Разумеется, Питу поторопился исполнить приказ, потому что он знал, как высоко де Бац ценит эту форму, которая позволяла бывать везде. Он возблагодарил небо за то, что вернулся вовремя. Встреча с бароном произвела на Питу хорошее впечатление, ему удалось его задобрить, и журналист с легким сердцем отправился на дежурство на площадь, когда-то носившую имя Людовика XV. Там он и встретил де Баца и Лали.
Во второй половине дня Анж Питу отправился в «Корацца», известное кафе в Пале-Руаяле. Оно давно стало модным, и там всегда собирались якобинцы. Публика там бывала смешанная. Очень часто заходил Шабо, всегда готовый разразиться пламенной речью. Соседство было весьма опасное, во всяком случае для того, кто постоянно менял обличье. Именно поэтому де Бац назначал там свидания и приходил туда в своем обычном виде.
Посещение этого кафе вошло у него в привычку. Еще со времен Учредительного собрания в «Корацце» собирались монархисты, а в кафе «Шартрское» — сторонники конституционной монархии. В «Корацце» барона знали под коротким именем Бац, без упоминания дворянского титула, ценили его финансовую прозорливость, видели в нем ценителя удовольствий, счастливого любовника известной актрисы, к тому же еще и щедрого. Он часто платил за выпивку собеседника и давал полезные советы. Бац никогда не вмешивался в политику, проявляя исключительно миролюбивое пристрастие к кофе и ванильному мороженому. Короче говоря, он был всегда желанным клиентом. Его строгая манера одеваться выгодно отличала его от большинства посетителей. Он никогда не следовал современной моде, предполагавшей неряшливый вид, непременную карманьолу и обязательный красный фригийский колпак, без которых теперь на людях не появлялись ни Робеспьер, ни Камиль Демулен, ни Сен-Жюст.
Питу встретился с де Бацем в кафе «Корацца». Они оба подняли обязательный тост: «За нацию!», после чего журналист принялся громко описывать казнь, на которой ему удалось присутствовать, и пламенную речь гражданина Шабо. Тут все заговорили одновременно, заспорили, в кафе поднялся оглушительный шум, и Питу, на которого больше никто не обращал внимания, смог немного поговорить с бароном.
Он описал ему, в каком состоянии они нашли герцога Нивернейского, его провалы в памяти, которые могли привести к катастрофе в доме, где стоит на постое Национальная гвардия.
— Лаура не должна там оставаться, — закончил Питу, — Мне кажется, мы говорили о том, чтобы переправить ее к американской паре?
— Да, к Блэкденам. Они были близкими друзьями Джона Поль-Джонса. Но, к несчастью, они исчезли, как и большинство их соотечественников. Казни в сентябре их так напугали, что они предпочли уехать в провинцию, но вот куда именно? Мне известно только, что американский посол Моррис находится сейчас около Фонтенбло.
— Это не так далеко. Я могу отвезти ее туда.
Барон чуть улыбнулся:
— Отвезти Лауру к Моррису? Это все равно, что везти ягненка к волку. Этот мужчина с деревянной ногой не может, увидев хорошенькую женщину, не переспать с ней. А так как он хорош собой и очень богат, это ему частенько удается.
— Понимаю… Но если вы бросите ее на произвол судьбы, бог знает, что с ней может случиться! И потом, не забывайте, что молодая женщина вам очень пригодилась. Лаура только и ждет случая снова помочь вам. Если вы не дадите ей такой возможности, она потеряет смысл жизни. Если только не…
— Что такое?
— Эта привязанность, которую она испытывает после 10 августа к…
— К дочери короля? Вы в это верите?
— Да. Мы говорили об этом по дороге из Шалона. Ей кажется, что ее умершая дочь, если бы она выросла, была бы похожа на принцессу Марию-Терезию, поэтому она к ней так и привязалась.
Де Бац молча допил свой кофе, потом мрачно посмотрел на Питу:
— Это хорошо. Поезжайте за ней и привезите ее домой!
— Невозможно. Можете не сомневаться — она откажется. Вы слишком быстро забыли, что оскорбили ее, приняв ее искреннюю преданность за желание быть рядом с человеком, к которому она совершенно равнодушна.
— Как же, равнодушна! Что-то подсказывает мне, что я буду жалеть всю свою жизнь, что не убил его!
Барон резко встал, бросил на стол деньги, взял свою круглую шляпу и вышел из кафе, не обращая больше никакого внимания на Питу.
— Ну что за проклятый характер! — пробормотал молодой человек. — И что же мне теперь делать?
Ответа на этот вопрос Питу не знал, поэтому, допив одним глотком лимонад, который ему принесли, он положил ноги на стул, освобожденный бароном, и присоединился к продолжавшейся дискуссии.
Анж Питу не стал бы задавать себе никаких вопросов, если бы видел, как в сумерках в ворота старого особняка герцога Нивернейского въехала черная карета. Стоявший на часах гвардеец отсалютовал сидевшему в ней человеку в шляпе с трехцветными перьями. Этим вечером гражданин Бац стал членом Коммуны. Эта дерзость уже не раз сходила ему с рук, потому что большинство военных, за некоторым исключением, не знали поименно всех членов Коммуны Парижа и всех тех «официальных лиц», которые входили в состав Конвента.
Старый герцог дружески принял гостя. Но барон немедленно понял, что Питу ничего не преувеличил в своем рассказе, когда старик сказал ему:
— Скажу нашей дорогой маркизе де Понталек, что вы приехали. Я знаю, что вы дали ей другое имя, но мне никак не удается его вспомнить. Подождите минутку, прошу вас!
Спустя мгновение в комнату вошла Лаура, одна, все в том же голубом шелковом платье, которое было на ней еще в Ансе. Адель его тщательно вычистила и выгладила. Большой белый платок, повязанный на груди крест-накрест и завязанный на пояснице, придавал ей некоторую кокетливость. Барон и молодая женщина долго смотрели друг на друга словно два дуэлянта, изучающие друг друга перед схваткой. Лаура не ответила на его поклон, но все-таки барон заговорил первым:
— Я приехал за вами, — мягко произнес он. — Вы не можете здесь оставаться.
— Интересно, почему? Я в доме друга…
— Этот друг может выдать вас просто по неосторожности.
— В том не будет слишком большой беды. Честно говоря, я устала от этой комедии…
— Почему? Потому что я неверно истолковал ваш поступок тогда в замке Анс? Если причина в этом, то прошу вас принять мои искренние извинения…
Его голос звучал тепло, мягко, но в нем слышались иронические нотки, которые очень не понравились молодой женщине.
— Я принимаю ваши извинения. А теперь вы можете меня оставить. — Ее голос звучал холодно, равнодушно.
— И что же вы станете делать? Приметесь разрабатывать очередной блестящий план самоубийства?
— Это касается только меня.