Читать интересную книгу Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

— Даю вам шанс, генерал, отыграться за конфузию у Долгих Мхов! Смотрите, не упустите на сей раз русских драгун, бейте по ним сразу, как только голова колонны выйдет из леса!— напутствовал Левенгаупт графа и теперь с явным удовольствием видел, что на сей раз горделивый генерал-адъютант в точности выполнил его распоряжения. Правда, выходившие из леса русские драгуны рванулись было в атаку и даже потеснили поначалу центр гренадер, но фланги Кнорринга устояли.

Момент был удачный, и Левенгаупт тотчас бросил в атаку драгун Шлиппенбаха. Лихая дворянская конница ударила на невских драгун с фронта, с флангов невцы попали под огонь гренадер Кнорринга, и кончилось тем, что драгуны были опрокинуты на свою выходящую из леса пехоту. Отступавшие драгуны смешались с рядами строящихся в линию ингерманлапдцев. Шлиннен-бах на их плечах ворвался в центр русской позиции и захватил русскую батарею.

— Отменная атака!— Левенгаупт повернулся к Клинкострёму, шведскому дипломату, посланному из Стокгольма младшей сестрой короля Ульрикой Элеонорой с письмом в королевский лагерь и приставшему для пущего сбережения в Шклове к корпусу Левенгаупта.

Однако Клинкострём, человек штатский, сколько ни таращился в подзорную трубу, ничего не мог различить в густом пороховом дыму, смешавшемся с утренним туманом. Непонятно было, где свои, где чужие, поскольку бой от дороги переместился в лес, где все окончательно перемешалось: и русские драгуны и драгуны Шлиппенбаха, ингерманландцы и гренадеры Кнорринга.

— А эвон и царский павлин, Меншиков! — указал Левенгаупт, и вот царского любимца Клинкострём, точно, увидел. В пурпурном, развевающемся на ветру плаще, Меншиков вел в конном строю в помощь ингерманланд-цам и невцам сибирских драгун.

Из леса драгуны могли выйти только густой колонной, а меж тем шведы успели завернуть русские пушки и ударили в упор картечью. Под Меншиковым упала лошадь, драгуны попятились, и Левенгаупту было ясно, что нужен последний натиск, чтобы загнать колонну Меншикова в лес.

Но в этот момент его адъютант, обернувшись влево, вдруг тревожно воскликнул:

— На проселке русские, мой генерал!

Левенгаупт, однако, уже и сам ясно видел, что в полутора верстах от поля баталии, по заброшенной дороге, не прикрытой шведами, из леса выходит и спешивается конная русская пехота.

— Разведка доносила, что та дорога в слякоть совсем непроходима!— сердито бросил Левенгаупт своему адъютанту. Меж тем тысячи зеленых фигурок все выходили, выходили и выходили из леса.

«Впрочем, пока они разберутся и построят правильную линию, здесь все будет кончено!— подумал Левенгаупт.— А затем я заверну драгун Шлиппенбаха и гренадер Кнорринга на нового неприятеля. Дайте мне только час, один час...»

Но русский генерал не дал шведам этого часа. К своему немалому удивлению, шведский командующий увидел, что, так и не выстроив правильный строй, который полагался линейной тактикой, выходящая из леса пехота русских попросту густой толпой повалила выручать попавшую в беду колонну Меншикова.

Русским генералом, который не дал Левенгаупту желанного часа, был Михайло Голицын, ехавший в авангарде правой колонны, впереди своих любимых семеновцев. В этом гвардейском полку он начинал некогда свою службу под Азовом, с семеновцами он брал Шлиссельбург и уже который год был бессменным командующим вторым гвардейским полком русской армии. Ежели в Преображенский полк брали великанов под стать самому царю, то в Семеновский полк брали людей хотя и невеликого роста, но хватких, крепких и расторопных, каким был и сам князь Михайло.

«Неважно, что ростом не вышел, был бы умом не обделен...» — говаривал князь Михайло при зачислении дворянских недорослей в свой полк, и у семеновцев с самого основания полка были свои привычки: там, где преображенцы шли мерным шагом, семеновцы — бегом, где преображенцы стояли щитом, семеновцы рассыпались цепью, словом, то был полк так называемой легкой пехоты, скорый на ногу, легкий на подъем.

