Читать интересную книгу Екатерина Медичи - Иван Клула

После этого Екатерина смогла приступить к более насущному вопросу – отношениям ее сына и гугенотов. Когда королева-мать показала ему, что всеобщее вооружение протестантов кажется неизбежным, Монсеньор заверил ее, что он с ней не согласен. Взамен он предложил свои советы, как утихомирить протестантов, однако при условии, что Генрих III поручит это ему и даст титул королевского наместника. Он убедил свою мать, что все уладится, когда король, в присутствии парламента, даст дворянству клятву поддерживать мир: после этого суверен дарует всеобщее прощение и искупление всех ошибок. Таким образом он сможет нейтрализовать всех недовольных. Такие рассуждения, если, конечно, они были искренними, были, по крайней мере, наивными.

Принц, занятый своими собственными тщеславными планами – английским браком и возможным возобновлением военных действий во Фландрии, больше не поддерживал отношений с гугенотами. 14 апреля их раздражение [319] проявилось в манифесте и письме Генриха Наваррского к Генриху III от 20 апреля, в котором осуждалась агрессия католиков: он окончательно отказался вернуть безопасные города, удерживаемые его партией. Внезапность этого заявления чрезвычайно удивила современников, а затем – позднейших историков, таких как Мезере и Анкетиль: они вообразили, что королем Наваррским руководила месть. Его любвеобильная супруга Маргарита обманула его с его лучшим лейтенантом Анри де Ла Туром, виконтом де Тюренн. Сам не без греха, Беарнец был готов закрыть на это глаза. Но новость об этом дошла до французского двора, а Генрих III, обрадовавшись возможности злословить по поводу своей сестры и своего шурина, начал публично над этим издеваться. Поэтому война, начатая королем Наваррским, была нечто вроде способа потребовать удовлетворения за нанесенное оскорбление с помощью оружия. Последовавшие за этим военные действия получили название войны Влюбленных. Но гугенотам не нужны были предлоги личного порядка, чтобы вооружиться. Всеобщее столкновение было всего лишь выражением многочисленных нарушений локальных конвенций о мирном урегулировании.

Как только Екатерина узнала, что король Наваррский взялся за оружие, она написала ему письмо, пытаясь его образумить: «Сын мой, я не могу поверить, что вы хотите уничтожения этого королевства, ведь это будет означать и вашу гибель, если война начнется». Для волнений не было никаких причин. Подвергались сомнению решения, о которых она уже договорилась со своим зятем на равных. Со своей стороны, французский король был настроен оставить их в силе. Протестанты должны признать его добрую волю и «преследовать тех, кто захочет нарушить общественный покой». Если Наварр и дальше будет настаивать на своей воинственности, она не сомневается, что Господь его покинет. «Вы окажетесь в одиночестве, – писала она ему, – с вами останутся только разбойники и люди, которые заслуживают виселицы за свои преступления… Я прошу вас поверить мне и действовать разумно, чтобы это бедное королевство жило в мире, и никто бы не смог сказать, что именно [320] вы его нарушили. Я прошу вас поверить мне, и тогда вы увидите разницу между советом любящей вас матери и советом тех, кто не любит ни себя, ни своего хозяина, а стремится только все разграбить, погубить и уничтожить». Екатерина заставила вмешаться свою дочь Маргариту, чтобы «исправить эту ошибку», которую она считала очень серьезной. Но Генрих Наваррский был непоколебим в своем намерении. Он ограничился тем, что выразил своей жене сожаление, что вызывает таким образом ее неудовольствие.

Вынужденный наступать, 4 мая Генрих III назначил своего брата герцога Анжуйского главным королевским наместником, но не передал ему командования. Он бросил свои армии на гугенотов. 20 мая маршал де Матиньон выбил Конде из Ла Фера. Принц бежал в Англию. В Гаскони маршал де Бирон яростно преследовал короля Наваррского, в конце мая захватившего город Каор. Перепуганная королева Маргарита умоляла свою мать просить герцога Анжуйского выступить в качестве посредника. Летом герцог де Майенн вел бои в Дофине и очень быстро одержал несколько побед. Екатерина рассудила, что положение королевских войск было достаточно благоприятно, чтобы начать переговоры. Но когда она собиралась этим заняться, в первую неделю июня на Париж обрушилась ужасная эпидемия, вызвавшая недомогание всей королевской семьи и, к несчастью, прервала миротворческую деятельность королевы-матери. «Я уже четыре дня больна и меня так мучает насморк, – писала она 12 июня герцогу де Монпансье, – что боюсь, как бы я не ослабела, как когда-то от другой болезни».

