летевший куда-то на запад.
На «Славном» матросы и пассажиры кричали «ура!», махали руками и бескозырками.
Вслед за разведчиком в небе появились два истребителя «И-16». Они сделали круг над эсминцами и ушли в восточном направлении. На них смотрели молча, как на сверхъестественное чудо.
А с мостика «Славного» уже ясно вырисовывался силуэт Кронштадта: цепочка фортов, дымящиеся трубы Морского завода и византийская массивность бывшего собора с куполом, лишённым креста.
На Большом Кронштадтском рейде легко угадывались знакомые силуэты «Кирова» и «Сметливого». Где-то на южном берегу гремели орудия. Что-то горело, коптя небо густым чёрным дымом. А над Кронштадтским рейдом висела могильная тишина.
На «Кирове» замигал прожектор, предписывая «Суровому» и «Славному» стать на якорь за кормой «Сметливого». Чуть дальше темнели стремительные силуэты «Минска» и «Ленинграда».
Капитан 3-го ранга Осадчий не мог понять того волнения, которое охватывало его всякий раз, когда он видел на удалении и вблизи грозную громаду «Кирова». В подсознании ему всегда казалось, что этот крейсер сыграет какую-то роковую роль в его судьбе.
Он ещё не знал, что «Кирову» суждено выйти в следующий раз на Большой Кронштадтский рейд лишь через четыре года под его, Михаила Осадчего, командованием. И этот роковой выход навсегда изломает его судьбу и военно-морскую карьеру.
18:30
А главстаршина Веретенников и его случайный товарищ по несчастью весельчак-матрос все ещё находились на плоту, связанном бинтами, на котором они, покинув погибающую «Скрунду», надеялись добраться до островка Вандло.
Но ничего не получилось. Плот отнесло в море и продолжало нести неизвестно куда.
Холода уже не чувствовалось, не чувствовалось и хода времени. Ветра и волн не было. Казалось, что плот неподвижно стоит посреди залива.
Им предстояло провести в море ещё и всю следующую ночь.
Веретенников уже и сам не мог понять: дремал ли он или находился в забытьи. Только на следующий день, когда поднявшееся солнце почти до умалишения раскалило их чёрные от мазута лица и головы, обоих подобрал катерный тральщик. Едва очутившись на палубе тральщика, Веретенников потерял сознание и очнулся уже в Кронштадте.
19:00
Доктор Коровин, увидев подходящие к сидящей на мели «Скрунде» катера и буксиры, присланные с Гогланда, готов был, несмотря на смертельную усталость, пуститься в пляс прямо на накренившейся палубе парохода.
Неутомимый доблестный военврач с таким же непоколебимым упорством пересаживал раненых на подходящие к «Скрунде» плавсредства, с каким он накануне эвакуировал их с подорвавшейся «Луги» на подошедшую «Скрунду». Врачу помогали санитары Федулин и Сонин, а также доброволец — батальонный комиссар Тамгоров.
Ещё несколько раз над «Скрундой» появлялись самолёты противника, но они пролетали дальше, не сбросив бомб.
А Коровин и его помощники продолжали перегружать раненых на подходящие катера, а других поднимать на верхнюю палубу из полузатопленных трюмов. Работа продолжалась всю ночь.
Последние тральщики пришли на рассвете. Приблизившись, они сбавили ход и остановились за несколько десятков метров от «Скрунды», не решаясь идти дальше: разгоняемые винтами тральщиков волны могли перевернуть накренившуюся «Скрунду».
Соблюдая величайшую осторожность, тральщики один за другим буквально подползали к борту парохода и принимали раненых.
Последним покинул «Скрунду» доктор Коровин.
Тральщики уже отошли от парохода, как вдруг в тишине прозвучал отчаянный крик: «Помогите! Помогите!» Крик доносился с борта «Скрунды». Быстро спустили шлюпку и через несколько минут Коровин с двумя матросами был снова на пароходе. В штурманской рубке, под брезентом лежал второй помощник с забинтованными ногами. Видимо, когда шла погрузка на тральщики, он был без сознания и не мог напомнить о себе, а под брезентом его не было видно. Штурмана переправили на тральщик.
Коровин ещё раз осмотрел все помещения и, убедившись, что на «Скрунде» теперь не осталось ни одного человека, перешёл на шлюпку.
19:20
Сержант Васильев, командир роты 3-го батальона 186-го пехотного полка, построил своих бойцов прямо на пирсе Ораниенбаума, скомандовав:
— По порядку номеров рассчитайсь!
В роте как было, так и осталось двенадцать человек. Все с винтовками, подсумками и скатками. И даже при своём ротном «Максиме» и одном противотанковом ружье.
После того, как сержант Васильев приказал своим красноармейцам прыгать прямо с таллиннского пирса на баржу, гружёную мешками, которую оттягивал от стенки маленький буксирчик, говоря армейским языком, фактически не произошло «никаких происшествий». Буксир чапал вдоль южного берега залива, а солдаты валялись на мешках, как выяснилось, с мукой.
По Приморскому шоссе катились на восток тупорылые грузовики с немецкой пехотой, шли какие-то обозы, огромные трейлеры везли танки. Кто-то из бойцов, охваченный боевым порывом, предложил сержанту пострелять из винтовок по немецким машинам на шоссе. Васильев чуть было не разрешил, но шоссе внезапно вильнуло куда-то на юг, исчезнув за деревьями.
Так прошли день, ночь и ещё один день.
Во второй половине дня несколько часов чуть мористее их баржи дымились две вооруженные шаланды. А потом исчезли.
Самолёты проплывали высоко в голубом небе. Никто не обращал на них никакого внимания.
Так и прибыли в Ораниенбаум.
Шкипер буксира, освободившись от баржи, сразу ушёл в Кронштадт, а Васильев вывел своих залежавшихся солдат на пирс. С самого начала войны никому из них не удавалось так здорово отдохнуть, как во время Таллиннского перехода.
19:50
Начальник медицинской службы острова Гогланд военврач 3-го ранга Ушаков доложил капитану 2-го ранга Святову, что на острове только прошедших через пункты медицинской помощи скопилось никак не меньше трёх тысяч человек. По оценке самого Святова их было не меньше пяти тысяч человек.
Когда Святов поручил Ушакову приём и устройство спасённых, никто из них даже не предполагал, какой огромный размах примет эта работа. На остров высадились солдаты и морские пехотинцы, находившиеся на борту «Ивана Папанина» и «Второй пятилетке», пассажиры «Серпа и молота», эвакуируемые с «Люцерны», беженцы из Эстонии и Латвии. Поражало огромное количество женщин с детьми.
После семи часов вечера прекратились налёты немецкой авиации и можно было наконец заняться ранеными, и здоровых свести в команды, направив их на сооружение укрытий и убежищ.
В базовый лазарет доставили в бессознательном состоянии тяжелораненого капитана «Ивана Папанина» Александра Петровича Смирнова. Ему сделали операцию, но шансов на спасение старого капитана было очень мало. Слишком много крови он потерял, прежде чем попал на операционный стол.
Хирургов не хватало. Пришлось вызвать из Кронштадта манёвренно-хирургическую группу.
Продолжала гореть «Люцерна». Её накалившийся докрасна корпус выглядел дико и фантастически.
Чадил дымом вытолкнутый на камни «Шауляй». Неожиданно на нём увидели какого-то человека, отчаянно махавшего руками. Подошедший катер выяснил любопытные подробности. Махавший