Читать интересную книгу Социально-политическая психология - Герман Дилигенский

Анализируя психологию президента Клинтона, Ст. Реншон приходит к выводу, что ее отличает чрезвычайно высокий уровень уверенности в себе и в правильности своих действий, доходящий до самоидеализации, стремление к достижению поставленной цели. В то же время — потребность «быть с людьми», иметь друзей, получать от них моральное подкрепление своим планам и действиям, одобрение. Эти качества обусловливают весьма высокую политическую активность Клинтона, склонность к выдвижению все новых инициатив. По мнению Реншона, с этим связаны определенные опасности, поскольку общество и его институты не смогут абсорбировать слишком много новых инициатив[176]. Другой исследователь — Ф. Гринстейн полагает, что Клинтон поведет страну к принципиально новым целям в области внутренней политики[177].

Смысл классификации лидерских мотивов состоит, очевидно, не в том, чтобы классифицировать в соответствии с ней реальных лидеров (приписывая каждому какой–то один из них), но в выявлении в их психологии относительной силы различных мотивационных тенденций, их иерархии. Иерархию же эту можно выстроить лишь на основе анализа ситуаций выбора — когда одни мотивы приходят в конфликт с другими: в этих случаях «победивший» мотив характеризует психологию лидера в большей мере, чем «побежденный» или отброшенный им, и можно утверждать, что первый занимает более высокое иерархическое место в мотивации данного деятеля. Например, о деятеле, стремящемся к власти, но не способном ради этого стремления совершать действия, которые могут снизить его моральный престиж, уважение или любовь к нему окружающих, можно справедливо сказать, что властолюбие не является его доминирующим мотивом.

Важно также учитывать, что сама возможность конфликта мотивов обусловлена объективной ситуацией, в которой находится лидер, особенно его место в отношениях власти. Политик, который еще не имеет реальной власти, но стремится заполучить ее, подвержен во многом иным мотивационным импульсам, чем уже обладающий властью и прочно удерживающий ее. Французский президент Ф. Миттеран на ранних этапах своей политической деятельности выглядел не особенно принципиальным и не слишком разборчивым в средствах деятелем, озабоченным главным образом поиском своей политической ниши, карьерой. В 60–е годы политическая обстановка во Франции сложилась таким образом, что Миттеран — в частности из–за неприязненных личных отношений с де Голлем оказался наиболее удобным кандидатом на роль «первого лица» нараставшей антиголлистской оппозиции. Приобретенный таким образом имидж объединителя левых сил позволил ему возглавить перестраивающуюся после тяжелого кризиса Социалистическую партию, а в 1981 г. — победить на президентских выборах. Последовавшее через 7 лет в совершенно иной политической обстановке переизбрание на новый срок придало редкую устойчивость его позициям: те мотивы, которыми направляется деятельность французского президента в конце 80–90–х годах обеспечение стабильности и мира в стране и за ее пределами — весь его спокойный, уравновешенный и уверенный стиль очень мало походят на засвидетельствованное политической хроникой 50–х годов «стремление наверх» не слишком удачливого депутата Миттерана. Не менее известны, однако, (и приведенные выше) другие примеры — когда достижение высшей власти усиливает патологический страх ее утерять и этот страх становится доминирующим мотивом лидера.

Исследования американских психологов показывают, что относительная сила различных мотивов может оказывать существенное воздействие на политическое поведение главы государства. Так, наиболее властолюбивые американские президенты, имеющие в то же время сильную «мотивацию к достижению», проводили более активную политику, проявляли способность к принятию крупных решений, но в то же время меньшую гибкость, чем президенты, ориентированные на дружеские межличностные отношения (в частности в вопросах ограничения гонки вооружений). В то же время лидеры, ориентированные на такого рода отношения, склонны подбирать правительство и свой аппарат больше по признаку личных симпатий, чем компетентности. В целом наиболее властолюбивые президенты признаются более эффективными и более опасными для страны, чем лидеры с иной мотивационной иерархией.

