— А почему? Это запрещено? Самой мотнул головой:
— Нет. Я знаю, что некоторые труппы дают представления в деревнях, но мы ни разу…
— Значит, сегодня будет первый раз, — жестко перебил его Грон и направился к крытому фургону, в котором он передвигался по Горгосу вместе с акробатами уже целую четверть.
Деньги Сгранка позволили акробатам купить новые фургоны и лошадей, а также хорошо обновить реквизит. Грон собирался подвизаться на поприще метателя ножей, для чего закупил для себя десяток довольно приличных бронзовых клинков и заказал у плотника мишени. Согласно висящей у него теперь на шее полоске кожи, он уже несколько лет разъезжал по Горгосу с труппами акробатов. Подобные вещицы, своевременно снятые с бесхозных трупов, иногда позволяли хорошо пополнить карман прислужников местного общественного крематория, обиходующего бедняков и иноземцев. Самой устало посмотрел в спину удалявшемуся человеку, столь внезапно свалившемуся на его седую голову, и понуро побрел к своим ребятишкам.
Представление началось на славу. Грон в этот вечер не хотел выступать. Его задача на ближайшие два вечера была проста. Найти кого-нибудь из обслуги поместья и попытаться поближе с ними познакомиться. Он не был уверен, что это удастся сделать в первый же вечер, но в таких местах слухи распространяются быстро…
Ему повезло буквально в первый же час представления. Рослая, под стать ему, тридцатилетняя кухарка, с огромной корзиной и пышными формами, несколько раз стрельнула глазами в его сторону. Грон, еще в начале вечера занявший позицию рядом с этаким увальнем, смотревшим на акробатов разинув рот, ткнул того в бок и спросил на ухо:
— Что это за бабенка?
Парень тупо хлопнул глазами, потом осознал вопрос и, расплывшись в улыбке, ответил:
— А, это Лграна, кухарка из поместья. Сладкая баба, но стерва. Ты от нее держись подальше. Она любого мужика в постель может затащить. — Он окинул взглядом Грона и гыкнул: — Даже с иноземцами путалась.
Грон хмыкнул. В деревнях, как он и рассчитывал, нравы были попроще. Как сегодня выяснилось из рассказа Самоя, акробат приобрел пятого сына именно после представления в одной из деревень. Надо полагать, этим и было вызвано его нежелание выступать в деревнях.
— Вообще-то я не думаю, что они уж очень сопротивлялись, — поддержал разговор Грон.
— Так она ж изведет. Для ее дырки три отростка надо, чтобы, пока один работал, остальные отдыхали. А иначе — засмеет. Но… ядреная баба, ой ядреная. — Мужик сладко вздохнул. — Оттого ее, наверное, хозяева из столицы и отправили. Она у нас всего две луны, а уже половину мужиков перепробовала. Тех, кто на передок послабже. Остальные дюже опасаются.
Грон со знанием дела кивнул и, повернувшись, поманил Самоя:
— Сразу, как отработаете, объявишь меня.
Самой не мог упустить такой важный повод испугаться и в мгновение ока побледнел.
Грон был в ударе. Ножи слушались малейшего движения руки, а под конец он вывел из толпы Лграну и предложил ей встать у мишени. Красотка кокетливо надула губки и приняла несколько фривольную позу. Грон поднял руки, взывая к тишине. Народ замер. Грон зажал в каждой руке по два ножа, а еще один взял кончиками пальцев. Примерившись, он легонько подбросил пятый нож и, когда тот, кувыркнувшись в воздухе, начал падать, резким движением рук метнул ножи, в последний момент подхватив у самой земли пятый и послав его вдогон. В полной тишине ножи со звоном воткнулись в дерево совсем рядом с изящными ушками, распоров платье с обеих сторон груди, а последний, пятый, пробив подол, вошел прямо между ног, возможно даже срезав курчавые волоски. Грон бросил на потрясенную женщину горячий взгляд, под восторженный рев и дождем посыпавшиеся щерники вырвал из дерева ножи и, собрав их в подобие букета, преподнес ей, опустившись на одно колено и прижав к груди левую руку. Лграна несколько мгновений еще постояла, привалившись спиной к мишени, а потом с легким вздохом приняла букет. Грон пригляделся и чуть не присвистнул. Вот это номер! Ее дыхание было прерывистым, взгляд осоловелым, а щеки разрумянились. Судя по всему, она кончила прямо у мишени. Он вскочил, галантно обхватил ее за талию и увел от мишени, свирепо мотнув головой в сторону Самоя. Тот поспешно выпустил своих ребят, и толпа тут же уставилась на них. Грон усадил женщину на землю за фургонами и сбегал к себе за вином. Когда он вернулся с кувшином, женщина уже оклемалась. Залпом выпив стакан, она вперила в Грона горящий взгляд и, внезапно протянув руку, вцепилась ему в пах.
