Читать интересную книгу Приватизация по-российски - Анатолий Чубайс

Я считаю, что особенность наших олигархов состоит в том, что они все гораздо сильнее бандитов. Государство далеко не всегда сильнее, а они сильнее. Они все пережили стадию, когда бандиты приходили к ним и требовали дань. И вот те, кто платили, оказались затоптаны где-то по дороге. Наша же олигархическая бизнес-верхушка сформировалась из тех, кто рэкетирам не считал нужным платить. Они не боялись бандитов. Они не уступали им. Они брезговали пользоваться бандитскими методами и делали исключения разве только в столкновениях с самими бандитами. Осваивая новый регион, они считали своим долгом наладить отношения с начальниками ФСБ, УВД, губернатором. С бандитами если и встречались, то лишь в уведомительном режиме, а никак не в режиме запроса.

А по поводу “бандитского капитализма”... В той же Америке в 20—30-е годы этого века роль крупнейших бандформирований в экономике и политике была несравнимо сильнее, чем в нынешней России. Аналогия, на мой взгляд, вполне уместная, так как благодаря коммунистическим экспериментам мы сейчас находимся примерно на той же ступени формирования капиталистических отношений, что и Америка 30-х годов. Впрочем, я уверен: те стадии, которые Запад проходил за 50—100 лет, мы будем проскакивать с дикой скоростью. Собственно, это происходит уже и сейчас. Вспомните, не так давно (только в начале 92-го!) свободу торговли в России олицетворяли бабушки с носочками-варежками на улицах. А как далеко мы ушли от тех бабушек сегодня! Нет, то, что складывается сегодня в России, никак не укладывается в примитивное понятие “бандитский капитализм”. Если пользоваться западной терминологией, это скорее так называемый дружеский капитализм.

Конечно, наши олигархи не всегда формировали свои капиталы абсолютно чистым и законным путем. Я уже говорил о том, что большие деньги в России очень часто делались на слабости, неразворотливое, несостоятельности государства. Бывала и приватизация — полузаконная или на грани закона. Многие набирали, хапали по принципу “хватай, пока дают”. Но уже довольно быстро новые хозяева понимали: для того чтобы заставить собственность приносить деньги, нужны усилия, нужны квалифицированные люди, нужно заниматься всеми этими заводами и фабриками с утра до вечера. И тогда тактика стала иной.

Типичный пример такой тактики — поведение одного из ведущих российских олигархов. В течение двух лет он скупал самые различные предприятия в самых различных отраслях и регионах страны. Стал профессионалом экстракласса в приобретении собственности на грани закона. Но постепенно понял: нужно концентрироваться. Лишнее — продавать. А чтобы продать дороже, чем купил, сначала стал объекты улучшать. В итоге, пережив в состоянии эйфории эпоху передела собственности, этот самый олигарх сконцентрировался на одной-единственной, очень перспективной отрасли и стал заниматься ею всерьез и по-настоящему.

Да, я был не в восторге от его тактики захвата собственности. Но я знаю, что сегодня в своей отрасли он работает гораздо лучше, чем многие прославленные; генеральные директора, типа упоминавшегося уже мною советского руководителя крупного масштаба господина Палия, усиленно набивавшего свои карманы и свои зарубежные счета. У нашего олигарха интересы совершенно другого уровня. Он действительно поднимает свою отрасль. Это его работа, его страсть, предмет его гордости и способ самоутверждения.

Так большие деньги работают на стабилизацию, на экономический подъем. Они фактически становятся локомотивом экономики, локомотивом реформ. И в этом смысле нельзя не признать их вклад в возрождение и укрепление российского государства. Возвращаясь к полемике вокруг финансово-промышленных групп, еще раз подчеркиваю: плохо не то, что они появляются в России, а то, что некоторые из них пытаются управлять государством. Пытаются диктовать: Кириенко — премьер “неправильный”, а поставьте-ка нам “правильного” — того-то и того-то. На мой взгляд, опасность может представлять не то, что в стране есть семь крупнейших финансово-промышленных групп, а то, что их всего только семь. Важно, чтобы их становилось не меньше, а больше. Чтобы ни у кого из них не появлялось соблазна, пользуясь своим влиянием и положением в экономике, брать на себя функции государственной власти.

Мне кажется, что увеличение числа наших олигархов совершенно реальная перспектива. Несмотря даже на ту тенденцию объединения и укрупнения, которую продемонстрировали за последний год “ЮКОС” и “Сибнефть” — Ходорковский и Березовский. Я думаю, не стоит делать из этого союза далеко идущие выводы. Даже слившись, союзники сами еще десять раз разольются и перессорятся.

