Читать интересную книгу Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль - Свен Дельбланк

XIV. Гидра

Место для ставки командующего было выбрано живописное — в расчете на будущие батальные гравюры; располагалось оно на вершине холма, над которым господствовала закоптелая, изрешеченная ядрами ветряная мельница, и обеспечивало прекрасный обзор низины, где в косых утренних лучах уже разворачивались полки. Палатка Траутветтера стояла возле большого засохшего дуба, при виде которого армейские рисовальщики радостно потирали руки. Как живописно! У входа в палатку высились пирамиды литавр, украшенные трофейными австрийскими штандартами (их на всякий случай доставили из берлинского Арсенала). Свободные от дежурства адъютанты в благородных позах отдыхали на соломе вокруг догорающего бивачного костра. За мельницей нашлось укрытие для неказистой Пользы: там, стряпая генералитету обед, трудился десяток кухмистеров и лакеев. Под навесом пыхали жаром походные кухни, крутилось на вертелах сочное мясо, громоздились корзины с бутылками, сверкали серебром и фарфором погребцы.

На щербатых каменных ступеньках мельничной лестницы, положив на колени мушкет, сидел рослый гвардеец и монотонно горланил скабрезные куплеты, причем никто как бы и не замечал этого.

Корпусные командиры были уже в сборе. Генералы Гольц и фон Арним стояли у обрыва, с надлежащим усердием разыгрывая свои роли, — обозревали в подзорную трубу строй полков, обсуждали тактические вопросы, а не то, скрестив руки на груди и опершись одной ногою на камень, погружались в ратные думы. Генерал-адъютант держался на почтительном расстоянии, принимал донесения от ординарцев и фельдъегерей. Большей частью он рвал их, либо, не читая, совал в раздутый карман форменного кафтана. Иногда он пробуждался от своих мечтаний, наугад извлекал из набитого кармана первый попавшийся пакет и с видом тяжкой ответственности нес генералам. Гольц выхватывал у него бумагу, читал с миной апоплексической ярости на багровой физиономии. Затем протягивал донесение Арниму, негодующим, обвинительным жестом, словно говоря: нет, вы только посмотрите, что они там выдумали! Экое безобразие! Арним шевелил над бумагой по-собачьи чутким носом, в аристократически выпуклых глазах сквозила усталая неприязнь. Потом он пожимал плечами и отправлял донесение к его собратьям, в белый сугроб, который уже образовался у них под ногами. Н-да, друг мой, я понимаю твои чувства, но что, собственно, ты предлагаешь?

На левом фланге разгоралась артиллерийская дуэль. Генералы взялись за подзорные трубы и с интересом навели их на правый фланг. Генерал-адъютант мыском сапога вывернул из земли камень и с задумчивым любопытством созерцал смятение потревоженной живности.

Траутветтер, игнорируя многозначительные покашливания Кнопфена, некоторое время наблюдал за этой сценой. Происходящее в ставке вызвало у Германа столь яркое ощущение нереальности, что ему пришлось даже ущипнуть себя за руку. Он бы не удивился, если б увидал, что среди картежников у бивачного костра сидят архангелы, с нимбом вокруг шапок и ранцами меж крыльев, и тоже бранятся, и шлепают засаленными картами по тугой шкуре барабана. Неужели вот так и должно быть? Неужели для Траутветтера это естественно? Господи, экий театр!

Пьяный гренадер заунывно драл горло. Отдаленная канонада то нарастала, то затихала. А над всем этим опрокинутый купол сентябрьского неба, равнодушный, фарфорово-синий. Генералы вдруг заспорили, борзой пес пытался убедить дога в чем-то невероятно важном, оба повысили голос до крика. Генерал-адъютант мечтательно ковырял в носу. Одинокое донесение вывалилось из его переполненного кармана и осторожно слетело наземь.

Герман провел рукой по глазам, смахивая тенета колдовства. Он бы решил, что все это сон, если бы не запах — запах пороха, и сочного жаркого на вертеле, и дыма пожарищ, и сырых дров бивачного костра. И еще, в самой глубине, — мерзкая кисло-сладкая вонь, незнакомая ему, но, пожалуй, очень хорошо знакомая Траутветтеру.

Кнопфен положил конец его сомнениям. Маленький адъютант не впервые видел начальника в таком слабоумно-отсутствующем состоянии, а потому решительно шагнул вперед и пронзительным командным голосом прокричал:

— Его превосходительство!

Генералы тотчас обступили полководца. Солдаты у костра спокойно продолжали играть в кости да в карты. Пьяный гренадер неутомимо горланил.

Траутветтер надулся, как жаба, сунул кулак под орденскую ленту, запрокинул голову и жестом императора простер длань в направлении поля битвы.

— Хо-хо! Господа! Взоры всего мира прикованы сейчас к нам, в наших руках судьба Европы, ибо, да будет вам известно, еще до захода солнца имя этой деревушки… э-э… этой скромной точки на карте… этой незначительной… э-э… Послушай, Кнопфен, как бишь она называется?

