тебя каждый день, дарованный мне с тобой.
Теперь он дрожал, бедняжка, и в его глупых глазах стояли слезы.
– Довольно, – сказала я. – Все, довольно. Покончим с этим. Ни слова больше.
Я закрыла ему рот поцелуем – нашим первым за многие месяцы, – и один краткий миг мы были по-настоящему счастливы.
Наши объятия прервал громкий, настойчивый стук в дверь – такой и мертвого разбудит, как говорится.
Мы с мужем отпрянули друг от друга.
– Джонатан?
Прежде чем он успел отозваться, стук повторился, резкий и неумолимый.
– Джонатан, кто там?
– Я… – В глазах мужа появилось выражение панического ужаса. – Я…
Не сказав более ни слова, он покачнулся, зашатался, а потом без чувств рухнул на пол. Я упала на колени над ним и увидела, что он дышит, но находится в странного рода обмороке. Я потрясла его за плечи, но он не очнулся.
Когда стук раздался снова, я быстро поднялась на ноги и сняла с шеи изящный серебряный крестик. Стиснув его в руке, я направилась к двери, вся дрожа от страха и дурных предчувствий, но полная решимости не обнаруживать ни малейшей робости или слабости.
Я резко распахнула дверь и прочно утвердилась на пороге, чтобы гость – если он окажется нежеланным – сразу обескуражился. Я надеялась (хотя сейчас это уже не важно), что уверенность моей позы скроет дикий страх, рвавший когтями душу. Представшая моему взору фигура, хотя и окутанная темнотой, оказалась очень знакомой: дородной фигурой мистера Эмори.
На лице дворецкого лежала густая тень, но я почувствовала, что он улыбается.
– Миссис Харкер, – промолвил он. – Искренне надеюсь, вы простите меня, что я явился в столь поздний час, да еще с таким шумом.
– Вы нашли его? – тихо спросила я. – Доктора Джека Сьюворда?
– О да, мэм, нашел. И самого доктора, и его новых друзей.
– Где же он? И что с ним?
– Это долгая история, мэм. С вашего позволения, я войду и все расскажу.
Наступила долгая пауза, во время которой ужасная правда стала для меня очевидной.
– Мистер Эмори, – твердо произнесла я.
– Да, мэм?
– Я не намерена впускать вас в дом.
– Почему же, мэм? – Голос у него был ровный, с отчетливыми угрожающими нотками.
– Боюсь, я знаю, во что вы превратились.
Он не ответил, просто шагнул вперед из темноты.
Бедный мистер Эмори. Я тотчас увидела, что с ним сделали. Мертвенно-бледный, с налитыми кровью глазами, он зашипел и растянул губы в оскале, демонстрируя наглядное доказательство того, что он уже не человек вовсе, а скорее существо. Двигался он гораздо проворнее и ловчее, чем возможно для человека такого солидного телосложения и возраста.
– Мне очень жаль, но я не позволю вам сделать ни шагу больше, – сказала я и выставила перед собой серебряное распятие.
Вампир пронзительно вскрикнул и попятился. Я стояла неподвижно, крепко сжимая крест в вытянутой руке. Через несколько мгновений, привыкнув к характеру нашего противостояния, гнусное существо, которое теперь ходило по земле в телесной оболочке бедного Эмори, снова двинулось вперед и подступило ко мне настолько близко, насколько осмеливалось, – так пес опасливо приближается к ярко горящему костру.
– Хозяин возвращается. – Теперь вампир говорил почти вкрадчивым тоном. – Он направляется к Белой башне. И намерен свершить свою месть, как только окажется там.
– Верю вам, – ответила я со всей невозмутимостью, на какую была способна. – Однако можете передать вашему хозяину следующее: все мы будем отчаянно сражаться с ним за каждую пядь своей земли и непременно победим в конечном счете.
Лицо Эмори исказила свирепая гримаса.
– О, но ваша хваленая команда распалась. Голландец мертв. Лорд сбежал из страны. Психиатр спятил, а ваш муж давно не боец.
– Мы восстановим свои силы. И станем сильнее прежнего.
– Ха! На нашей стороне весь государственный механизм. А на вашей… только разрушенные связи.
– У нас достаточно средств, – возможно тверже сказала я.
– Ах, мадам Мина, – прошипел кровосос, злобно сверкая глазами, – средств у вас гораздо, гораздо меньше, чем вы воображаете.
Лишь секунда понадобилась мне, чтобы с тошнотворной ясностью осознать истинность его слов.
– Мама? – внезапно раздался позади меня неестественно спокойный голос.
– Возвращайся в постель, Квинси, – велела я, не оборачиваясь и не сводя пристального взгляда с носферату. – Ступай в свою комнату и запрись.
Я услышала, как сын приближается.
– Нет, мама. Я не могу сделать, что ты просишь. И потом, держать гостя на пороге страшно невежливо. – Он возвысил голос. – Мистер Эмори! Входите, пожалуйста.
Дворецкий кинулся вперед.
– Квинси, нет!
Я резко повернулась к нему, по-прежнему держа распятье перед собой, но сын, мой родной сын с яростной силой ударил меня по руке, и оно со стуком упало на пол. Глаза Квинси горели красным – ярко-красным цветом раскаленных углей или рябиновых гроздей на снегу.
Когда он заговорил снова, его голос звучал не по-детски низко, и теперь в нем появилась странная, наводящая ужас гулкость.
– Мой отец идет, – сказал Квинси, и я услышала за спиной мерзкое хихиканье существа в обличье Эмори. – Мой отец идет за всеми нами.
Тогда я завизжала – но слишком поздно: руки мистера Эмори обхватили меня за плечи сзади, и что-то влажное зажало мне рот. Уже теряя сознание, уже проваливаясь в темноту, я услышала чей-то плач – чей именно, даже сейчас не могу сказать наверное.
Дневник Джонатана Харкера
23 января. После стука в дверь, раздавшегося через считаные секунды после нашего с Миной примирения, ничего не помню. На месте выпавших из сознания часов только темнота или картины, нарисованные воображением.
Очнулся сегодня утром в своей постели, в атмосфере глубокой и необычной тишины. По яркости света, лившегося в окно, сразу понял, что проспал слишком долго. Гробовое безмолвие в доме навело на мысль, что случилась какая-то беда. Я поспешно встал с кровати, но пол закачался и поплыл под ногами, будто палуба корабля, и мне пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Несколько раз вдохнул полной грудью, пытаясь справиться с головокружением и восстановить равновесие.
Достигнув желаемого, я крикнул:
– Мина! Квинси!
Ответом мне служило лишь глухое эхо моего голоса. Я вышел из кабинета и позвал жену и сына еще раз, но мой собственный крик царапнул меня по нервам, и больше я звать не стал.
В холле ощутил дуновение холодного воздуха и обнаружил, что входная дверь распахнута. Уже одно это выглядело зловеще, но вдобавок там имелись явные следы борьбы: пятна крови на ковре и брызги – на стене.
Вся сцена производила жуткое впечатление театральности – словно была нарочно обставлена мне в назидание. На полу валялась раскрытая книга. Не