Читать интересную книгу Речитатив - Анатолий Постолов

Старуха сидела выпрямившись, положив на колени руки, и ее открытые глаза наполнились сиянием… Лицо словно помолодело, и когда она вдруг заговорила, Юлиан вздрогнул, потому что и голос у нее поменялся – исчезли старческие обертоны, капризные ворчливые четвертинки, осталась звенящая чистая нота непреходящей любви:

– Я сынок, когда рожала тебя, умерла на время. Тяжелые были роды. У меня послед не отходил. Крови много потеряла, и врачи меня уже мертвой считали, а меня сестричка одна, Царство ей Небесное, откачала. Но пока меня не было на земле, я все видела: и этот коридор длинный, и свет в конце, и такая на меня благодать сошла… Я вроде как знала, что между жизнью и смертью нахожусь, а потом, когда открыла глаза, мне говорят: «Вы, можно сказать, на том свете побывали, а теперь вам жизнь о себе напоминает…» и подносят ко мне тебя – махонького, красненького, орущего… Жизнь мою ко мне подносят…

Она замолчала. Слеза вытекла из невидящего глаза и медленно сползла по шершавой щеке к уголку ее губ, задержалась на мгновение и затекла в ложбинку. Когда она заговорила вновь, голос ее вернулся в свое обычное русло:

– А я и не сразу догадалась, что чудо в меня вошло. Вроде жизнь продолжается. Заботы… дети… у меня ведь уже двое было. Я через год после того, как Андрюшеньку родила, сидела дома, носки мужнины штопала, и вдруг – меня будто оглушило: все перед глазами поплыло и увидела мужа своего, как его волочат по земле и сапоги с него стаскивают. А к вечеру ко мне два офицера пришли, говорят: «Фелица Николаевна, горькая у нас новость…» А я уже знала… – она опустила голову, стала руками что-то нашаривать – Где-то сумочка моя, – растерянно пробормотала она. – Там платок мой.

– Сумки вашей здесь нет, я вам салфетку дам.

– А сумка, кажись, в коридоре осталась. Ой, Господи, там же все документы, деньги.

– Вы погодите секунду…

Юлиан вышел в коридор и увидел Валентина. Тот сидел на стуле с удрученным видом, сонливо посапывая и уставясь куда-то вниз. Сумку старухи он держал у себя на коленях.

– Матери вашей сумка нужна, – сказал Юлиан. – А вы минут через пять можете зайти, сеанс почти закончен.

Он вернулся в офис и осторожно положил сумку ей на колени. Она открыла сумку, достала аккуратно выглаженный платочек и уголком его прикоснулась к щеке. В комнате было тихо, музыка кончилась, и лишь отзвук последнего аккорда с его педальным резонирующим эхом держался в воздухе.

– Дай мне твою руку, сынок, – неожиданно сказала старуха.

Юлиан чуть привстал и протянул ей руку. Она взяла ее в ладони, и он поразился совершенной шелковистости ее пальцев, снаружи морщинистых, истощенных – внутри гладких, как речная галька, нагретая солнцем.

– У тебя хорошая любовь есть. Она тебе в радость, долго тебя согревать будет и двух деток тебе подарит. Девочку и мальчика. Мальчик родится первым. Ты смеешься сейчас… что, думаешь, не чувствую, думаешь, старуха опять бредить начала? А я вижу, я сейчас так вижу, как никогда. Месту этому спасибо. Музыке спасибо. И Богу, что глаза мне открыл.

В дверь осторожно постучались, и в проеме возникло несчастное лицо Валентина. Юлиан кивнул ему и показал на стул. Он немного подождал и, словно продолжая прерванный разговор, сказал:

– Напоследок хочу вам вот что посоветовать: чаще вспоминайте все то светлое и хорошее, что было в вашей жизни. Постарайтесь уйти от неприязни, раздражительности – всего, что, накапливаясь, становится причиной многих наших конфликтов… Живите картинками прошлого, не ищите справедливости в сегодняшнем дне. Вы ее не найдете.

– Да уж постараюсь, – кивнула старуха и добавила: – А вы не обессудьте, что не могу по нищете своей вам воздать, но, что есть – от всего сердца даю…

С этими словами она достала из сумочки стодолларовую купюру и положила на журнальный столик.

– Не надо, – сказал Юлиан, – консультация была бесплатной.

– Нет уж… – отозвалась старуха. – За добро надо платить добром, а как я – старая да слепая могу отплатить, каким таким добром? Жизнь мою я тебе рассказала. И мне легче стало, у меня вроде как упал камень с сердца.

На протяжении этого разговора Валентин начал медленно приподниматься со своего стула, потом хлопнул себя по ляжкам, будто кочет, озабоченный непорядком в вверенном ему хозяйстве, и, ковыляя, поспешил к Юлиану, на ходу причитая:

– Мама, мама, я же говорил тебе – первая консультация бесплатная, – при этом он потянулся к купюре, но Юлиан, чуть наклонившись вперед, опередил его и накрыл деньги ладонью.

– Сядьте на место, – тихо, но твердо сказал он.

Валентина передернуло.

– Мы же договаривались, вы… – покрываясь багровыми пятнами начал он, но тут же осекся и с оскорбленным видом сел на свое место.

– Фелица Николаевна, ваш сын прав. Он меня не просил, я сам предложил сделать первую консультацию бесплатно.

– Возьми, возьми, – твердо сказала старуха. После чего наклонилась к Юлиану и тихо добавила: – Он эти деньги под матрас засунет и сиднем будет на них сидеть… Да ты не смущайся, он ведь глухой на оба уха. Я-то знаю. А так с них польза будет. Жене подарок купишь. Ей в радость, а этим… – она мотнула головой, – только что бумажки слюнявить, да шелестеть по ночам в мешочки рассовывая. Я-то все знаю и слышу, – она с некоторым усилием встала с дивана и, выпрямившись во весь рост, громко сказала: – Валя, сынок, дай-ка руку, помоги мне.

