Читать интересную книгу Первомост - Павел Загребельный

- Ты, сынок? - из темноты спрашивал дядька Шьо.

- Я, - ответил Маркерий хрипло, что-то застряло у него в горле, словно бы даже слезы, что ли, а слез он стыдился всю жизнь, нынче же они и вовсе были неуместными.

- Как же ты?

- А наши где? - спросил Маркерий. - Отец, мать, что с ними?

- Да шьо! - вздохнул пастух. - Разве не знаешь Воеводы. Мы уже и о тебе... Хоть жив, вишь...

- Может, свет зажечь? - засуетилась тетка Первица.

- Сиди, - велел Шьо, - шьо там тебе освещать...

И именно тогда кто-то тихо стукнул в дверь.

- Ну, - тихо ругнулся пастух, - увидели!

В дверь постучали снова. Тихо, но настойчиво.

- Шьо там? - крикнул с напускным гневом пастух.

- Откройте, ради бога, - донеслось со двора. - Первица, сестра, отвори!.. О бо... Первослава тут... Сестра твоя... О бо...

- Шьо! - вздрогнул пастух. - Первица, у тебя еще сестра есть? Какая-то Первослава? Бога вспоминает?

За насмешливым тоном он, видно, хотел скрыть свою растерянность. Потому что Первослава могла привести Воеводиных людей... Или же если не она привела, ее привели? Может, выслеживали Маркерия, покуда не закрылась за ним дверь?

- Сынок, - зашептал пастух, обращаясь к Маркерию, - давай - наверх. Раздвинешь снопики камыша, проберешься сквозь солому и прыгай с той стороны, а там - в пущу.

- Да у меня топор есть, - беззаботно промолвил Маркерий, - вы не бойтесь.

Первица тем временем пошла к двери, начала расспрашивать сестру, есть ли кто-нибудь с нею.

- Одна я, одна, - горячо заверила ее Первослава, - открывай, сестра, скорее! О бо...

- А ну отвори, - велел пастух, который тоже прислушался к тому, что там во дворе, но ничего подозрительного не услышал.

Грузная Первослава тяжело вкатилась в боковушку и, как ни темно там было, сразу же заметила Маркерия, всплеснула руками:

- Да неужели Марке...

Голос ее прерывался от торопливости, она никак не могла перевести дыхание и от этого искажала слова.

- Ну он, ну так шьо? - сказал пастух.

- О горе мое! Мытник всю ночь не спал, думал, не Маркерия ли он пропустил через мост. А затем встал, надел порты, да и говорит: "Маркерий это был". И пошел к Воеводе, чтобы сказать. А я - сюда. Род ведь наш. Горе мое, нужно беречь род. Потому как погибнет все. Все погибнем. О боже!

- И так от орды погибнем, - мрачно произнес Маркерий, а пастух не удержался, чтобы не кольнуть Первославу:

- Шьо? Род вспомнила? А не поздно ли? Променяла ты свой род на воеводские харчи жирные? Сестру променяла.

- Помолчи! - сурово прервала его жена. - Нужно что-нибудь с Маркерием вот, а ты... Спрятаться тебе нужно, Маркерий.

- Не буду прятаться, - сердито промолвил юноша. - Не для того я сюда добирался.

- Мытник скажет Воеводе, - растерянно зашептала Первослава. Она все еще не могла отдышаться, с трудом выталкивала из себя слова. - Придут... прибегут... сюда... потому как некуда больше... где же и искать...

- Не буду прятаться! - упрямо повторил Маркерий. - Разве лишь в плавни, с вашим стадом, дядька.

- Шьо, стадо? - засмеялся в темноте пастух. - Да зарезали всю скотину и посолили мясо и сложили в бочках в погребах воеводских. Нет ничего. Все теперь землю роем. Валы насыпаем. От Батыя. А завтра уже на том берегу рыть будем. От Киева, что ли.

- Не помогут валы, - хмуро сказал Маркерий, - для того и пришел сюда, чтобы сказать: видел уже Батыево войско.

- Придут и найдут тебя, - твердила свое Первослава.

- Да шьо там найдут, ежели он удерет! - беззаботно произнес пастух, но Маркерий снова топнул ногой, воскликнул:

- Не буду бежать!

- Шьо, топор свой покажешь кому-то? - засмеялся пастух. - Да тут видели всякое, не удивишь нашего Мостовика. Мне-то шьо, а тебя, сынок, жаль. Нужно спрятаться, иначе перевернут вверх дном все Мостище, а найдут тебя. Воевода и про Батыя забудет, он такой. Да и мы не лыком шиты. Спрячем тебя...

- Не буду прятаться!

- Шьо там не будешь! Как святой - будешь! Вот Первослава, тетка твоя, поведет тебя с собой, да и спрячет в кладовке у Мытника. Сам нечистый не найдет!

- В кладовке? - испугалась Первослава. - Как это можно?

- Все едино переворотят повсюду. А в кладовку к Мытнику никто не заглянет. Вот там и спрячь Маркерия.

- Не пойду! - сказал Маркерий. - Чтоб меня запирали? Да никогда!

- А тетка и не запрет, она там устроит тебя так, чтобы не запирать. Ей ведь род дорог? Дорог, шьо?

- Напугали вы меня, - попыталась засмеяться Первослава, - такие шутки...

- А какие шутки? - удивился пастух. - Сказано тебе - ты и делай. А ты, сынок, ежели что - пускай свой топор в дело. Обучен же?

