фестиваля все называют друг друга только настоя… то есть, эспитскими именами. И на «ты». Даже лорда! Если захочешь с ним поговорить, скажешь «мой господин Тай».
— А если я не знаю эспитского имени?
— Я так полагаю, детка, — глумливо скривила губы Овчарка, — что, как зовут Рыжего, ты не запамятовала. Или тебя уже кто-то еще заинтересовал, а? И никаких «дам» и «господ»! Господин у нас всех только один — лорд Тай, все прочие братья и сестры. Всё поняла?
— Да, гос… то есть, дама… то есть, Лив.
— Умничка, Куколка. И не морщись — у тебя еще нет эспитского имени, так что Куколкой тебя еще не раз сегодня назовут.
— А почему Куколка? — девушка, похоже, обиделась.
— Потому что еще не бабочка, — отрезала Лив. — Ну, пошли! Куда руку тянешь? Сказано же было — ни до кого не дотрагиваться! Это значит — «ни до кого совсем»! Вперед шагай!
Сколько же мороки с этими неофитами, морские и подземные!
Ну вот, пожалуйста, только взгляните на эту! Из-под плотной накидки не видно ушей, но наверняка ведь пылают, словно бумажные фонарики, сердишко стучит мышиными лапками, а уж как пыхтит-то! Словно маленький паровозик.
А туда же, на охоту за Рыжим Бертом, словно у него медом кой-где намазано. А ведь Лазутчик, прямо скажем, не лучший объект для девичьей любви.
«Ревнуешь, Лив? — язвительно спросила Стражница сама себя. — Или сочувствуешь?»
Смешно, но второе вероятней. Отсутствие детей, все дело в этом. Невозможность оставить потомство сперва забавляет, потом злит, затем приводит в отчаяние, которое, выкипая, оставляет на дне сердца нагар из жгучей ревности и ненависти к более удачливым Дине и Лисэт. Пусть они обречены на вечную карусель перерождений то матерью, то дочерью, пусть готовы сжечь друг друга заживо — да сколько раз уже это делали! Но все-таки обеим Ведьмам отчаянно, несправедливо повезло. Ведь у каждой из них есть двадцать лет материнства, целых двадцать лет до тех пор, пока в дочери не проснется ненависть и ревность. Два десятка лет, которые можно потратить на любовь. А что делают эти две гадюки? Ха! И после этого они еще скулят о несправедливости! Заслуженно это наказание, каждой из них заслужено, и все на этом поганом островке получают сполна!
«А ты сама? А, Лив? Давай, расскажи девочке. Время еще есть. Расскажи ей о любви и о предательстве. Нет, не о том предательстве, когда любимый задирает каждую юбку, мимо которой ему случается пройти. О другом. О ноже под лопаткой, например. Или о том, как он лихо умеет уносить ноги, заслышав подозрительный шорох. Только что был тут — и вот уже ищи в море ветра! А тебя, сонную и еще теплую после жаркой ночи, хватают и нагишом волокут на дыбу… Что, не расскажешь? И о том, как на следующем круге, вспомнив все, ты первой наносишь удар в спину, еще пахнущую твоими поцелуями! Нет? Трусишь?»
Бесполезно. Не поверит.
Что ж, детка… есть вещи, которые нужно испытать на собственной шкуре. Вперед!
Ланс. Эспит
— Ах, ты ж Сука! — только и смог сказать Ланс, когда проснувшись утром, обнаружил себя снова запертым в доме.
И хотя хозяйка оставила завтрак — куриный суп и кашу, но верный Перец, по-прежнему стороживший дверь, без всяких слов дал понять Лэйгину, что тот остается узником Башни Зорких.
Негоже, конечно, непотребно обзывать женщину рыцарского звания, но что, скажите на милость, делать остается? Овчарка, истинно Овчарка!
Впрочем, Ланс злился вяло, без огонька и задора, и виной тому давешняя ведьмина отрава — эспитские травки. Иначе откуда взялись прямо с утра противная ватная слабость в ногах, легкое головокружение и полная невозможность собраться с мыслями? Словно предыдущую неделю Лэйгин из кабаков не вылезал, пропивая последние деньги. Одно радовало — во рту никаких дохлых котиков.
И все же беспрекословно подчиняться воле дамы Тенар никто не собирался. Пропустить первый день эспитского фестиваля? Еще чего!
«Хватит ныть! — сказал себе археолог. — Или ты — мужчина и усилием воли победишь слабость, или ты — тряпка, о которую вытирают ноги все кому не лень — сначала ведьмы, затем эмиссарша». Что-что, а регулярно доказывать себе и остальным, что имеешь полное право носить штаны, любимое занятие мужчин во все времена. Тут Ланс Лэйгин ничего нового не изобрел.
Мужчина сказал, мужчина сделал, верно?
Ланс заставил себя съесть завтрак, оделся и направился прямиком на чердак. В подвал, чтобы попытаться выбраться наружу через башню, его сейчас не загнали бы и под угрозой смерти.
«А еще в пещеры лезть собрался», — устыдился мурранец. Но при одной лишь мысли о хранилище черепов его пробирал нездоровый озноб. Да и какое уж тут здоровье, когда от любого резкого движения темнеет в глазах, словно у беременной.
Но везение в первый день Летнего Фестиваля оказалось целиком на стороне проходимцев. Все просто: не будь у Лив Тенар текущей крыши, она не оставила бы приставленной лестницу, и тогда некоему упрямому господину пришлось бы целый день работать флюгером. Рискуя сверзиться с немалой высоты, Ланс на трясущихся от напряжения ногах сполз вниз, посрамив в лице эмиссарши всю Вирнэйскую Империю.
— Вот и всё, друг мой, — сказал он шепотом и уселся рядом с Перцем на ступеньки. — Надеюсь, тебя не будут наказывать. Приказ был не выпускать через дверь, и ты его честно выполнял. А про чердак никто не говорил.
Перец, увидав такое дело, лишь укоризненно тявкнул, соглашаясь с могучей человечьей логикой. Подставил лобастую голову под ладонь, мол, коли обхитрил, то хоть поласкай, как следует, а ему, честному псу, тоже мало радости целый день в сторожа играть. Вон какая трава отросла на холмах. А там, между прочим, полным-полно мышей!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});