Каждому известно: мало слов, которые состояли бы из одного лишь корня. Большинство устроено гораздо сложнее. Но что же тут интересного?
А вот, например, что.
Совершенно ясно: «краткость» и «длина» русских слов прямо пропорциональны сложности их устройства. Слова, состоящие из одного только корня, волей-неволей короче, чем те, которые построены из корня и других частей. Но тогда приходится, по-видимому, сказать, что в нашем основном вопросе – какое слово самое длинное? – всё дело в аффиксах слов. Видимо, те языки, которые богаче и щедрее в употреблении аффиксов, имеют более длинные слова: там же, где их роль меньше, где их не так много, там и слова короче.
Это бесспорно, если только все языки строят свои слова по тому же способу, что и русский язык, то есть присоединяя к короткому корню множество дополнительных частей и перед ним и после него. Но верно ли такое предположение? Нет, не верно.
ЯЗЫКИ «НА ШИПАХ», ЯЗЫКИ «РОССЫПЬЮ» И ЯЗЫКИ «НА КЛЕЮ»…
Посмотрим, как склоняется слово «рука» в русском и в болгарском языках.
По-русски:
По-болгарски:
Именительный
рук-а
ръка
Родительный
рук-и
на ръка
Дательный
рук-е
на ръка
Винительный
рук-у
ръка
Творительный
рук-ой
с ръка
Очень легко заметить разницу. В русском языке «склонять» – это значит изменять само слово, присоединяя к одному и тому корню все новые и новые окончания.
А в языке болгарском «склонять» – значит, ничего не меняя в самом слове, сочетать его то с тем, то с другим предлогом. Та работа, которую у нас выполняют при этом окончания, то есть части самого слова, там выполняется совсем другими словами – предлогами. Значит, бывают языки, где аффиксы играют меньшую роль, чем у нас. (Правда, сто́ит в болгарском языке перейти от единственного числа к множественному, как положение изменится: изменение появится и тут: «ру́ки» по-болгарски будет «руце́». Но все падежи множественного числа опять-таки ничем не изменят этой единой формы слова.)
Возьмем теперь другой пример и из другого языка.
Вот русское слово «мочь».
Вот английский глагол «кэн» (мочь).
Оба глагола можно спрягать:
Я мог-у
I can
Ты мож-е-шь
You can[100]
Он мож-е-т
He can
Мы мож-е-м
We can
Вы мож-е-т-е
You can
Они мог-у-т
they can
Как видите, многочисленным и разнообразным суффиксам и окончаниям русского языка внутри английского слова ничего не соответствует. А вне его их работу исполняют, местоимения «ай», «хи», «уи», то есть «я», «он», «мы» и т. д.
Точно так же мы, чтобы от одного слова произвести другое, применяем наши суффиксы (смех – сме+ять+ся; дом – дом+ик), приставки (за+сме+ять+ся) и окончания.
А англичане для той же надобности очень часто ничего не меняют в самом слове. Но перед ним, для производства, скажем, глагола от существительного, они ставят словечко «ту». Это «ту» как бы говорит: «Внимание! Здесь данное слово, то же слово, надо понимать уже не как существительное, а как неопределенную форму глагола!»
Так, по-английски:
трэйд (trade) – работа
(to trade) ту трэйд – работать
бридж (bridge) – мост
(to bridge) ту бридж – строить мосты
нок (knock) – стук
(to knock) ту нок – стучать
Мы, спрягая глагол, меняем суффиксы и окончания. А они, как вы видите, довольствуются тем, что, ничего в нем не трогая, ставят перед ним различные местоимения:
Я мог…
мы мог…
ты мог…
вы мог…
он мог…
они мог…
она мог…
По-русски нельзя осмысленно сказать «я сме…» или «он работ…», а по-английски – пожалуйста.
Зато мы спокойно говорим просто «смеюсь», и все понимают, что речь идет обо мне, а не о нем и не о тебе.
По-английски же это немыслимо: никто не разберет, про какое лицо идет речь, если я просто скажу «кэн». Правда, и здесь, как в болгарском языке, нельзя обойтись без оговорок. Глагол «кэн» в этом смысле редкость: все остальные глаголы в третьем лице единственного числа получают все же окончание «-s»:
ай рид
(I read)
но: хи ридс
(he reads)
ай смоук
(I smoke),
но: хи смоукс
(he smokes)
Причастия тоже образуются при помощи особого суффикса «-инг»: «рид-инг» (read-ing) – «читающий»; «смоук-инг» (smok-ing) – «курящий».
