Лимузин свернул направо на Маркет-стрит и поехал назад в центр города.
— Не могли бы вы заехать со мной в мой отель, мистер Уокер? — мягко спросила она, еще раз продемонстрировав тягучий техасский акцент. — Там нам никто не помешает.
— Конечно, если вам так будет удобнее, — отозвался я. В голосе моем не слышалось беспокойства, а лишь злость и недоверие, хотя страх обручем сковал голову.
Лимузин прибавил скорость: шоферу явно надоело тащиться в потоке ползущих, как черепахи, машин. Безобразные крытые парковки для машин и безликие здания Маркет-стрит постепенно сменились кинотеатрами, где демонстрировались порнофильмы, кафе, откуда доносилась оглушающая музыка, и бесчисленными магазинами, перед витринами которых толпились прохожие. Уличные фонари безжалостно высвечивали замусоренные тротуары.
— Мисс Бланшар, о чем конкретно вы хотите со мной поговорить? — спросил я, чувствуя, что больше не в силах молчать, поскольку медленно, но верно начинаю паниковать.
— Естественно, о своей дочери, мистер Уокер, — ответила она, растягивая слова, но уже не так явно, как делала это в своих старых фильмах. — Я узнала, что она вот уже больше трех месяцев живет с вами.
Итак, Дэн, а вдруг мать ничего не знает? А что ты посоветуешь мне сделать сейчас? Ехать себе дальше, как ни в чем не бывало? Или выпрыгнуть из машины?
— Как я слышала, вы очень хорошо заботитесь о ней, — тусклым голосом произнесла она, и я почувствовал на себе ее пристальный взгляд.
— Вы только это слышали? — спросил я.
— Мистер Уокер, я знаю о вас все, — мягко сказала она. — Я знаю, что вы очень хорошо заботитесь о ней. И я знаю абсолютно все о том, что вы собой представляете и чем занимаетесь. Я читала ваши книги, когда-то читала их ей вслух.
Конечно, когда она была маленькой девочкой. Но она и сейчас маленькая девочка. Так ведь?
— Мне всегда нравилось то, что вы делаете. И я знаю, что вы очень хороший человек.
— Рад, что вы так думаете, мисс Бланшар.
Я чувствовал, как покрываюсь отвратительным липким потом. Мне очень хотелось открыть окно, однако я был не в силах пошевельнуться.
— И не только я одна. Так считают абсолютно все, — отозвалась моя собеседница. — Ваши друзья по писательскому цеху, ваши агенты здесь, на юге, многие деловые люди. Все в один голос отзываются о вас довольно лестно.
Машина тем временем практически проехала до конца Маркет-стрит. Слева я увидел серую громадину «Хайятт ридженси». Впереди безлюдный в ночное время «Джастин Херман плаза». Здесь было холодно и неуютно.
— И все как один уверяют, что вы очень порядочный человек. Что вы в жизни и мухи не обидели, — продолжила она. — Вас считают вполне здравомыслящим, рассудительным и вообще весьма приятным человеком.
— Приятным? — машинально переспросил я и, посмотрев ей наконец прямо в глаза, произнес: — Не понимаю, к чему вы клоните, мисс Бланшар? Вы хотите сказать, что вовсе не собираетесь звать полицию и арестовывать меня? И что не собираетесь забирать и увозить домой вашу дочь?
— А вы думаете, она со мной поедет, мистер Уокер? Вы думаете, она захочет остаться, если я ее увезу?
— Не знаю, — ответил я, стараясь говорить так же спокойно, как и она.
Лимузин тем временем свернул на крытую подъездную дорожку «Хайятта», встав в хвост очереди из таких же лимузинов и такси. Медленно, бампер к бамперу, мы продвигались к обочине. Суета, толпы людей, портье, торопливо перетаскивающие багаж.
— Мистер Уокер, я не хочу, чтобы дочь возвращалась домой.
Машина резко затормозила.
— Что вы хотите этим сказать? — уставившись на Бонни, с трудом выдавил я.
Она сняла очки и посмотрела на меня свойственным всем близоруким людям туманным взглядом. Потом она надела темные очки, и мне показалось, что теперь уже я словно внезапно ослеп, поскольку в поле моего зрения остался лишь ее рот с пухлыми красными губами.
— Мистер Уокер, я больше не желаю видеть свою дочь, — невозмутимо произнесла Бонни. — А потому очень надеюсь, что нам с вами для ее же блага удастся прийти к определенному соглашению.
Шофер открыл ей дверь машины, и она, отвернувшись от меня, подняла большой бесформенный капюшон накидки и спрятала в нем лицо.
Я молча последовал за ней в холл в сторону стеклянных лифтов. Толпившиеся у стойки портье туристы провожали ее любопытными взглядами. Точно так же несколькими часами раньше, но в холле уже другой гостиницы посетители сворачивали шеи в сторону Алекса. И от моей спутницы тоже исходило нечто вроде сияния.
Накидка элегантно ниспадала с ее плеч, золотые браслеты поблескивали на тонком запястье. Она нажала на кнопку вызова лифта, и уже через секунду мы поднимались в кабине лифта над главным холлом.
Я, опустив глаза, машинально разглядывал роскошную серую плитку внизу, на полу. Из великолепных фонтанов струилась вода, пары кружились под музыку камерных оркестров, каменные террасы, как вавилонские сады, простирались ввысь, к кусочку неба над ними.
И женщина, которая стояла рядом со мной в стеклянной кабине, казалась такой же глянцевой и ненатуральной, как и окружающий нас здесь мир. Лифт остановился. Моя спутница, точно призрак, проскользнула мимо меня.
— Идите за мной, мистер Уокер, — приказала она.
Она действительно была богиней. По сравнению с ней Белинда казалась совсем маленькой и хрупкой. Бонни же, с ее удлиненными пальцами рук, красивым разворотом ног, скрытых складками накидки, изящно очерченным крупным ртом, выглядела слишком уж идеальной, чтобы быть настоящей.
— Что, черт возьми, вы имели в виду, говоря, что больше не желаете видеть свою дочь? — резко спросил я, так и не решившись выйти из лифта. — Как вы посмели мне такое сказать?!
— Идите за мной, мистер Уокер! — повторила Бонни и, схватив меня за рукав, потянула за собой.
— Какого черта! Что все это значит?
— Хорошо, мистер Уокер, — проронила Бонни и вставила ключ в дверь.
Грациозно взметая в стороны полы накидки, Бонни прошла в гостиную и скинула капюшон. Волосы каскадом рассыпались по ее плечам, но ни одна прядка не выбилась из прически.
Обстановка апартаментов отличалась роскошной простотой. Бесформенная новая гостиничная мебель, грубый новый гостиничный ковер. За окнами от пола до потолка виднелись городские джунгли без претензии на стиль или изящество.
Бонни небрежно уронила накидку на кресло. Ее грудь под тонкой шерстяной тканью производила ошеломляющее впечатление, причем даже не из-за размера, а по сравнению с тонюсенькой талией. Обтягивающая юбка придавала движению ее бедер какой-то, если можно так выразиться, вызывающий шик.