Возможны самые разные процессы: кто-то из менее мощных вдруг завтра-послезавтра окажется крупным. А из нынешних семи кто-то, наоборот, расколется. Есть компании, в которых первые лица являются абсолютно системообразующими, и с уходом этих лиц их империи будут переживать серьезные изменения, расколы и перегруппировки.

Таким образом, то, что мы имеем сегодня — это 1 далеко не завершающая стадия процесса. И потому важно дальнейшее направление движения: будет ли это укрупнение крупнейших за счет поглощения друг друга и других субъектов рынка; или рост числа сильнейших в результате всеобщего подъема экономики. Будет ли это усиление монопольного положения на контролируемых рынках за счет “эксклюзивной дружбы” с властью или честная и равноправная конкуренция капиталов. Сейчас Россия находится на перепутье. • В результате проведения массовой приватизации она ; уже ушла от одиозных индонезийских и малайзийских ! вариантов, где правящие кланы являлись фактическими собственниками всей страны (это закономерный результат отсутствия государственной программы приватизации). Но она еще не пришла к цивилизованному варианту сосуществования власти и собственности, — будь то капитализм по-германски или капитализм по-американски. Куда двинется Россия с этого развилка — вот в чем вопрос.

ВЛАСТЬ И РЕФОРМА

Непростой разговор на тему “куда идем”, “какой капитализм строим” будет неполным, если не сказать несколько слов об отношении самой власти к проблеме реформирования российской экономики. Работая в правительстве и администрации президента на протяжении всех лет реформ, я имел возможность наблюдать, какие изменения происходили во всех эшелонах российской власти по мере все более глубокого укоренения рыночных начал в жизни общества.

Возьмем правительство, 1993—1994 годы — реформаторы в сильном загоне. Они представлены всего двумя фигурами на уровне далеко не первых и даже не вторых лиц в кабинете министров: Федоров — министр финансов, Чубайс — Госкомимущество. Все отраслевые министерства в то время наши яростные оппоненты. То же самое “силовики”. Практические шаги по направлению к рынку заметны только в области макроэкономики да массовой приватизации. В микроэкономике (на уровне отдельных предприятий) не происходит никаких серьезных рыночных преобразований. Собственно, потому и не происходит, что все отраслевики реформ не принимают и не понимают и, следовательно, ими не занимаются. Этот этап оканчивается октябрьским кризисом 1994 года. Его результат: необходимость финансовой стабилизации худо-бедно, но осознается-таки исполнительной властью. Октябрьский кризис приводит к перегруппировке сил в правительстве, к некоторому усилению его реформаторского крыла. Кто-то сказал, что правительство 1994—1995 годов было: на 50 процентов — Черномырдин, на 30 процентов — Сосковец и на 20 процентов — Чубайс. Я с этой оценкой согласен. Но даже если считать, что Черномырдин постепенно становился даже “наполовину Чубайсом”, соотношение противников реформ и их сторонников все равно удерживалось не в пользу последних. За реформаторами по-прежнему оставалась только макроэкономика: приватизация и финансовая стабилизация. Сторонники реформ по-прежнему отчаянно отбивались на своих участках, не пытаясь выйти за их пределы. Отраслевики, в свою очередь, отчаянно боролись с реформаторами, и “силовики” их в этом всемерно поддерживали.

Тем не менее теперь нереформаторы уже побаивались говорить вслух, что они противники рыночных преобразований. Они уже настаивали на том, что они тоже за реформы, но только за другие — более правильные. Таким образом, в правительстве сложилось состояние некоего неустойчивого равновесия. В этой ситуации важнейшим продвижением на макроуровне была финансовая стабилизация. На микроуровне продвижение было минимальным: реструктуризация предприятий, адаптация их к работе в условиях рынка и как результат реальное привлечение иностранных инвестиций — наблюдались только в отдельно взятых отраслях, например в телекоммуникациях.

Но с весны 1997 года, когда Чубайс и Немцов получили реальную власть в правительстве, у реформаторов наконец-таки появилась неиллюзорная возможность осуществлять преобразования в реальном секторе экономики. С мертвой точки были сдвинуты естественные монополисты: в тарифной политике начался отход от такого пагубного явления, как перекрестное субсидирование (финансирование убыточных секторов отрасли за счет прибыльных). Это же фантастика! В 1992 году начались реформы, и только в 1997 появилась возможность осуществлять преобразования в реальном секторе.