– У нас разные устремления, – констатировал он. – Ты радуешься, устраивая для наших друзей вечеринки с вином и музыкой, а мне этого недостаточно. Я хочу, чтобы мое имя попало в светскую хронику, хочу посещать закрытые приемы.
В какой-то момент я перестала его устраивать именно потому, что он меня устраивал. Всю нашу совместную жизнь он уверял меня в том, что ему наплевать на всякие снобистские заведения. Он говорил, что не пойдет никуда, где нужно стоять в очереди и нельзя прийти в шлепанцах. Люди, стремившиеся к великосветской жизни, вызывали у него презрение и осуждение. Нередко мы ненавидим в других то, за что сами себя осуждаем. И действительно, в конце концов Гэйб возненавидел себя за то, что оказался одним из тех, кого презирал; что ему было важно, где он бывал и что люди о нем думали. Он сказал, что хочет стать знаменитым врачом, таким, которого приглашают на телевидение или по крайней мере на съемки рекламы Ральфа Лорена. Он жаждал славы. Прямо так вслух и сказал. Неужели я осознанно вышла за него замуж?
Ром позвонила мне за день до намеченной операции.
– Как ты себя чувствуешь? – За этими словами скрывался вопрос: «Ты все еще не передумала?» Она уверила меня, что тут нет ничего страшного. – Я делала аборт между рождением Гэйба и Кейт, – сказала она. – Я понимаю, что ты сейчас испытываешь. – Нет, ничего она не понимала. Прерывалась не только беременность, прерывался еще и наш брак. – А кто-нибудь пойдет с тобой туда? – осторожно осведомилась она.
– Мой отец. Гэйб даже не предложил.
– Это ужасно. Клянусь, Стефани, мы его этому не учили. – Потом она произнесла чуть ли не трогательные слова: – Я позвоню завтра, узнаю, как ты. – Это означало: «И удостоверюсь, что не останусь бабушкой после развода».
Она и правда позвонила; и это был наш последний разговор.
– Ладно, милая, я понимаю, как это печально, но с тобой будет все в порядке. Я позвоню тебе завтра, чтобы узнать, как у тебя дела. – Больше я от нее ни слова не услышала.
Когда медсестра объявила, что я следующая, меня охватил ужас. Я потащилась в ванную комнату, где меня вытошнило. Утренняя дурнота или нахлынувшее торе? Я боялась упасть в обморок; мне не разрешили закрыть дверь туалета. А потом настал черед укладываться и пристегиваться.
Я смотрела в потолок; мои бедра были пристегнуты к операционному столу, а ноги приподняты и закреплены. Надо мной, между двух зеленых флюоресцентных ламп, висела деревянная бабочка. Они потянули за веревочку, и бабочка захлопала крыльями. Я не смотрела на лица.
– Я врач такой-то и такой-то... Я проведу ваш... Я все время буду рядом с вами...
Я перестала слушать его и перебила:
– Вы знаете, что я принимала специальные лекарства, чтобы забеременеть, а мой муж-доктор исправно приходил домой из больницы, чтобы сделать мне ребенка? Он лгал. Смотрел мне в глаза и лгал.
Почему-то мне неудержимо хотелось, чтобы эти врачи узнали: я была замужем за доктором, и я – не безответственная девочка из бедной семьи, я не из тех пациенток, к которым они наверняка привыкли. Я хотела сохранить хоть какое-то достоинство, а то, что он врач, придавало мне значимости.
– Его зовут доктор Габриэль Розен. – Я произнесла его имя шепотом, словно это он был виноват в существовании лейкемии.
При малейшей возможности я старалась предостеречь людей от Гэйба, сообщая, как его зовут. Как будто надвигалась чума; я светила навстречу людям, сигналя об опасности. Слушайте! Он ужасен. Конец близок! Пока дается наркоз, врачи, окружающие операционный стол выслушивают, вероятно, куда больше признаний, чем священник после празднования Нового года.
Кто-то пытался меня разбудить:
– Стефани, миссис Розен, вы меня слышите?
– Кляйн. Я – Кляйн, – громко произнесла я, прорываясь сквозь судорожную боль. – Я еще смогу иметь детей?
– Да, Стефани Кляйн. Да.
Из глаз у меня потекли слезы.
Нет, немцы ошибаются. «Кляйн» означает не «маленькая», а «сильная». И отныне я ни за что не изменю своей фамилии.
Глава 13
ЯЗЫК НАШЕГО ТЕЛА
До свидания, Оливер. Здравствуй, потворство собственным желаниям! Теперь я одна, а это означает выпивку. Много выпивки. В середине ноября благодаря приближающемуся «тройному прыжку» – День благодарения, Рождество, Новый год – все начинают вдруг испытывать страшную жажду. «Раз, два, три, четыре, пять, разливаю всем опять!» Ну ладно, выпивка для меня. Есть некоторая разница. Так отчетливее прослеживается связь с нервами на пределе, а не со стопками красных полиэстеровых костюмов и душными магазинами в предрождественский сезон. Да, и наверняка кофейни «Старбакс» неплохо наживутся на кофе, которым мы будем успокаивать нервы.
В моей любимой кофейне уже подавали имбирные пряники и кофе латте со взбитыми яйцами и ромом по четыре доллара с мелочью за порцию. Так они заранее давали понять, что включились в праздничный режим и готовы утешать и помогать все праздники напролет. Я уже настраивалась на то, чтобы сдабривать свой утренний кофе горячим ромом и маслом. Приближение праздничных месяцев нервировало меня больше, чем мою пугливую собаку. Нужно было строить планы на праздники. «Хотя нет, дайте кофе без кофеина».
Когда у вас есть близкий человек, то при наступлении праздников, как бы вам это ни надоело, вы терпите и выжидаете, пока последняя елочная гирлянда не возвратится в свою коробку, и только тогда порываете с ним. Вы тратите время на размышления о подарках. Вы оцениваете свои финансовые возможности, отказываетесь от слишком экстравагантных приобретений и подбираете покупку себе по карману. Вы беспокоитесь о благодарственных письмах его родителям и о том, не расстроится ли одна семья, если вы проведете праздник с другой. Если вы женщина, то подыскиваете удобные наряды, которые будут более уместны, чем спортивный костюм. Кашемировые брюки и свитера, женственный шелк, кроличий мех, кружевное белье. Вам хотелось бы надеть майку без лифчика, но сейчас слишком холодно. Степень сексуальности зависит не от обнаженности, а от доступности. Глубокий вырез не поможет, если на вас корсет с завязками и к вашим прелестям не подобраться, не развязав все тесемочки до единой. Это уже слишком трудоемко. Вы должны быть и притягательной, и осязаемой. Когда парень видит вас в майке, ему начинает казаться, что он допущен в святая святых. Он попадает в особый мир, за кулисы, и ему это по душе. Поэтому вы надеваете майку под ангорский свитер.
Вы вслушиваетесь в мелодии универмагов, которые заманивают вас музыкой, улыбками жизнерадостных манекенов, переливами огней. Кажется, даже самые маленькие магазины пропитаны хвойным ароматом и упаковывают свои товары в коричневую бумагу с красными ленточками и старомодными восковыми печатями. Вы начинаете спрашивать: «А коробка у вас к этому есть?», даже если покупку вы делаете для себя. Да вы даже в красное наряжаетесь, Господи Боже ты мой.