прошли в просторную комнату с широким окном и балконной дверью. Вдоль одной стены тянулась старенькая стенка, уставленная посудой и рядами книг, напротив нее стояла собранная софа, слева от входной двери – шифоньер, за ним едва втиснулся в угол рядом с балконной дверью письменный стол с потускневшей полировкой. Обстановка была скромная, непритязательная, но это с лихвой восполнялось чистотой и уютом.
Усадив нас на софу, Наташа присела на стул возле стола. Я только сейчас представил ей Марка. Она посмотрела на него внимательно и спросила:
– Так вы – сотрудник милиции? Очень кстати приехали. Я уже сама хотела обратиться в милицию, да побоялась, что меня там неправильно поймут.
– А в чем дело? Это как-то связано со смертью Льва Семеновича?
– Можно сказать, Льва Семеновича довели до смерти, – ответила Наташа Марку, и глаза ее опять заблестели от слез.
– Кто довел? – вырвалось у меня.
– Тот самый человек, о котором я уже рассказывала вам.
– Золин? Вы говорили, он угрожал Льву Семеновичу.
– И свою угрозу выполнил. – Девушка опять приложила к глазам платок, но сразу взяла себя в руки. – В последний раз этот человек приходил сюда неделю назад. Дома была мама, она и открыла ему дверь. К сожалению, сейчас ее нет – похороны так на нее подействовали, что она заболела. Ведь у Льва Семеновича никаких родственников не осталось, все хлопоты нам с мамой пришлось на себя взять. Да и не чужие мы ему были – столько лет вместе, в одной квартире прожили. Хорошо еще, завод помог, где Лев Семенович до пенсии работал, а то и не знаю, что бы мы вдвоем делали. Вот мама и перенервничала, поэтому сегодня утром я ее к моему дяде в деревню отправила. Так вот, этот мужчина, как мне рассказала мама, был какой-то весь взвинченный, злой. Когда вошел в комнату Льва Семеновича, сразу стал на него кричать. Мама на кухне была, но и там слышала, как этот человек требовал какие-то драгоценности, которые Льву Семеновичу в его возрасте уже не нужны, по-всякому обзывал его и угрожал рассказать о нем такое, за что, несмотря на давность лет, все равно расстрел полагается…
Я посмотрел на Марка – и увидел то, что и ожидал увидеть: после упоминания драгоценностей он не отрывал от Наташи глаз и ловил каждое ее слово; а когда она, переводя дыхание, сделала паузу, тут же спросил:
– Как прореагировал на эти угрозы Лев Семенович?
– Его голоса мама не слышала. Но судя по тому, как выходил из себя мужчина, было ясно, что угрозы не испугали Льва Семеновича. При его сердце ему совеем нельзя нервничать. И мама решила прекратить их разговор. Только подошла к двери, как из комнаты выскочил этот мужчина с какой-то старинной книгой в руке. Обернувшись на пороге, он сказал Льву Семеновичу: «Пока не отдашь все остальное, книга будет у меня. А если не одумаешься, приду и сожгу ее на твоих глазах».
– Вы не догадываетесь, что это была за книга?
Наташа отрицательно покачала головой:
– Мама описала мне, как она выглядит, но раньше я ее у Льва Семеновича не видела, хотя и часто бывала в его комнате: делала уборку и ухаживала за ним, когда он болел. Похоже, книга появилась у него совсем недавно.
– Понятно. Что было дальше?
– Мама вошла в комнату Льва Семеновича и увидела его в таком состоянии, что сразу побежала на улицу звонить в Скорую помощь. Приехал врач, сказал, у Льва Семеновича инсульт, но в больницу не забрали, а сделали какой-то укол и уехали. После этого случая Лев Семенович целыми днями молча лежал на кровати, будто онемел. Мама пыталась разговорить его и выяснить, что за человек приходил к нему, но ничего не добилась. И только за день до смерти Лев Семенович попросил ее позвонить в Ярославль, дал номер телефона, чтобы этот человек немедленно приехал в Рыбинск. Как я потом узнала, это был ваш телефон, – посмотрела на меня Наташа. – Маме так и не удалось дозвониться, тогда она позвонила мне. Я тоже несколько раз звонила вам, но без толку.
– Я уехал в Ростов, потом в Москву, а на обратном пути остановился у родителей, – торопливо объяснил я, словно оправдываясь.
– Я вас ни в чем не виню, – прервала меня Наташа. – Так уж получилось… Когда я приехала сюда, Лев Семенович был еще жив. Узнав, что я до вас так и не дозвонилась, очень расстроился, а потом попросил записать то, что он продиктует. Однако все пережитое так подействовало на Льва Семеновича, что сердце не выдержало, и он умер у меня на глазах.
Девушка замолчала, как бы заново переживая смерть соседа. Выдержав паузу, я спросил:
– Вы так и не узнали, что он хотел сообщить?
Наташа протянула мне вырванный из тетради листок, исписанный торопливым, но разборчивым, крупным почерком.
– Боюсь, самое главное, самое важное Лев Семенович не успел сказать…
Вслух я прочитал последнее, неоконченное письмо Старика:
«Милостивый государь!
Судьбе было угодно распорядиться так, что мы с Вами, несмотря на мое горячее желание, так и не встретились. Но мне, как говорят в таких случаях, не хочется уносить свою тайну в могилу; я просто обязан рассказать Вам, где мне удалось найти еще один древний список “Слова о полку Игореве” и как получилось, что его у меня похитили. В предыдущем письме я уже сообщал Вам, при каких трагических обстоятельствах удалось извлечь из тайника содержимое коллекции Мусина-Пушкина и об исчезновении этой уникальной коллекции. Всю жизнь я испытывал страх, что когда-нибудь всплывет история с гибелью человека, следившего за мной и Самойлиным в ту роковую ночь, и мне рано или поздно придется ответить за его смерть, хотя я и не был виновен в ней. И то, чего я так боялся, случилось. Ко мне пришел человек, который каким-то образом узнал о событиях той ночи, и стал требовать, чтобы я отдал ему сокровища, находившиеся в тайнике Мусина-Пушкина. Я пытался втолковать ему, что сокровища исчезли для меня в ту же ночь, когда я их увидел, но он мне не поверил и стал угрожать, что выдаст меня властям, как убийцу. Конечно, не имея сокровищ, я не мог откупиться ими, и на время он оставил меня в покое. Но когда ему стало известно, что я переслал Вам акварель с видом усадьбы, а Пташникову подарил первое издание “Слова о полку Игореве”, он словно с цепи сорвался и опять начал требовать сокровища, будто бы я извлек акварель и книгу из тайника