Маркерий молча махнул в темноте топором, аж засвистело.

- Не знаю про Светляну... Где она?

- Готовили за Стрижака отдать, - сказала Первослава, - да ордынцы помешали... Воевода куда-то послал Стрижака вместе с Шморгайликом... Давненько уж, как послал... И нет до сих пор... Говорят, к Батыю.

- Светляна где?! - нетерпеливо спросил Маркерий.

- Там она. Не выпускают ее со двора.

- Надобно, чтобы выбралась. Хочу видеть ее.

- Да шьо там Светляна! Ты иди, - подтолкнул его в спину Шьо. - Ежели человеку нужно спрятаться, стало быть, нужно!

Тут начинается то, что уже было когда-то в Мостище, заканчивается точно так же: искали - и не нашли. Правда, на этот раз Воевода предусмотрительно не известил свою жену о появлении Маркерия, а поскольку без Шморгайлика слухи по Мостищу не разносились без надобности, то мало кто и ведал о том, о чем ведать надлежало одному лишь Мостовику.

До конца своей первой в Мостище ночи Маркерий вынужден был просидеть в кладовой Мытника, заставленной бочками, завешанной мехами, прислушиваясь к перекличке сторожей да перестукиванию деревянных колотушек. Наверное, рыскали повсюду, переворачивали все в Мостище, чтобы найти его, давнишнего беглеца, единственного из покорных мостищан, который отважился бросить вызов всемогущему Воеводе.

Маркерий так и уснул под шум колотушек да выкрики сторожей и проснулся лишь днем, когда тетка Первослава принесла ему перекусить.

- Мытник где? - спросил Маркерий.

- На мосту.

- Светляне передали?

- Не была еще там. На трапезе увижу.

- Завтра буду ждать ее на дубовой дороге в пуще.

- Выйдешь отсюда?

- Не сидеть же тут, пока чужинцы прискочут! Колотушку мне достаньте.

- Колотушку? Зачем?

- Принесите. Уж больно хорошо стучит.

- Не намерен ли стучать здесь, в кладовке? - удивленно посмотрела на него маленькими глазами тетка. - Тише воды, ниже травы сидеть тут нужно, иначе...

- Ничего, ничего, - засмеялся Маркерий, - не бойтесь, тетя. А колотушку принесите. У Мытника ж, наверное, все есть.

- Да есть, - вяло согласилась Первослава, в которой страх боролся с преданностью своему роду, быть может и с запозданием. - Только ты сиди тихонько...

Он не привык к тихому сидению. Пока Мытники где-то трапезничали на воеводском дворе, Маркерий без особого труда прорубил своим топором отверстие в полу, лег над этой дыркой, начал всматриваться вниз. Кладовая стояла на нескольких серых круглых камнях, под нею свободно гулял ветер, там царила вечная тень, в которой росла удивительная трава, хрупкая, несчастная, не зеленая, как всюду, а какая-то словно бы даже белая, трава печали, трава неволи. Маркерий долго всматривался в эти бледные росточки, даже под водою никогда не видел столь жалких растений, потому что и для водорослей в воде была своя воля, а здесь для этой бывшей травы существовала только подавленность, - и вот проросло здесь нечто такое словно боль, словно стон, будто страдание земное. А разве человек, брошенный в неволю, страдает меньше и разве не становится он такой же бледной травой страдания и муки?

Маркерий закрыл глаза, полежал так, чтобы прогнать страшное видение белой травы, потом вскочил, начал бегать по кладовке между бочонками, полными мехов, взятых Мытником на мосту, ненавидел здесь все, руки у него так и чесались схватить топор, вышвырнуть из бочек связки мехов, изрубить их нещадно, Маркерию захотелось выскочить из кладовки, разжечь огонь и пустить по ветру и кладовку эту, и все подворье Мытника, и все вокруг.

Каждый сидит и ждет несчастья, как вол обуха. Он изнывает в кладовке, покуда прибегут воеводские холуи и выкурят его отсюда, мостищане сидят у моста, покуда доберутся сюда монголо-татары и уничтожат все живое. Как трава под кладовкой. Но ведь у травы нет ног, она прикована навечно к одному и тому же месту, а для человека земля вон как велика, он должен охватывать ее всю, а не приневоливать себя, будучи привязанным навеки к определенному Воеводой долгу. С малых лет всех мостищан Воевода приучивал к обязанностям на мосту, он истреблял все, что могли любить мостищане, оставляя для них только мост - и для труда, и для любви, и для всей жизни. Но разве же не высочайший их долг теперь уничтожить мост, чтобы не достался он кровожадному врагу? Маркерию вспомнились его же собственные слова про мост, которые он бросил мимоходом Мытнику: "Пора бы уже сжечь его!" Эти слова сказал не кто-нибудь, а он, Маркерий, сказал Мытнику в тот вечер, когда пробирался сюда в надежде застать мать, отца, Светляну, сказал тогда не задумываясь, просто чтобы подразнить ожиревшего прислужника воеводского, а теперь они прозвучали будто его высочайшее назначение, глядя на бледную траву, понял он, какая сила вела его в Мостище, хотя и скрытая до поры до времени; вся его душа взбунтовалась вмиг, он твердо верил, что никогда не станет болезненной травой умирания, ни он, ни мостищане не могут ею стать, а ежели так, то и не сидеть ему больше в этой кладовке, трусливо прячась от врагов!