Читать интересную книгу Египтолог - Артур Филлипс

И если изображения по соседству с надписями нельзя сравнить с лучшими образцами художественного искусства, если композиционно они неуклюжи, лица нарисованы не совсем по канонам древнеегипетской росписи гробниц, животные на них на первый взгляд неотличимы от предметов обстановки, в некоторых местах краски расплылись или потекли по безжалостным стенам усыпальницы, если художник, по всей видимости, не был обучен технике рисунка, — что ж, на это можно сказать лишь, что суровые последние дни энергичной XIII династии совсем не походили на приятные вялотекущие дни династии XVIII, а двор Атум-хаду был занят более насущными делами, нежели изысканное живописание бытия, свойственное псевдофараонским династиям, кои, одурманены спокойствием, появляются в эпилоге великой драмы моего царя.

РИС. «H» КАМЕРА № 6 ИЛИ ИСТОРИЧЕСКАЯ КАМЕРА, ОТКРЫТАЯ 23.11.1922 Г. РАСПОЛОЖЕНИЕ ТЕКСТОВ И РИСУНКОВ

Единственно копирование и перевод всех без исключения иероглифов и описание рисунков займет несколько дней. По завершении полного описания камеры я приглашу лорда Карнарвона, дабы он ознакомился с нашими открытиями по состоянию на сегодняшний день, и лишь затем пройду через дверь «С», так называемый «Великий Портал», в следующие камеры, где, не исключено, найду сокровища и погребенные тела. Или же мы с Карнарвоном продолжим раскопки на других участках — в случае, если обнаружится, что эта гробница пуста и в ней наличествует только Историческая Камера (хотя она замечательна сама по себе).

Каждая из двенадцати колонн описывает ключевое событие каждого года двенадцатилетнего правления Атум-хаду. Благодаря двенадцати колоннам период правления можно считать окончательно установленным, он приходится, по всей вероятности, на 1642–1630 гг. до P. X. Текст и изображение на каждой из двенадцати стенных панелей более подробно излагают эпизоды из жизни Атум-хаду — от его зачатия до конца его земной жизни.

СТЕННАЯ ПАНЕЛЬ «А»: «РОЖДЕНИЕ АТУМ-ХАДУ, ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ ЧЕРНОЙ СТРАНЫ»

Иероглифический текст: Вечное имя великого царя составлено из имен: Гор, Сын Осириса и Сета; Тот, Кто С Двумя Женщинами — Воссоздатель Утраченного Царства; Гор Из Злата — Свирепый Любовник Маат; Тот, Кто От Ситовника И Пчелы — Рука Писца, Победоносный Бык, Рыба Бога; Сын Ра — Атум-Кто-Возбудился. Но при рождении имя царя было скрыто.

Царь рожден вдали от столицы, возле моря. [Его] мать за особенное милосердие, красоту и ум отмечена семенем Сета [бог путаницы и беспорядка — Р. М. Т.]. В самый жаркий день лета Сет, превратившись в рыбака, возлежал с этой женщиной. В тот момент, когда семя истекло, Сет открылся, женщина увидела голову осла и испугалась. Сет удалился. Женщина пожелала убить жизнь в своем чреве, но Сет остановил ее руку. Сет превратил ее кисть в звериную лапу. Сет отнял у неблагодарной ее красоту. Лик ее помрачился, никто не вспомнит ее имени.

Женщина стирала одежды и пила пиво. Она понесла детей от стольких мужчин, сколько звезд на небе. Первый сын спросил ее, кем был его отец. Она указала на человека, что напоминал Сета в обличье рыбака. «Это порождение вульвы шлюхи — твой отец». Рыбак сказал: нет, она совокуплялась с ослом, все ее дети — дети ослов.

Сет увидел, что мальчик вырос сильным, и пришел к нему. Сет все объяснил, мальчик все понял. Мальчик был создан не людьми, но богами и самим собой. Он создал себя сам. Бог, которого он напоминал больше всего, был не Сет, но Атум, великий создатель вселенной, в тот момент, когда бог напрягся в акте творения. Он назвал себя Атум-Кто-Возбудился, и Сет пришел к Атуму-Кто-Возбудился и воспел ему славу. Ослепив его вспышкой на солнечном диске, Сет сделал так, что мальчик позабыл данное ему при рождении ложное имя единожды и навсегда.

В это время жил завистливый жрец храма Амона. Жрецом правило ненасытство, он часто насаживал мальчика на вертел, словно жертвенного теленка, и мальчик вынужден был пылать в огне, и мальчик поклялся, что жрец увидит, как сгорает его собственное сердце, и Атум-Кто-Возбудился с сестрами и племянницами жреца будут подбрасывать верблюжий навоз в костер, и глаза жреца истекут кровью.

