К исходу 30 марта Данциг был взят. Данцигская операция явилась последней значительной операцией 2-й ударной армии. Соединения прошли с боями свыше 100 километров, очистили от противника более 200 населенных пунктов, захватили богатые трофеи.
Овладев городами Данциг и Гдыня, 2-й Белорусский фронт завершил разгром восточнопомеранской группировки врага. Тем самым был надежно обеспечен фланг советских войск, действовавших на берлинском направлении.
2-я ударная армия, совершив 300-километровый марш, передислоцировалась в Западную Померанию на восточный берег Штеттинской бухты.
26 апреля мы переправились через Одер и вступили в Штеттин, оставленный противником без боя. В городе произошло лишь несколько перестрелок. И тем обиднее было, что в одной из этих случайных перестрелок погибла известная в нашей армии снайпер Нина Павловна Петрова.
Я знал ее лично. Знакомство наше произошло следующим образом.
Как-то после боев под Эльбингом я подписывал представления к правительственным наградам. Внимание привлек наградной лист, заполненный на снайпера старшину Петрову, которая представлялась к ордену Славы I степени. Вероятно, во всей Советской Армии еще не было женщины кавалера ордена Славы всех трех степеней. Но еще больше поразило меня другое: в наградном листе указывалось, что Петровой 52 года.
Я не хотел верить своим глазам. Неужели ей действительно больше пятидесяти?
Спрашиваю начальника штаба:
— Может, машинистка допустила опечатку?
— Нет, товарищ командующий, все правильно: Петрова уже не молодая.
— Ничего себе, не молодая! Она, можно сказать, пожилая! Вызовите ее ко мне, надо познакомиться. Воюет-то она лучше иных молодых!
К вечеру Петрова прибыла. Она оказалась худенькой, седой, но еще крепкой с виду женщиной, с простым, морщинистым, рябоватым лицом. На ней были изрядно засаленные ватные брюки и солдатская гимнастерка, которую украшали два ордена Красного Знамени, орден Отечественной войны и два ордена Славы. Быстрые уверенные движения Петровой никак не соответствовали ее возрасту: чувствовалось, что в молодости она была спортсменкой.
— Это верно, что вы уничтожили больше ста гитлеровцев? — спросил я.
Петрова подтвердила: да, на ее счету 107 фашистов. Кроме того, она обучила снайперскому делу около четырехсот солдат.
— А как вы попали в армию? Как стали снайпером?
Вначале Петрова заметно смущалась, но потом разговорилась.
— На фронт пошла добровольно. Не хотели брать, но я настояла, рассказывала Нина Павловна. — Я работала перед войной инструктором Осоавиахима в Ленинграде, была капитаном женской хоккейной команды, участвовала в трехкилометровых заплывах, увлекалась лыжами, стрельбой, баскетболом.
Оказалось, что два сына и дочь Нины Павловны тоже на фронте. Сама она воюет с зимы 1941 года, все время на передовой, но ни разу не была ранена.
— Знаете, товарищ генерал, если бы мне кто раньше сказал, что я в мои годы смогу так много ходить пешком с полной выкладкой, я бы не поверила! Посчитала бы за шутку! Но вот, оказывается, хожу и ничего. Здоровье у меня крепкое. Иной раз по нескольку дней приходится лежать в болоте, в грязи. И не болею. Вообще никогда не простужалась.
Я предложил Петровой пообедать у меня. За столом беседа продолжалась. От рюмки водки Нина Павловна отказалась:
— Не пью…
— Солдаты вас не обижают?
— Что вы, товарищ генерал! Они меня мамашей зовут, относятся с уважением. — Петрова усмехнулась и добавила: — Сказать откровенно, меня сам ротный немного побаивается. Молод он еще, в сыновья мне годится, ему всего двадцать три года.
— Нина Павловна, я прикажу, чтобы вам выдали новое обмундирование. И пусть подгонят его в здешней мастерской военторга.
— Зачем? — Петрова равнодушно пожала плечами. — Щеголять я стара, а ползать по передовой мне и в этих брюках удобно. Привыкла к ним. Вот новую винтовку я бы не возражала получить. У моей нарезы в канале ствола поистерлись.
Нине Павловне выдали снайперскую винтовку с оптическим прицелом. На прикладе укрепили золоченую пластинку с надписью «Старшине Н. П. Петровой от командующего армией». Кроме того, я наградил отважную патриотку часами.
Почти через всю войну прошла эта смелая женщина и оставалась невредимой. А вот теперь, когда победа была так близка, шальная пуля сразила ее…
От Штеттина соединения армии направились на Анклам — довольно крупный город и важный узел дорог. Двигались быстро. Часто приходилось менять командный пункт армии. Однажды при очередном переезде на узкой улице какой-то деревни моя машина вынуждена была остановиться. Дорогу преградило несколько танков. По огородам проехать нельзя — земля под ярким, весенним солнцем оттаяла и размякла.
У танков — никого.
— Не иначе, спят танкисты или обедают, — сказал я адъютанту. — Какая возмутительная беспечность!
Я вылез из машины и направился к ближайшему дому с красной черепичной крышей. Из открытых окон его доносились голоса.
Миновав прихожую, оказался в просторной комнате. Посередине ее стояли два больших сдвинутых вместе стола, уставленных закусками и бутылками. За столами сидело человек двадцать танкистов в шинелях и бушлатах. Их покрасневшие лица и громкие голоса свидетельствовали о том, что обедают они уже давно.
Когда я вошел, кое-кто из присутствующих встал. На мое приветствие ответили вразброд, недружно. Разговоры сразу смолкли. Все смотрели выжидательно.
Случись это несколько месяцев назад, я бы крепко отругал их, может быть, даже отправил под арест. Но сейчас так поступить не мог.
Война кончалась, и все это чувствовали. У людей было приподнятое настроение от сознания скорой победы, близкой перспективы возвращения домой, встречи с родными и близкими. В такое время не хочется думать о предстоящем бое, о возможной смерти. А танкистам завтра предстояло брать Анклам, который гитлеровцы намеревались прочно удерживать. Правильно ли в таких условиях учинять разнос, наказывать солдат?
Я решил поступить иначе. Неторопливо, делая вид, что не замечаю настороженных взглядов танкистов, подошел к столу, спросил:
— За что пьете, товарищи?
— За победу, товарищ генерал!
— Что ж, за это и я с вами, пожалуй, выпью. Налейте-ка.
Мне подали наполненную рюмку. Все сразу почувствовали себя свободнее, поняли: командующий ругаться не будет.
Я поднял рюмку.
— Давайте, товарищи, выпьем за победу, которая близка, за сокрушительную силу наших последних ударов, за Родину!
Все встали. Мы чокнулись и выпили.
— Ну а теперь — по машинам! Будем добывать победу, за которую только что пили!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});