Она хочет быть свободной, она — одна из Ланкастеров и не хочет усиливать враждебную партию! Наконец, она желает быть хозяйкой самой себе. Так, чтобы ее голос был главным — да, как это было всегда! Бледность разлилась по ее лицу: нет-нет, только не Невилл! Пускай даже этот дикий Уильям Говард — он, помнится, краснеет от одного взгляда на нее!
Не владея собой, она подалась вперед. На какой-то миг ее глаза остановились на Уильяме: он стоял, пошатываясь, совершенно ошеломленный тем, что произошло. Забрало было поднято, пот стекал по лицу, ныла каждая часть тела, каждый мускул был дьявольски растянут. Монтегю тоже поднялся, и они застыли рядом, ожидая герцогского приказа.
Йорк провозгласил:
— Нет оснований продолжать поединок. Всем ясно, что оба рыцаря равны по силе и доблести. А мы, с помощью Божьей, нашли способ, как определить победителя. — Он обратился в сторону трибуны, где находилась Джейн: — Пусть леди Бофор сама изберет себе супруга. Таким образом, решение будет принято наисправедливейшее.
Он несколько насмешливо поклонился Джейн. Герцогиня Йоркская тоже сдержанно улыбнулась. С ее губ слетело:
— Если эта девица имеет хоть каплю ума, она укажет на моего племянника. Право же, тут и выбирать нечего.
Герцог поднес руку супруги к губам, пощекотал бородой:
— А подумайте, душенька, какое это было бы приобретение! Такая партия для нашего храброго Монтегю! Клянусь Пасхой, я должен был остановить это побоище — Говард совсем с ума сошел и изрубил бы племянника до бесчувствия. Пусть я покривил душой, но нельзя, видит Бог, нельзя было допустить такого унижения, да и рука этой девицы уплыла бы тогда черт знает к кому… — Он потер рукой щеку: — Как они мне надоели, эти пресловутые Говарды!
Уильям весь кипел. Да что там — он просто не помнил себя от бешенства! Его остановили в тот момент, когда он готов был сделать котлету из этого белокурого красавчика — это, значит, так Йорк понимает справедливость?! Гром и молния! А теперь еще леди Бофор приказано выбирать. Сто против одного, что она его не выберет! Как она на него смотрела, с какой ненавистью!
Он едва сдержал злобный стон, и ругательство слетело с его губ. Так сражаться, столько сил приложить — и все напрасно! Да будь прокляты эти Йорки, чтоб им пусто было!
Джейн поднялась — бледная, но спокойная. Как только намерение Йорка было оглашено, у нее стало легко на душе. Она знала, чего от нее ждут, и была даже рада, что всех одурачит. Отец Гэнли дрожащей рукой попытался ее остановить:
— Не произносите ничего, миледи, лучше не произносите. Пусть Бог или ваши недруги распорядятся за вас, но вы в этом не участвуйте! Легче потом будет доказать, что брак был вам навязан!
Она мельком посмотрела на него:
— Молчать? Не участвовать? Чтоб мне навязали этого Монтегю? Нет, отец мой, я этого не могу допустить. С Говардом, по крайней мере, я знаю, как быть. Его… его я сумею приручить!
Хотя от нее требовалось всего лишь подняться и вслух выразить свое мнение, Джейн, перебросив длинный шлейф через руку, изящно и быстро спустилась к перилам, потом не спеша пошла по полю, загадочно улыбаясь. В ее руках змеился тонкий шелковый шарф. Все наблюдали за ней, толпа притихла. А сама Джейн в эту минуту была спокойна, как никогда.
Следовало даже в наихудшем положении находить что-то хорошее — так вот, этим хорошим могла стать победа Говарда, если только умно себя повести. Сам по себе он ей не нравился, и в любом другом случае он на него и не взглянула бы. Однако, раз уж обстоятельства сложились так и никак иначе, нужно было обратить их себе на пользу.
Она не дошла до Монтегю. Остановилась напротив Уильяма, окинула его быстрым взглядом: он стоял, слегка пошатываясь, от него исходил хищный, звериный запах, лицо было искажено, а в глазах застыло безграничное удивление. Только сейчас Джейн, придирчиво оглядывая его, заметила, что молодой Говард ничуть не выше ее ростом — точно такой же, как она, но, конечно, много массивнее. Она по сравнению с ним казалась совсем хрупкой.
«Что ж, — мелькнула у нее насмешливая мысль, — тем интереснее будет приручить этого дикаря. Наверное, это будет не так уж сложно. И, между прочим, он выглядит вполне прилично. Внушительно и грозно. Он, наверное, отличный воин, так что мне нечего стыдиться».
Она все еще стояла напротив него. Догадка вдруг пронзила Уильяма: побагровев, он внезапно понял, что так и не поприветствовал ее, а ведь она, должно быть… Он предпочел не додумывать и, загремев железом, тяжело поклонился:
— Миледи, я…
Он совершенно не знал, что скажет дальше.
— Милорд, — произнесла Джейн чистым и ясным голосом, с полной благожелательностью во взгляде, — ваши доблесть, мужество и упорство достойны высокой награды.
Она подождала, пока он обнажит голову, увенчанную гривой темных слипшихся волос, и быстро повязала вокруг его руки свой фиолетовый шарф.
— Я восхищена, сэр рыцарь, — добавила она громко.
У отца Гэнли, сидевшего наверху, возглас ужаса сорвался с губ. Он даже вскочил с места, не веря собственным глазам. Джейн сошла с ума. Можно ли поверить? Монтегю, по крайней мере, богат, имеет связи и ничем не запятнал свое имя, тогда как Говард, прости Господи, — мошенник, убийца и грабитель, это все знают! В своем ли она уме? Он даже крикнул ей что-то, понимая, впрочем, что уже поздно, да и шум поднялся такой, что его голоса совсем не было слышно.
С отцом Гэнли были все согласны. Многие даже испытывали разочарование: здесь, в Бедфорде, все симпатизировали Невиллам. Девчонка — круглая дура, больше добавить нечего! Что имеет этот Говард, кроме имени? Их графство доведено до нищеты, а сами они известны ужасными нравами. Она, видно, не слыхала, каковы они в обращении — так натерпится еще в этом замужестве!
Что касается Уильяма, то, если бы разверзлась земля и начался Страшный Суд, то и тогда он не был бы ошеломлен больше. Он все еще не верил, тупо глядел то на Джейн, то на вопящих зрителей, то на герцога, и только когда поглядывал на шарф, обвязанный вокруг руки, с удивлением допускал: да, наверное, так оно и есть, все это не приснилось… И тут, черт побери, адская боль пронзила левое бедро, то самое, раненое, и он, не устояв, рухнул перед леди Бофор на одно колено — слава Богу, хоть не застонал, так что внешне этот неожиданный поклон мог выглядеть и как проявление почтения.