Изображение: Иллюстрации — выше всяческих похвал: мы видим Сета, совокупляющегося с красивой женщиной в момент летнего солнцестояния, причем голова бога в самый момент оплодотворения матери Атума-Кто-Возбудился преображается: наполовину она ослиная, наполовину человеческая. Далее мы видим в ее прозрачном животе золотого младенца. Далее мы видим, как она пытается ударить кулаками по животу, а Сет наказывает женщину за это злодеяние, превращая ее в уродливую, неприглядную прачку. Далее мы видим красивого мальчика с золотой кожей, окруженного множеством других детей, темнокожих и толстых, а рядом лежит их пьяная мать. Далее мы видим, как жрец храма жестоко («вынужден был пылать») обращается с мальчиком. Далее мы видим пришедшего к мальчику Сета. Далее мы видим мальчика, который сам себя учит читать и писать, охотиться и рыбачить. Далее мы видим, как он стоит в стороне от рыбацкой деревни и своей семьи и вперяет взор в солнечный диск, откуда Гор и Ра смотрят на него в восхищении.

Изображения по художественным стандартам Запада бесхитростны и не слишком типичны для египетского искусства — но сколь впечатляющи!

Разбор: Мое детство было безоблачным, однако люди, которыми я безгранично восхищаюсь, добились всего своими силами — так сказать, сотворили себя сами. Видимо, то же можно сказать и про царя.

Под «сотворением себя» я не разумею превращение бедняка в богача. Я разумею скорее тех людей, которые, будучи детьми, оказались отвергнуты или угнетены; собрав доступные им крохи и крупицы, они молотом живокипящей, творческой натуры выковывали собственную суть, отмеченную силой и, что еще важнее, стилем. Суть, созданная такими людьми, не несет мало-мальски заметных следов темной наследственности, дурного воспитания, провинциальных городков, где прошло их детство, совершенных против них злодейств, ни следа обделенности (деньгами, лаской, питанием, дружбой), ни следа первоисточника; эта суть — творение эстетическое и практическое, богоподобное в своей простоте и совершенстве. В простоте: на человека не влияют ни родители, ни деревенские традиции, он обходится только своей головой, только порождающим самое себя сознанием. В совершенстве: создано должно быть абсолютно все: точки зрения, манеры, верования, ценности и стильные жесты. Ничто унаследованное не допускается из недопустимого прошлого.

Однако же ирония судьбы заключается в том, что именно таких людей обычно не замечают, а замечают, напротив, таких, как я — рожденных в любви, окруженных наставниками, благополучных со всех сторон. Наверное, более прочих стихов меня восхищает катрен 24 (есть в отрывках «В» и «С»):

Атум-хаду посмотрит вниз и удивится: как высоко!Атум-хаду озирает все, что он одолел, и дышит легко.Атум-хаду не имеет долгов, он никому не обязан собой,Потому он может так поступать, как не может никто другой.

Легко представить себе, как сочиняет это стихотворение молодой человек, не так давно обнаруживший, что сделался царем Египта.

Об имени Атум-хаду: Отвлекшись от характерной египетской мифологии, мы находим две детали важнейшего исторического значения: Атум-хаду пришел ниоткуда и назвал себя сам. Легенда не предлагает иных объяснений. Он был не царского рода, но крестьянского, в условиях разрухи конца династии его возвышение было возможно. Полное пятисоставное имя царя, открывающее текст и завершающееся именем «Сына Ра» Атум-хаду (Атум-Кто-Возбудился), приводится здесь впервые. Традиционно имя «Сын Ра» царь получал при рождении, оно давалось новорожденным царской семьи и звучало, естественно, по-царски. Однако, как оказалось, наш незаурядный герой, вознесшийся, невзирая на скромные возможности, на самый верх, с рождения звался по-иному.

Разумеется, можно пожалеть этого мальчика, самому себе рассказывавшего на ночь сказки и сочинившего себе небесного родителя. Анализировать историю Атум-хаду следует с позиций современной социологии: согласно исследованиям, в тех жутких случаях, о которых мы слышим и читаем, имеется, как правило, некий критический возраст, некий момент, когда ребенок впервые осознает тяготы своего положения, начинает понимать в конце концов, как он относится к своей, допустим, матери и отсюда — к окружающему миру. Этому моменту не пропасть в пропасти минувшего, куда я теперь лечу; однако, по правде говоря, жалеть таких детей не следует. Напротив, взгляните, сколь они красивы и храбры: вот мальчик восьми лет в последний раз вбегает в свой ветхий дом (ибо какой-то раз должен стать последним, неважно, поймет он это сразу или потом) и гордо и громко оповещает хозяйку о каком-то своем достижении, все еще предвкушая (обрубком детского инстинкта любви) похвалу. Он гордо и громко рассказывает о том, что освоил то или это в науке или в спорте. В знак полнейшего к нему равнодушия он получает либо зуботычину, либо вымоченное в ликере слащавое проклятие, либо соплетекущее, рвотное молчание; его полуродные братья-сестры ползают по комнате и ревут. Трагичен ли этот миг в сознании ребенка, которое распускается подобно цветку? Не совсем; почему мы считаем, что дверь закрывается, а не отворяется — с тем же самым скрипом? И разве способно нетренированное ухо уловить разницу? Закройте глаза; если душераздирающий визг донесется до вас ветерком озарения либо шанса все изменить, вы почувствуете то же, что, судя по всему, чувствовал Атум-хаду. Ему открылось нечто, что он предпочел называть ночным нисхождением Сета.