Несвоевременная война Влюбленных была не единственным роковым событием этого года. Болезни и стихийные бедствия обрушились на страну. 6 апреля, между шестью и семью часами вечера, на северо-западе Франции произошло достаточно сильное землетрясение. В Шато-Тьерри обезумевшим жителям пришлось спасаться бегством из своих домов, в которых падали предметы с буфетов и этажерок. Стекла и стеклянные витражи в церквах были разбиты. В Руане произошло то же самое, и говорят, что в некоторых соборах обрушились своды. В Кале были частично [321] разрушены крепостные стены и рухнули многие дома: с ужасающим грохотом разверзлась огромная трещина. Толчки ощущались и в других местах – в Суассоне, Лоне – деревни недалеко от Ла Фера, Бовэ, Сен-Жермен-ан-Лэ, Пуасси, Понтуазе. Тем не менее человеческих жертв не было.

Через некоторое время после землетрясения, 8 апреля, Бьевр вышел из берегов в черте Парижа – в пригороде Сен-Марсель. Конечно, погода была «достаточно неустойчивая и дождливая», но ничто не говорило о том, что вода настолько поднимется. Потоки были невиданной силы – такого не бывало даже во время таяния снегов. Монахини-францисканки оказались заточенными в своей церкви в момент ночной службы. В одно мгновение обрушилось около дюжины домов, мост и мельница. Погибло двадцать пять человек: мужчины, женщины и маленькие дети, было около сорока раненых. Утонуло огромное количество рогатого скота, лошадей и свиней. Убытки были оценены в 60000 экю.

В этом году свирепствовали заразные болезни. С февраля эпидемия поразила большое количество людей в Париже. После недолгого затишья со 2 по 8 июня новой болезнью оказались поражены столица и большая часть королевства. Говорили, что зараза пришла из Португалии. Италия и Англия тоже были поражены. Болезнь, которую сначала посчитали обыкновенным гриппом («насморком», или «катаром»), затем была названа «коклюшем». Ее симптомы были описаны современниками. Наиболее точное описание дал де Ту: болезнь «поражала сначала нижний отдел позвоночника, потом появлялся озноб, потом ощущение тяжести в голове и слабость во всех членах, все это сопровождалось сильной болью в груди, и если на четвертый или пятый день больной не выздоравливал, то начиналась лихорадка, в результате которой больные почти всегда умирали». Вероятно, речь шла об одной из разновидностей холеры.

Уже в первые дни эпидемии болезнью оказались поражены 10000 человек, а также король, его мать, герцог де Меркер, герцог де Гиз, г-н д'О. Сначала врачи лечили больных очищением желудка и кровопусканием, но все, кого так лечили, в итоге умирали. Затем выяснилось, что лучшее [322] лекарство – очень простое: не вставать с постели, немного есть и воздержаться от употребления вина.

В июле наблюдался спад болезни, но за этой краткой передышкой вскоре последовала эпидемия чумы. Ею были поражены 50000 парижан, не оправившиеся от «коклюша» и ослабленные от диеты. Бедные укрылись в парижских больницах. Мест не хватало. В августе были поставлены палатки в пригороде Сен-Жермен, Шартре и Сен-Марселе, а также в деревнях Вожирар, Монмартр и Монфокон. В долине Гренель была построена больница. В день умирало до 60 больных. Все именитые граждане Парижа – председатели парламента и суда, советники, адвокаты, военные, буржуа со своими семьями, купцы – устремились прочь из города на фермы, хутора, в загородные дома, принадлежавшие им лично или их знакомым. Эти беглецы спасались в Провен, Корбей, Мелен, Сане, Ланьи, Шато-Тьерри, Ножан-сюр-Сен. Торговля замерла, а международные связи оказались разрушены. В Лионе и Турине отказывались принимать парижских беглецов. Даже почта, если она не была плотно закрыта, запечатана испанским воском и обвязана железной проволокой, сжигалась в пути.

Королева Екатерина бежала от парижских миазмов и поселилась в своей загородной резиденции Сен-Мор. По приказу Генриха III двор переехал в Фонтенбло. Сам он заперся в своем поместье Оленвиль, чтобы там очиститься, а правящая королева в это время отправилась на воды в Лотарингию, пытаясь излечиться от бесплодия. Совет, как и двор, распался на многочисленные группы. Правительство работало из рук вон плохо, от чего прежде всего страдали мирные переговоры. Вести их было поручено Монсеньору, брату короля, назначенному посредником до начала военных действий.