чем гоплиты и знатные и благородные» (
Xen. Ath. Pol. 1. 2, пер. С. Радцига). К этому можно добавить сказанное Аристотелем в «Политике». Он пишет, что «во время Персидских войн простой народ, став причиной гегемонии на море, возгордился…» (
Arist. Pol. II. 1274 a 12–15). В другом месте он отмечает, что «корабельная чернь, став причиной Саламинской победы и благодаря ей гегемонии Афин на море, способствовала укреплению демократии…» (
Arist. Pol. V. 1304 a 21–24, cp. VI. 1321 a 15–14, VII. 1327 a 40–b 15).
Символом демократии был холм Пникс – место, где проходили заседания народного собрания. Установленная там трибуна, с которой выступали ораторы, была обращена к морю, что должно было подчеркивать связь демократии и морского могущества. «По этой причине и трибуну на Пниксе, устроенную так, что она была обращена к морю, тридцать тиранов (в 404 г. до н. э. – В. Г.) впоследствии повернули лицом к земле: они думали, что господство на море рождает демократию, а олигархией меньше тяготятся земледельцы» (Plut. Them. 19).
Платон в своей нелюбви к демократии и флоту идет еще дальше. «…В государствах, обязанных своими силами флоту, – замечает он в «Законах», – почести достаются вовсе не лучшему из воинов: ведь там, где победа зависит от кормчих, пентеконтархов и гребцов, то есть от людей различных и не слишком дельных, вряд ли кто-нибудь сможет надлежащим образом распределить почести. А если государство этого лишено, может ли быть правильным его строй?» (Plato. Leg. 707 b, пер. А. Егунова). Даже Саламинскую битву он отнесет к числу менее значимых в сравнении с Марафонской и Платейской битвами. Афинянин – один из героев диалога – говорит, что «мы – я и вот Мегилл – думаем, мой друг, что спасению Эллады положила начало сухопутная битва при Марафоне, а завершением его была битва при Платеях. Именно эти битвы сделали эллинов лучшими, а те – нет: я имею в виду обе морские битвы – при Саламине и при Артемисии..» (Plato. Leg. 707 c)[839].
Итак, древние были убеждены, что господство на море рождает демократию. Если это так, то истоки морского могущества, а значит, и демократии следует видеть в начале реализации Морской программы Фемистокла. Начав со строительства флота, «затем понемногу он начал увлекать граждан к морю, указывая им, что на суше они не в состоянии померяться силами даже с соседями, а при помощи сильного флота могут не только отразить варваров, но и властвовать над Элладой. Так, по выражению Платона, он сделал их из стойких гоплитов матросами и моряками. Этим он дал повод к упреку, что, дескать, Фемистокл отнял у сограждан копье и щит и унизил афинский народ до гребной скамейки и весла» (Plut. Them. 4). «Фемистокл, – напомним ранее приводившиеся слова Плутарха, – не то чтобы “приклеил Пирей” к городу, как выражается комик Аристофан, а город привязал к Пирею и землю к морю. Этим он усилил демос против аристократии и придал ему смелости, так как сила перешла в руки гребцов, келевстов и рулевых» (Plut. Them. 19). По-видимому, связь между обретением гегемонии на море и прогрессом демократии была очевидна и в конце V в. до н. э.
И действительно, реализация Морской программы Фемистокла содействовала обретению Афинами гегемонии на море и, как следствие, росту влияния фетов – «корабельной черни» (nautikos ochlos), что само по себе уже могло расцениваться современниками и древними авторами как усиление демократических тенденций. «Меры Фемистокла, – отмечал в свое время В.П. Бузескул, – имели, следовательно, результатом бόльшую демократизацию Афин. Это отлично понимали еще в древности: часто тогда еще отмечалась связь между развитием морского могущества Афин и развитием их демократии. Недаром тридцать тиранов, властвовавших в Афинах в конце V в., в господстве на море видели корень ненавистной для них демократии. У Платона море называется “наставником в дурном”, а Фемистоклу ставится в упрек, что он стойких гоплитов превратил в корабельников и моряков, что, отняв у граждан копье и щит, он довел афинский демос до скамьи гребцов и до весла»[840].
Аристократия, по-видимому, начинает ощущать последствия реализации Морской программы Фемистокла еще до возникновения Делосского союза. В качестве примера напомним о двух фактах из биографии Аристида. В первом случае речь идет о заговоре с целью свержения демократии во время Платейской битвы, о чем уже шла речь ранее (Plut. Arist. 13). В этом эпизоде очевидно недовольство происходящими в обществе переменами тех, кто участвовал в Платейской битве, – и прежде всего гоплитов. Какую-то часть из них, безусловно, составляли пентакосиомедимны. Это – тот самый социальный слой, который вынесет на себе все тяготы войны. «Надо иметь в виду, – замечает Аристотель, – что в те времена походные армии составлялись по списку и в полководцы назначали людей хотя и неопытных в военном деле, но пользовавшихся почетом только из-за славы их отцов; поэтому постоянно бывало, что из участников похода до двух или трех тысяч оказывалось убито. Таким образом, выбывали лучшие люди и из простого народа, и из числа состоятельных» (Arist. Ath. Pol. 26. 1).
Естественно, ощущая новые веяния, гоплиты или те, кто противопоставлял себя «морской черни», выражали недовольство происходящим. Удивляет в этом случае то, что говорить о каких-либо переменах было бы рано – еще не создана Делосская симмахия, не проведена реформа Эфиальта. Уже по этой причине от данного сообщения можно было бы отмахнуться, как делают некоторые[841]. Но мы полагаем, что данные события все же могли иметь место, о чем мы уже говорили выше. В нашем случае негативная реакция была связана не с конкретными преобразованиями, а с теми тенденциями, которые наметились в обществе. И в частности, недовольство касалось возраставшего влияния фетов.
Об этом же, по-видимому, свидетельствует и второй факт из биографии Аристида: «Когда афиняне вернулись в свой город (после отражения нашествия Ксеркса. – В. Г.), Аристид понял, что они намерены установить демократический образ правления (ζητοῦντας τὴν δημοκρατίαν ἀπολαβεῖν); полагая, что проявленной на войне доблестью народ заслуживает заботы о себе и что, с другой стороны, нелегко справиться с людьми, держащими в руках оружие, сознающими свою силу и гордящимися достигнутой победой, он предложил (γράφει ψήφισμα – буквально: предложил псефизму. – В. Г.), чтобы впредь в управлении государством участвовали все без исключения (курсив наш. – В. Г.) и чтобы на должность архонта мог быть избран любой гражданин» (κοινὴν εἶναι τὴν πολιτείαν καὶ τοὺς ἄρχοντας ἐξ Ἀθηναίων πάντων αἱρεῖσθαι.) (Plut. Arist. 22)[842].
Плутарх, по мнению многих исследователей, предвосхищает то, что будет сделано позднее, когда право избираться на должность архонта