что со мной станется», — думала она, угрюмо пялясь в темноту. Впрочем, знать такое — только нервы себе расшатывать. Она представила себя стоящей на деревянном помосте. Внизу вопят дети и радостно показывают на нее пальцами. Палач надевает веревку ей на шею, и она даже возразить не может, потому что во рту у нее кляп, как у того бедняги. «Нет, — решила Наёмница, — я буду отбиваться изо всех сил! Они намучаются со мной! Они запомнят эту казнь!» А вот она сама не запомнит. Потому что будет мертва…
«Тын-тын-тын-тын», — навязчиво стучало в ране.
— Ну почему, почему все так ужасно? — спросила Наёмница вслух. — Вогт, паршивец, если ты меня не спасешь… то я… то я… сдохну здесь как жалкая дура, — пробормотала она, закрывая лицо руками.
Спящая тюрьма была беззвучна. Абсолютная тишина. Как в склепе. Наёмницу это раздражало. Впрочем, чего бы она хотела? Чтобы кто-нибудь с лязгом пилил решетку? Хотя едва ли кто-то из узников на это решится. Большинство принимает постылую реальность как она есть — переждать как-нибудь день, переждать ночь, снова день, затем ночь. Страдальчески перетерпеть жизнь и успокоиться в смерти.
— Сволочи вы все, — сообщила Наёмница, хотя ее никто не слушал.
И вдруг ей показалось, что кто-то все-таки слушает. Сразу стало страшно. Этого кого-то не было — и вдруг он появился возле двери в ее камеру. Ни стука подошв по каменному полу, ни шороха одежды, лишь легкое дыхание, реющее в холодном воздухе — несмотря на летнюю жару, в каменных стенах тюрьмы было промозгло. Наёмница поднялась и, ослабшая от боли и страха, на цыпочках подошла к двери. За маленьким окошечком в двери едва различимо бледнело чье-то лицо.
— Кто ты? — угрожающе прошипела Наёмница.
За дверью тихо рассмеялись.
— Не тот, кого тебе следует опасаться.
Наёмница узнала бесцветный голос одного из тюремщиков, но ее напряженные мышцы не расслабились. Если тюремщик решил посреди ночи навестить заключенную, хорошего не жди.
— Ты зачем пришел? — спросила Наёмница и, представив зачем, вся ощетинилась.
— Нужна ты мне, дура, — фыркнул тюремщик. — Я принес тебе лекарство, — сквозь окошечко в двери он протянул ей маленькую склянку.
Наёмница отшатнулась.
— Какое еще лекарство?
— Мазь для плеча. Вотри в рану.
Втереть в рану? Да Наёмнице даже думать о ране было больно, а уж тем более к ней прикасаться. Все же она взяла склянку (круглую, из толстого рельефного стекла) и сразу отступила на шаг — осторожность лишней не бывает.
— И еще кое-что, — сказал тюремщик. — Это твое. Забери.
Он начал проталкивать в окошко что-то большое и мягкое, похожее на одеяло. Наёмница потянула «одеяло» на себя, развернула его и с удивлением опознала свой плащ. Она даже не помнила, где потеряла его.
— Отк…
Но тюремщик уже пропал.
Наёмница уселась на свою койку. Ладно, не время разбираться в причинах проявленного к ней великодушия… Оголив плечо, она осторожно притронулась к покрывающей рану повязке. Повязка была сухой, но жесткой от пропитавшей ее крови. Стиснув зубы, Наёмница ухватила повязку за краешек и принялась медленно, мучительно отдирать ее от раны. Покончив с этой болезненной до тошноты процедуры, она не менее трех минут, цепляя грязными ногтями, выкорябывала пробку из склянки. Мазь оказалась плотной и холодной на ощупь, но кончики пальцев под ее воздействием начали быстро нагреваться. Наёмницу снова охватили сомнения, ведь неизвестно, какую дрянь мог ей подсунуть тюремщик. С другой стороны, начавшееся в ране воспаление было само по себе чревато смертью, так что хуже уже, наверное, не будет. Почему бы не рискнуть?
— Вперед, — подбодрила себя Наёмница и, предвосхищая последующие ощущения, в ужасе зажмурилась.
С каких это пор она стала такой чувствительной к боли? Фу, неженка. Она щедро шмякнула мазь на рану. Сначала было вполне ничего. Затем начало жечь. От боли Наёмнице не сиделось, так что она принялась ходить из угла в угол, растрачивая те немногие силы, что у нее еще оставались. Вот так и протянешь к утру ноги от такого «лечения»… Тюремщик над ней поиздевался, сволочь! А она-то, идиотка, доверилась… Наёмнице хотелось вопить от осознания собственной глупости, но она только до скрипа стискивала зубы.
Через час жжение унялось. Вместе с ним улеглась и боль. Вконец измученная Наёмница упала на койку, завернулась в плащ и крепко заснула.
Ей приснился Вогт. Он стоял на облаке и кричал, восхищенно подняв руки: «Я бог! Я бог!» Люди, стоя на земле, кидали в него гнилые кочерыжки, огрызки яблок, изношенные ботинки и всякую подобную дрянь, но не могли добросить, потому что он был слишком высоко. Впрочем, порой им удавалось попасть в облако, откалывая от него белые пушистые клочки. Облако становилось все меньше, и меньше, и меньше, и наконец Вогт остался стоять на небольшом облачке, которое, не способное выдержать его вес, медленно снижалось.
— Улетай! — закричала Наёмница.
Однако Вогт не слышал ее, повторяя: «Я бог!» Не видел злобных людей на земле, ослепленный светом собственной улыбки.
Облако опускалось плавно, как падающий лепесток. Люди внизу подняли руки и потянулись к Вогту. Пока они не могли достать его, но знали, что рано или поздно это случится — и тогда они наконец-то смогут его растерзать.
***
Вогтоусу было весело, так весело, что он был готов рассказать об этом всем на свете. Рваное Лицо тоже взбодрился. Периодически они вместе кричали:
— Еще вина!
Вогт был пьян — впервые в жизни. Он попытался поразмышлять об этом, но у него ничего не получилось. Тогда он ткнул Рваное Лицо пальцем в грудь (после второй бутылки вина они догадались, что они кровные братья, разлученные после рождения) и начал рассказывать, что привело его в Торикин. У него есть две причины, напомнил он Рваному Лицу на тот случай, если тот забыл: секретная и важная. Вогтоус рассказал бы и секретную причину, но сам не смог ее вспомнить. Поэтому сразу перешел к важной.
— Она называет себя Наёмница, — вдохновленно сообщил он. То ли от размышлений о Наёмнице, то ли от вина в его глазах прыгали бесноватые огоньки. — Это, конечно, не настоящее ее имя, но, полагаю, со временем мне удастся разузнать подлинное — ведь к финалу всегда все проясняется, верно? Сейчас у нее серьезные неприятности, и мне неизвестно, где она и что с ней.
— Хо! — воскликнул Рваное Лицо. — Вот у кого действительно серьезные неприятности, так это у той растрепанной девицы, которую загребли сегодня.
На секунду Вогт как бы даже протрезвел. Он подался вперед и заговорил приглушенным голосом.
— Девица? Растрепанная? Что за девица? Расскажи мне о