Одна из наиболее сложных проблем мотивации лидеров — роль в ней их убеждении, ценностей, политических целей, не сводимых к личным, эгоистическим побуждениям и амбициям. Совершенно очевидно, что эта роль, значение мировоззренческого, или идеологического, фактора, соотношение личных и общественно–политических мотивов в психологии и деятельности политиков носят ярко выраженный индивидуальный характер. В политической сфере действуют не только последователи Макиавелли, но и такие люди, как академик А.Д. Сахаров, абсолютно чуждые стремлению к власти и руководимые лишь силой своих убеждений. Биография генерала де Голля убедительно доказывает, что вопреки его репутации деятеля, стремившегося прежде всего к личной власти, она была для него лишь орудием осуществления определенной политической программы. Генерал легко расстался с властью, когда убедился, что его политику отвергает большинство французов. Противоположный пример — советские лидеры вроде Брежнева, упорно цеплявшиеся за власть, не будучи физически и интеллектуально в состоянии осуществлять свои функции. В то же время, как уже отмечалось, личное властолюбие даже очень сильное, подчас помогает национальному лидеру решать важные для страны задачи. Страсть к власти генерала Бонапарта побудила его отбросить республиканские убеждения своей молодости, установить империю на развалинах приконченной им республики и втянуть Францию в военные авантюры, стоившие ей одного из самых сокрушительных поражений в ее истории. Но это не помешало ему провести глубокие внутренние реформы, заложившие фундамент нового общественного строя. Ричард Никсон в борьбе за власть использовал неприглядные методы, впоследствии преждевременно оборвавшие его карьеру, но за недолгие годы своего президентства успел вывести страну из вьетнамского тупика и заключить исторические соглашения об ограничении гонки термоядерных вооружений с Советским Союзом.

Верность политика своим убеждениям также может находиться в совершенно разных отношениях с уровнем его властолюбия и авторитаризма. Скажем, убеждения лидера фашистского движения оправдывают и поощряют его стремление к неограниченной личной власти, чего не скажешь о либерально–демократических движениях.

Социальная идентификация политиков

Достаточно сложную и часто противоречивую структуру мотивации политиков помогает понять категория идентификации, в общем виде рассмотренная в предыдущей главе. Как мы видели, процессе идентификации с той или иной большой социальной общностью, с объединяющей ее системой ценностей происходит в психике любого человека. Однако у политиков и особенно у политических лидеров этот процесс полнее овладевает психикой, чем у большинства смертных. Политика — по определению это не личное или частное, но общее публичное дело (в первичном древнегреческом значении слова — дела городской общины, полиса). Относительно глубокий в психологическом смысле характер социальной идентификации политика с нацией, страной, этносом, классом и т.д. обусловлен тем, что это — ролевая идентификация. Заниматься политикой — значит выполнять определенную социальную роль, функцию, служить интересам, выходящим за рамки личных.

Самый эгоистический властолюбивый и макиавеллически–циничный политик отличается, скажем, от жаждущего власти собственникапредпринимателя тем, что служение интересам и целям общности есть обязательная ролевая норма его деятельности. Эта социальная ролевая функция не может не оказывать влияния на структуру его мотивации. Идентифицируя себя с общностью, политик исповедует взгляды, ценности, убеждения, соответствующие этой идентификации. Исходя из сказанного, можно сформулировать следующую гипотезу: структура мотивации лидера связана с тем, с чем (или с кем) и каким образом он себя идентифицирует.

Объект и способы идентификации определяются характером политического строя и политической идеологией эпохи. В античных городах–государствах политические лидеры идентифицировали себя с общиной свободных граждан. В патриархальной монархии источником высшей власти считался божественный промысел, поэтому абсолютному монарху не было нужды идентифицировать себя со своими подданными. Страна, этно–территориальная общность, отданная монарху божьей волей, ассоциировалась не с совокупностью образующих ее людей ( в предельных случаях — как в древневосточных монархиях или в допетровской Руси «рабов» венценосца), но со скреплявшей ее системой власти, как бы продолжавшей власть Бога над смертными («власть от Бога»). Верховный властитель ассоциировал и идентифицировал себя поэтому с институтом власти — государством, ощущал свою ролевую функцию в соответствии со знаменитой формулой Людовика XIV «государство это я».