— Откуда ты взялся, красавчик? Грон, охнув про себя, оторвал ее руку.
— Издалека, сладкая, — расплылся он в улыбке.
Лграна надула губки, потом поднялась и, сняв шаль, обмотанную вокруг пояса, прикрыла свою роскошную грудь, почти вывалившуюся сквозь разрезы, сделанные его ножами по бокам лифа. Дырка в юбке была почти не видна. Прижавшись к бедру Грона, Лграна жарко зашептала ему на ухо:
— К полуночи приходи к прошлогодним стогам на границе поместья. — И, куснув его за ухо, двинулась к своей корзине призывно виляя бедрами.
Утром, когда Лграна, шатаясь, поднялась с истерзанного соломенного ложа и, сгребя в охапку платье, как была нагишом побрела в сторону поместья, Грон, морщась от боли во всем теле, осторожно оделся и, аккуратно и широко переставляя ноги, двинулся к фургонам. Следовало обдумать все, что ему рассказала Лграна в перерывах между основным занятием сегодняшней ночи. А главное, надо было сказать Самою, чтобы упаковывался. Потому как пора было отправляться дальше. После сегодняшней ночи Грон понял, что еще одну такую он не выдержит.
Сграр они покинули спустя пол-луны. Все это время Грон провел, напряженно обдумывая не только дальнейший маршрут, но и пути отхода. Лграна не подвела. Она знала все и обо всех. Вообще Грон был даже слегка испуган столь крупной удачей, что обрушилась на него в тот день, вернее, ночь. То, что он думал устанавливать постепенно, переходя от одного источника к другому, двигаясь к цели шаг за шагом, он вдруг получил будто на серебряном блюдечке. Лграна за свою бурную жизнь прошла путь по многим убежищам Ордена, часто прокладывая его не столько своим поварским умением, сколько умением другого рода. Так она добралась до главного храма Магр. Ее частенько приглашал в свои палаты даже сам Верховный жрец Вграр. Впрочем, не так часто, как ей хотелось бы, да и силенок у него для нее явно было маловато. Он вообще предпочитал большую часть их тратить на удовлетворение своих честолюбивых амбиций, а не на удовлетворение собственной похоти. Однако на менее ненасытную махрушку, чем была у Лграны, его хватило бы с лихвой. А Лгране было мало, и она добирала где могла. Узнав об этом, Верховный жрец, довольно высоко ставивший свои мужские достоинства, был оскорблен в лучших чувствах. Вследствие чего Лграна, до того с каждым перемещением постоянно приближавшаяся к столице, в два счета оказалась в начале пути. Правда, гораздо южнее того места, откуда начала. Все это Лграна сообщила ему, конечно, не напрямую. Просто в перерывах между скачками она начинала вспоминать своих мужиков, а Грон, умело поддакивая и вставляя даже не вопросы, а восклицания по поводу того, что там, наверно, холодно, а там душно, и как это можно в пещерах жить, и разве можно такие домины из камня построить, они ж, наверно, обрушатся, и тому подобные, заставлял ее достаточно подробно описывать все места, в которых она побывала, и их обитателей. И, естественно, их мужские достоинства. Хотя это она описывала исключительно по собственной инициативе, оценивая их, надо сказать, чрезвычайно низко. Но главное он узнал под утро. Лграна как раз обрабатывала его языком. Грон задал вроде бы ничего не значащий, но подготавливающий почву для следующего вопрос — как страшно, наверно, в подземельях главного храма и какие несчастные пленники, что туда попали. Лграна, оторвавшись от своей соски, фыркнула:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});