Выскочив с разъездом на лесную поляну, князь Михайло сразу определил, что колонна Меншикова неожиданно атакована на марше и что шведы вот-вот загонят ее в лес. И хотя он недолюбливал светлейшего и почитал его главным своим соперником по воинской удаче и славе, однако он и на минуту не задумался: подать аль не подать сикурс Меншикову? Более того, каким-то неопределенным, развившимся за долгие годы войны чувством князь Михайло сразу уловил, что все решают сейчас минуты, и, не построив семеновцев в правильную линию, повел их в атаку. Заходил-то он сейчас во фланг и в тыл шведам и правильно рассчитал, что, поставленные между двух огней, шведы не выдержат. И впрямь, не ожидавшие атаки с тыла гренадеры Кнорринга ударились в бегство, и князь Михайло вместе со своими гвардейцами отбил захваченную было шведами русскую батарею, пушки эти снова были повернуты против шведов, и весь их левый фланг был за какие-нибудь полчаса разгромлен наголову. Правда, Шлшшепбах успел-таки в порядке отвести своих драгун и выстроил их для новой атаки. Но к этому времени возглавляемые самим Петром преображенцы и астраханцы стремительно дебушировали через лес и, построив правильную линию, приняли на себя конную атаку Шлиппенбаха. Шведская кавалерия была встречена столь жестоким огнем, что драгуны Шлиппенбаха смешали ряды и завернули назад, так и не врубившись в русскую пехоту.

— Распорядись играть общее отступление авангарду!— приказал Левенгаупт адъютанту. И, обратившись к Клинкострёму, добавил: — Говорят, господин дипломат, вы большой любитель театра. Ну что ж, вы видели первый акт воинской драмы. Отправимся же на главную позицию и узрим главное действие.

— Да, это интереснее, чем Расин в Дроттингхоль-ском театре! Но надеюсь, поворот театральной сценой будет в наших руках! —Легкомысленный дипломат лихо тряхнул буклями версальского парика и поскакал вслед за генералом, заранее представляя, какими красками опишет он в салоне принцессы Ульрики Элеоноры это полное превратностей сражение.

А Левенгаупт уже забыл о своем спутнике, весь поглощенный новыми заботами и соображениями.

«Столь удачно начать и столь плохо кончить!— мрачно размышлял шведский командующий.- Эти русские дерутся как черти! Надобно принять меры предосторожности и немедля отозвать на подмогу рейтарские полки, посланные для охраны той части обоза, что уже ушла на Пропойск».

Печально запели отступление горнисты Шлиппенбаха, а две колонны русских соединились тем временем на поле баталии. Только справа в лесу раздавались отдаленные выстрелы. Это спешившиеся сибирские драгуны Меншикова догоняли разбежавшихся по лесу шведских гренадер.

Петр обнял светлейшего:

— Что скажешь, камрад? Запоздай наш сикурс, почитай, сидел бы ты, яко кулик в болоте.

В этот миг адъютант доложил о первых трофеях: взяты были четыре знамени, две пушки, сотни пленных. Но самый большой трофей доставил под конец арьергардного боя Кирилыч, приведший взятого им в лесной яме генерал-адъютанта шведского короля графа Кнорринга прямо к Меншикову.

Вид у парижского петиметра был самый жалкий. При бегстве и падении в медвежью яму граф изодрал свой щегольской кафтан, потерял парик, оцарапал лицо. Тем не менее он отвесил светлейшему ловкий версальский поклон, вызвавший невольный смех Меншикова и его офицеров.

— Да как тебя угораздило поймать столь важную птицу? — весело спросил светлейший.

Кирилыч развел руками.

— Зашел я в те кусты по большой надобности,— начал он свой простодушный рассказ,— от конной тряски да сырых грибов брюхо свело! Токмо справил дело, глянь, подо мной, в яме значит, как зашуршит... Я хвать за ружье,— думаю, медведь! А вместо медведя, гляжу, швед вылазит! Ну что швед? Швед не медведь, привычное дело, я его враз и скрутил!..— не без лукавства объяснил Кирилыч свой триумф Меншикову. Лукавил же Кирилыч потому, что надобно было оправдать столь постыдное для вахмистра дело, как отлучка с поля баталии, хотя бы и по неотложной надобности. Однако по гомерическому хохоту Меншикова и других генералов Кирилыч скоро понял, что прощение ему выходило полное.

— Так ты, стало быть, по его сиятельству сперва артиллерийский залп дал?— заходился от смеха Ментиков,— А будя там медведь? Быть бы тебе, Кирилыч, с драной ж...!

Меншиков хорошо знал Кирилыча, коего трижды самолично наказывал за разные проделки и трижды прощал за его подвиги.

— Как же мне его теперь наградить, господа? С одной стороны, за поимку генерала вахмистр сей достоин первого офицерского патента. А с другой — он же генерала взял с явного перепугу, взял от медвежьей болезни...— сквозь смех обращался Меншиков к своим офицерам.

В этот самый момент подскакал Петр, ездивший самолично разглядывать главную шведскую позицию. Еще издали он увидел заходящегося от хохота Данилыча, смеющихся до слез генералов и офицеров штаба. И ощущение близящейся победы, возникшее в Петре после того как столь удачно был опрокинут авангард шведов, еще более усилилось от одного вида молодых и задорных офицеров, находящих в себе силы смеяться в короткий перерыв баталии.