— Эгерсдорф, ваше превосходительство.

— …имя этой деревушки — Эгерсдорф — украсит собою медные скрижали истории… э-э…

Генералы восторженно зааплодировали, Кнопфен торопливо строчил в блокноте. Адъютанту вменялось в обязанность записывать для военных историков все достойные памяти высказывания, сделанные на поле битвы. И при появлении Кнопфена все старшие офицеры принимались сыпать сентенциями и афоризмами. Генерал-адъютант, щелкнув каблуками, вручил Траутветтеру какую-то бумагу.

— План баталии, ваше превосходительство. Развертывание почти завершено.

— Хо-хо! Отлично. Спорый марш бережет фураж, как говаривали в мое время.

Герман тупо смотрел на мозаику красных и синих прямоугольников, флажков и стрелок, на обозначения полков и маркировку путей следования войск.

— Отлично. Командование определено согласно приказу?

— Так точно. Первым атакует генерал фон Арним, вторым — генерал Гольц. Я нахожусь в вашем распоряжении.

— Отлично, — пробасил Траутветтер и ущипнул его за плечо. — В бой, господа! Пусть Честь и Долг направляют ваши стопы. Король думает о нас. Победа или смерть — вот наш девиз. Отчизна надеется, что каждый исполнит свое предназначение. К оружию. Ворочайтесь на щите или со щитом. Честь, долг, воля. Помните, История глядит на нас в ожидании и медлит со стилом в деснице — чье имя запишет она как имя победителя на скрижалях времен… Всё или ничего… За дело, господа!

Кнопфен строчил, выбиваясь из сил. Генералы отсалютовали, вскочили в седло и отправились в войска. Гольц заплутал и увяз в болоте, однако ж до поры до времени полководец Герман Траутветтер об этом не тревожился. Генерал-адъютант вернулся на свой пост и, стоя на одной ноге, погрузился в стратегические раздумья. Траутветтер влез на камень у самого обрыва и испробовал несколько скульптурных поз. Чумазые армейские рисовальщики возле бивачного костра нехотя отвлеклись от карточной игры и стали уныло набрасывать полководца в альбомах. В глубине души они последними словами ругали идиотский устав, вынуждавший их торчать здесь, хотя этой чепуховиной можно было тихо-спокойно заниматься дома. Траутветтер стоял в величавой недвижности, пока ноги не свело судорогой. Он колодой рухнул с камня, и Кнопфену, как всегда, пришлось энергичным массажем возвращать начальника к жизни. Рисовальщики поплелись обратно к костру.

— Адъютант!

— Ваше превосходительство?

— План баталии и мою подзорную трубу! И держи наготове двух ординарцев.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

— Заодно распорядись насчет легкого завтрака. В битве смел, коль поел, как говаривали в мое время. Кстати, где денщик, которого ты мне посулил?

— Будет здесь с минуты на минуту.

— Будет! Чтоб сей же час был здесь. Чертовская безалаберность. Я этого не люблю.

— Разумеется, ваше превосходительство.

— Ну что ж. Отлично. Черт, как бишь тебя зовут?

— Кнопфен, ваше превосходительство.

— Отлично. Так держать. Послушай, что это за пьяный гренадер вон там? Прилично ли, чтоб он этак горланил?

— Этого солдата зовут Канненгисер, и вообще-то он…

— Ладно. Не имеет значения. Ну что ж, поглядим на поле брани. Хо-хо! Хм-м! Кишат ровно муравьи.

— Вашему превосходительству надобно повернуть трубу другим концом.

— Так и скажи, а не стой тут и не перечь начальству. Больно дерзок. В мое время было иначе. Теперь ступай и принеси курицу да бутылочку бургундского. Недосуг мне дожидаться денщика.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

— Кнопфен!

— Ваше превосходительство?

— Две бутылочки! Ну хорошо. Теперь посмотрим.

Он глядел то на карту, то на боевые порядки в низине. Совместить четкий план с кипевшей внизу хаотичной реальностью было совершенно невозможно. Утренний туман поредел, но видимость лучше не стала — над полем сражения плыли тучи порохового дыма. Правда, Герман отчетливо видел на взгорке легкую батарею, которая исправно вела прицельный огонь. Канониры прочищали банниками стволы, заряжали и весьма усердно палили, какой-то унтер-офицер героически размахивал охотничьим ножом, и будь Герман уверен, что это не австрияки, он бы с удовольствием направил им похвальную депешу. Дальше в низине армии продолжали развертывание. Синие, красные, зеленые, желтые, лиловые полки медленно ползли вверх-вниз по холмам, оставляя за собой среди зелени бурые ленты проплешин. Полки, н-да. Но чьи? Прусские или австрийские? Вон та красная цепь, вполне возможно, мой собственный полк, гренадеры Бока, а вон та зеленая — австрийские егеря, но почему они в таком случае расходятся, как половинки ножниц? Сплошь загадки. Одна из желтых полос вдруг сжалась в прямоугольник, который без видимой причины начал круговое движение.