По лицу Фьяманджело скользнула тень, и он ответил с недоброй усмешкой:
— Наверное, и ты многого не могла в те годы, когда была невинной девушкой.
В его глазах вдруг появилось отчуждение, а руки, державшие Дарину в объятиях, разжались. Почувствовав себя лозой, лишенной опоры, Дарина упала спиной на кровать. И тогда, посмотрев на себя словно со стороны, она увидела свое почти обнаженное тело, сиявшее пленительным теплым светом на фоне мягкого синего шелка, которым было застелено ложе. Фьяманджело медленно повернул к ней голову. Его загоревшийся взгляд скользнул по ее груди, животу и стройным ногам. Этот взгляд волновал Даринудаже сильнее страстных объятий. Никогда прежде она так не желала близости с мужчиной, как в эту минуту. Ей уже было все равно, кто перед ней — друг или враг. Она протянула руки навстречу Фьяманджело, и он тут же, почувствовав ее немой призыв, сжал Дарину в объятиях.
На мгновение все происходящее показалось ей чистейшим безумием — отдаваться незнакомому человеку здесь, в пиратском вертепе, где совсем рядом пировали его дружки. Но ее затуманенная голова уже не властвовала над телом, и у Дарины лишь хватило воли спросить между двумя поцелуями:
— Сюда никто не войдет?
— Нет, я запер дверь, — ответил он глуховатым голосом.
И больше в эту ночь между ними не было сказано сколько-нибудь связных слов; лишь вздохи, стоны и страстные восклицания звучали в тишине опочивальни.
Никогда прежде Дарина не испытывала ничего подобного и не думала, что такое может быть. Она, уже давно потерявшая надежду ощутить себя женщиной, уверенная в своей холодности, теперь с каждым мгновением убеждалась, что ее женская сущность не умерла, а просто спала глубоким сном. Пробужденная в руках умелого любовника, она возносилась к вершинам неведомых прежде восторгов.
Ее предыдущий любовный опыт был ничто по сравнению с близостью Фьяманджело. Дарина не знала женского счастья ни с робким, неопытным Антоном, ни с грубым насильником Карпом, ни с холодновато-степенным Лукьяном. И даже Назар, которого Дарина по-своему любила, не пробудил в ней женщину, потому что в своих порывистых и поспешных ласках стремился лишь к собственному удовольствию, не заботясь о том, чтобы и она познала вкус любви.
Фьяманджело был совсем другим: он, казалось, думал о любовнице больше, чем о себе, и угадывал каждое ее желание прежде, чем она сама его сознавала.
В какую-то минуту Дарине вдруг подумалось: «Если он так хорош со мной, первой встречной, которую считает невольницей, то каков же он со своей возлюбленной?» И она позавидовала той женщине, которая была главной в жизни Фьяманджело.
Когда закончился неистовый любовный поединок, Фьяманджело нежно обнял Дарину и стал гладить ее волосы, убаюкивая как ребенка. Этот его жест вызвал в ее памяти смутное воспоминание, и она сквозь наплывающий сон прошептала:
— Ты, наверное, добрый… как Антон.
Ответил он или промолчал, она не поняла, потому что стала стремительно погружаться в сладкий омут блаженного забытья…
Просыпалась Дарина долго и медленно, с трудом обретая память после ночного наваждения. Наконец ее мысли пришли в некоторый порядок, и она решилась открыть глаза, чтобы встретиться взглядом со своим загадочным любовником.
Но кровать рядом с ней оказалась пуста, да и в комнате никого не было. Растерявшись, Дарина даже на какое-то мгновение подумала, что все происшедшее ночью ей только приснилось. Но тут взгляд ее упал на собственное обнаженное тело, и, смутившись сама перед собой, она поспешно прикрылась одеялом. Рядом с кроватью на скамье лежала женская одежда, — но не та варварская, в которую Дарину обрядили похитители, а привычное ей славянское платье. Не раздумывая, она тут же облачилась в это платье, и оно пришлось ей как раз впору. За занавеской, отгораживавшей часть стены, она нашла кувшин с водой, небольшую круглую лохань и кусок чистого мягкого полотна. Чуть поодаль на сундуке лежало зеркало, гребень и лента для волос. Умывшись, Дарина расчесалась, заплела косы и, посмотрев на себя в зеркало, удивилась той яркости, какую обрел ее облик за прошедшую ночь. Губы и щеки до сих пор горели от бесчисленных поцелуев, а глаза лучились пламенем пережитого восторга. Прижав ладони к лицу, словно стараясь притушить этот внутренний огонь, Дарина прошлась по комнате, осторожно выглянула в окно сквозь полуопущенную занавеску. Окно выходило во двор и располагалось довольно высоко от земли, — видимо, опочивальня была на втором этаже. Двор весь зарос высокой травой и кустарником. Двое оборванцев подозрительного вида брели между этими зарослями, посматривая наверх. Дарина поспешила отойти от окна и почему-то испугалась. Она вспомнила, что все еще беззащитна в этом вертепе, куда ее привезли как пленницу. И даже колдовская ночь с Фьяманджело может оказаться лишь случайным ярким видением в череде тоскливых дней, которые ее ждут.
Но странный внутренний голос подсказывал Дарине, что все теперь изменится в ее судьбе, что она встретилась, наконец, с кем-то самым главным.
Она ждала, что Фьяманджело скоро вернется в комнату и откроет ей свою тайну. В ожидании его Дарина села на скамью у стола и вздохнула. Запах свежего хлеба пробудил в ней чувство голода. Хлеб лежал на столе в маленькой плетеной корзинке. Рядом стояла кружка молока. Слегка подкрепив свои силы едой, Дарина почувствовала, что уже не может сидеть на месте и ждать, чтобы кто-то за нее решал ее судьбу.
Толкнув дверь, она с удивлением обнаружила, что ее вовсе не заперли, да и за порогом нет сторожей. Спустившись по темной лестнице вниз, она оказалась в той самой комнате, в которой накануне сидели игроки в кости. Теперь здесь никого не было. Дарина перешла дальше, в помещение корчмы, где вчера за длинными столами пили и спорили шумные посетители. Трое или четверо вчерашних спорщиков валялись на лавках и под лавками мертвецки пьяные.
Чувствуя себя, как в странном сне, Дарина медленно проследовала к выходу. Теперь ей оставалось лишь толкнуть тяжелую дверь — и очутиться на свободе. Но ждала ли ее свобода на улицах чужого, незнакомого города? Впрочем, оставалась надежда на то, что купеческий караван уже прибыл в Сурож и она сможет найти Мартына и Калиника.
И вдруг Дарина поняла, что ей не хочется уходить на свободу, что ее страшит разлука с Фьяманджело и она не может исчезнуть, не проникнув в его тайну. Несколько мгновений она стояла перед дверью, не зная, на что решиться, и вдруг за ее спиной раздались шаги. Слегка повернув голову, она краем глаза увидела, как от стены отделилась чья-то фигура. Дарину охватило тревожно-сладкое предчувствие. Не раздумывая больше, она скользнула за дверь.