Однако, так или иначе, суффиксы, окончания – всё это играет в английском языке несравненно меньшую роль, чем у нас; меньшую даже, нежели в болгарском.
Возьмем для примера то же слово «смоук».
По-английски:
э смоук – дым, курение, папироса
ту смоук – курить
ту смоук аут – выкуривать
ай смоук – я курю
ю смоук – вы курите
Не следует только думать, что английский язык является, так сказать, образцовым среди языков с неизменяемыми словами. Совсем нет.
Подобно болгарскому, он еще сравнительно недавно (не забудьте только, что для языковеда слово «недавно» может означать и пять и десять столетий назад!) был, употребляя научный термин, языком «аффигирующим». Он тогда походил на наш русский язык или на латынь древности. Как и они, он широко и свободно прибегал к суффиксам, префиксам, окончаниям для изменения и производства слов. Все эти «аффиксы» сливались с корнями и друг с другом очень плотно, как сливаются части деревянных предметов, изготовленных столяром «на шипах». Прирастая к корням, они усложняли состав слова, придавали им, естественно, и всё большую длину.
Затем мало-помалу английский язык потерял эту свою способность. Суффиксы и флексии были уволены, так сказать, в отставку. На их место встали совершенно другие способы и приемы обращения со словами. Дело зашло столь далеко, что, если оно будет и дальше развиваться в этом направлении, английский язык превратится когда-нибудь в язык совершенно иного типа, не «аффигирующий», не «на шипах». Он может уподобиться тогда тем языкам, которые названы наукой «корневыми», или «изолирующими», и которые несколько десятилетий назад носили еще всем известное, хотя по разным причинам и неправильное, название языков «бесформенных», «аморфных». Если постараться распространить и на них наше несколько легковесное сравнение, их пришлось бы назвать не «клееными» и не «свинченными» языками «на шипах», а «языками россыпью». Сейчас я попытаюсь показать вам, почему такое название к ним подходит.
Пример стопроцентно-корневого, изолирующего языка в его чистом виде подыскать не так-то просто: чаще всего такие языки относятся к малоизвестным языковым семьям и не слишком хорошо изучены. Но кое-какие важные свойства и особенности этого типа можно наблюсти, рассматривая могучий и древний язык, проживший долгую историческую жизнь и испытавший ряд глубоких изменений. Пять и шесть тысячелетий назад в мире существовало не одно государство, но только Китай дожил как целое с тех пор до наших дней. Были на свете языки шуммерский, ассирийский, хеттский, египетский; от них остались только молчаливые надписи, которые мы расшифровываем с таким трудом. А китайский язык живет и сейчас и изменяется, подобно самым молодым языкам мира. Понятно, что на протяжении такого грандиозного периода он не мог остаться неизменным. Когда-то, предполагают специалисты, он был языком полностью «корневым». Сегодня он все сильнее приобретает черты, свойственные языкам «аффигирующим». Но от прошлого он сохранил достаточно пережитков, чтобы мы могли на его примере уяснить себе лицо «языков россыпью».
Загляните в китайскую грамматику для иностранцев (учебники для самих китайцев написаны иероглифами: в них вам не разобраться). Сразу же вам бросится в глаза одно: небольшая длина, немногосложность слов. Предложения-примеры почти всегда состоят из слов односложного, двусложного, куда реже – трехсложного состава:
«Та бу шо „шы“, е мэй шо „бу шы“».
Это значит: «Он не хотел говорить „да“, однако не произнес и „нет“».
Возьмите другую фразу:
«Во вэньго сюйдо жэнь ла; тамынь ду шы чжэян шо».
В переводе она значит: «Я расспрашивал уже многих; все говорят одно и то же».
Как видите, слова недлинны, хотя и не все односложны. Китаисты объяснят вам: это естественно. Хотя теперь китайский язык все дальше отходит от первоначального «корневого» типа, все же по происхождению он остается языком корневым и даже более того – моносиллабическим, однослоговым. По этой причине, изучая его, натолкнемся на чрезвычайно любопытные, даже странные для европейца явления и особенности, совершенно несвойственные нашим языкам.
Понятно, что в чисто корневом языке не может быть решительно никаких аффиксов, никакого изменения формы слов: недаром в свое время подобные языки называли, как я уже сказал, «бесформенными». Простые односложные слова таких языков трудно сравнивать даже и с нашими «корнями»: непонятно, что́ можно считать «корнем» растения, у которого вы не видите ни стебля, ни листьев, ни ветвей! Если уж нужно сравнение, слова такого языка можно уподобить «марсианам» Герберта Уэллса: у этих существ все тело представляло собой голову; не было ни туловища, ни конечностей, ничего. Голова, и только!