Сынок с непроницаемым лицом вывел старуху из офиса, но тут же вернулся.

– Вы, между прочим, это… бесплатную консультацию обещали. Деньги-то не дармовые. Мы ее на эти деньги кормим, обуваем и от себя, можно сказать, отрываем…

– Деньги вашей мамы никуда не пропадут. Пойдут в счет следующего сеанса.

– Да не будет никакой сеанса, понятно? – он с ненавистью посмотрел на Юлиана. – Она Андрея, младшего моего брата, сама и погубила. Потакала, как могла… Андрюшенька-душенька, да ты такой талантливый, да ты все можешь… Мне в пику. Вот он и сел ей на голову: работать не хотел, только и бегал к ней рублями побираться: дай, мол, деньги – то в кино пойти, то барышню повести в ресторан, а сам втихую пропивал, а когда спохватились – поздно было, и умер, как пес бездомный, зимой в чужом дворе облеванный замерз, а до этого всех нас – и мать, и меня вымотал, крови тонну выпил… А вы…

Он смахнул кулаком злую слезу со щеки и, резко повернувшись, выскочил из комнаты.

Юлиан покрутил в руках сотенную, заговорщески подмигнул портрету Бенджамина Франклина в овальной рамке, потом подошел к своим книжным полкам, извлек оттуда книгу Фрейда «The Interpretation of Dreams» [12] и, открыв наугад, вложил туда купюру наискосок, так, чтобы только уголок ее выглядывал наружу, напоминая акулий плавник в безбрежном океане сновидений.

Возвращение

Виола открыла глаза и бросила взгляд на часы. Было раннее утро, начало седьмого. Свежий порыв ветра вздул легкую полупрозрачную шифоновую занавесь, за которой контурно проступали черные силуэты деревьев и поблескивал плоский пустынный ландшафт крыши соседнего дома.

Юлиан лежал на животе, запустив обе руки под подушку. Потом он тяжело вздохнул и перевернулся на спину. Виола чуть приподняла голову и внимательно посмотрела на него. В темноте был только виден его профиль, подкрашенный стылым светом уличного фонаря.

– Ты не спишь? – тихо спросила Виола.

– Уже нет, – ответил Юлиан. Он сунул руку под одеяло и пробежался пальцами по ее животу, как дельтапланерист берущий разгон, чтобы оторваться от склона и воспарить над лукоморьем. – А тебе-то чего не спится? Молодая крепкая бабенка, на работу вставать не надо, носки мужнины штопать не надо…

– Мне страшный сон приснился. Я не кричала?

– Нет.

– А ты давно не спишь?

– С той секунды, как ты меня об этом спросила.

– Ну перестань. Скажи правду.

– Честно. Я лежал и думал. Но одновременно был погружен в полудрему, то есть в любую секунду мог отключиться.

– А о чем ты думал?

– О том, что пора возвращаться к нормальному образу жизни. Я решил снять объявление. Офис-кабинет-комната… Надоела мне мистическая этимология Варшавского. Надо вернуться к истокам, как говорят натуропаты. Тем более что сам нарушитель спокойствия капитулирует, а после визита старухи и ее сына у меня будто глаза открылись. Я на весь этот проект посмотрел по-иному. Собственно, не старуха тому виной. Она по-своему женщина замечательная, но сынок ее мне нервы основательно попортил. И я подумал, надо кончать со всей этой катавасией. А ты что скажешь?

– Хозяин – барин. Я бы лично не спешила, если люди звонят, интересуются… Ты же можешь им помочь, когда уже все от них отвернулись.

– Ключик, я не хочу притворяться и играть не свойственную мне роль. Варшавскому говорить о христианской любви вполне по чину, он при этом, кажется, и себя самого больше любить начинает. А я не могу, понимаешь, не могу обещать людям чудесное исцеление и в какой-то момент оказаться у разбитого корыта, когда ко мне начнут приходить якобы мною исцеленные с жалобами, что их страхи и фобии возвращаются… Кроме того, комната комнатой, но главная нагрузка падает все же на меня. За время эксперимента я на каждом клиенте терял столько энергии, сколько теряет студент, сдающий выпускной экзамен. Зачем мне эта головная боль? Хотя несколько случаев вызвали у меня законный прилив гордости. Помнишь, я говорил тебе о человеке, у которого отец получил инсульт и заговорил на идиш? Этот Дарский мне вчера позвонил, рассказал, что отец его умер, но перед смертью вернулся в себя, то есть, заговорил по-русски, пришел в сознание, и глаза его почти до последней минуты были осмысленными. Но любопытно, что музыку-то я поставил, когда Дарский уже ушел. Просто немножко стало тоскливо, и я вспомнил про эту вещь Мендельсона, о которой ты мне рассказывала, решил под нее порелаксировать, но пока она звучала, я вдруг представил, что старик на своей койке больничной ее тоже слышит, понимаешь? Первый, наверное, случай в истории медицины, когда терапевт проводит лечение заочно, не видя пациента и не разговаривая с ним по телефону, а общаясь через третье лицо. Но поделиться своим успехом с кем-либо, кроме тебя, я не могу. Коллеги подумают, что я себе цену набиваю или накурился травки и сочиняю, что в голову придет. Да и скорей всего, старик перед смертью пришел в себя без всякой музыкальной пилюли – просто повезло ему – очнулся, будто белую рубаху перед смертью надел… такое ведь случается…