Итак, мне хорошо и плохо, как всем людям, но больше хорошо, чем плохо, потому что мне важно не мое положение, а то, чем я в настоящий момент занят. И мне безразлично, есть ли у меня гарантированное в будущем дело (в смысле "надежной должности"), я не беспокоюсь об этом целыми днями, и меня не волнует, есть ли у меня деньги, и как их накопить, и еще ряд вещей меня не волнует.
Я чувствую, что теряю первоначальное направление мысли, но не буду уточнять, что я хотел сказать, и оставлю написанное, как оно есть.
Только что вернулись из поездки по территории мои командиры рот, и я расспросил каждого в отдельности. Все в порядке.
Перечитал написанное и убедился, что письмо путаное, перескакивает с предмета на предмет, не объясняет вразумительно то, что я хотел сказать, и не очень для меня типичное.
[Брурии]
Я говорил тебе, что утратил наивность и слепую веру в вечную любовь. А жаль. Действительно жаль, так как я всем сердцем хотел бы в это верить. И если я сомневаюсь, то не в отношении нынешнего момента, а в отношении далекого будущего. Мы слишком подолгу бываем в разлуке, чтобы связывать нашу жизнь навсегда. Есть в этом чувстве что-то безнадежное и очень грустное. Ты спросила меня о ребенке, а я ответил так, как ответил, потому что я так далеко не загадываю, ведь ребенок – самое чудесное создание и окончательная связь между мужчиной и женщиной (так я на это, по крайней мере, смотрю, или скажем иначе: так это должно быть и так я хотел бы, чтобы было). Но я так далеко не загадываю, потому что не уверен, что это вечно. Если бы я мог освободиться от сомнений!
Уже темно, и приходится напрягать глаза. Нет электричества, и нужно подставлять бумагу под слабый, проникающий от окна свет.
Ну вот, зажег свечи.
Вчера я сказал, что меня раздражает, что рядом с тобой находятся другие люди, а не я. Я не "ревную" этих людей, так как они не могут тебя у меня отнять – в общепринятом смысле, как мужчина женщину. Но я завидую им, что они могут бывать с тобой часами. Потому что разлучить нас с тобой может не тот или другой твой приятель, а все они вместе, та жизнь, которая течет и обновляется ^округ тебя, и изменения в тебе самой, и все это – вдали от меня, а я при этом не буду играть никакой активной роли.
Цель работы в армии одна, и ведет она в одном направлении, а вне ее – огромный спектр разнообразных возможностей, как это и должно быть. И может случиться, что ты пойдешь в направлении, к которому я не смогу подключиться (я такого направления вообразить не могу, мо все может быть). И если так случится, то… (то что? Что, в самом деле? Безусловно, будем продолжать жизнь каждый в соответствии со своим внутренним ритмом).
А может, всего этого не произойдет. Ты, наверное, хочешь сказать, что окружающий тебя мир нас не разлучит, и что нет у меня причин об этом беспокоиться. И я всем сердцем хочу в это верить. Но я писал уже, что потерял чудесную наивность и слепую веру, вошло в меня сомнение, ощущение того, что "все может случиться", что ничто не вечно. Видит Бог, я хотел бы от этого ощущения избавиться!
[Брурии] 19. 12. 74
…Я тебе однажды рассказывал, что, может быть, самым чудесным, как я его помню, временем в моей жизни было детство, когда я жил в Тальпиоте и бродил по покрытым анемонами, черепахами и божьими коровками полям со старинной рощей и полуразвалившейся синагогой, ощущая бесконечное счастье и широко раскрыв глаза, готовый верить всему, верить тому, что мир – целен.
Бывали в моей жизни еще чудесные периоды – бур* ные, напряженные, захватывающие. Война, например, или период после Шестидневной войны, когда я лежал в госпитале, или прошлое лето 1973 года, когда я учился в Америке, или переходы границы и различные операции, или женская любовь – а я так сильно тебя люблю.
Обычно мне в жизни хорошо, по крайней мере, мне не плохо (не всегда, конечно), так как я в ладу с самим собой и миром, в котором я живу (но не всегда это так).
Моя Брур! 8. 1. 75
Я не убираю со стола твоих цветов, так как они принадлежат нам, так как они от тебя, так как я смотрю на них и вспоминаю. Вспоминаю и чувствую, что в горле комок, что тебя – не хватает. Я тебя очень люблю.
Мне кажется, что друг от друга мы отличаемся, в частности, формами любви. У тебя любовь зависит от обстоятельств и знает подъемы и спуски, иногда очень крутые, а у меня – нет спусков. Я люблю, как подымаюсь по склону горы на самый верх, долгим подъемом, останавливаясь у промежуточных вершин.
То, что я пишу, это правда, но вдруг я вспомнил, что хотя у меня, как правило, нет спусков – может быть, потому, что я не позволяю себе скользить по склону, когда любовь убывает – но случается внезапный надлом, нечто вроде обвала, чему, как правило, я не даю продолжаться.
Не знаю, зачем я тебе все это пишу, ведь ты можешь меня неправильно понять.
Я пишу потому, что мне это пришло в данный момент в голову. И возможно, что это не так или не совсем так – но это неважно. Я также не верю, что это со мной случится. У меня есть ощущение, что если мы разойдемся, это произойдет оттого, что твои силы иссякнут, потому что ты себя почувствуешь из-за меня закабаленной (не мною, а из-за меня), потому что начнешь любить издалека. Но у меня есть также ощущение, что мы не расстанемся (по крайней мере, в ближайшие 20 лет, как ты выразилась в субботу, когда была здесь – подъем! – но вчера по телефону ты говорила иначе – спуск!). Все в руце Божьей. Но и в нашей в значительной степени…
Прочел написанное и обратил на кое-что внимание. Я написал "неважно" о том, что может быть очень важно. Я написал так потому, что в разговоры и выяснения я верю только до известных пределов. С чувствами бывает так: когда внутреннее осознание, чувства и ощущения действительно, со всей несомненностью, существуют, то нет нужды пытаться выразить их словами. Это почти всегда уменьшает их силу. Поэтому я написал:"Неважно". Фраза не выражает того, что я чувствую и что находится за пределами слов.
Настоящая любовь не кончается, она всегда, как море. Спокойное или бурное, с легкими или высокими волнами, суровое или согретое солнцем, но это всегда море. Почему же я написал, что у меня случается кризис, резкое паденье? Как видно, я в действительности не любил в тех случаях, о которых сейчас вспомнил. Я думал, что нахожусь в море, а сам был в озере или в пруду, а иногда просто в луже.
Когда я написал, что любовь не кончается, я не забыл, что в некотором смысле она конечна, что конец любви – ее смерть. Она существует как абсолютная ценность, и в момент, когда она возникает, рождается новая душа, парящая где-то в пространстве.
И иногда, когда проходят годы и меняются условия, возникают новые настоящие любови, и когда это случается, то есть организмы, которые способны включить в себя две такие любови-души, а есть организмы, что начисто переполняются новорожденным бытием. В этих организмах нет места для двух, трех и больше любовей-душ, и старые тогда носятся, оставленные, в бесконечном пространстве, но продолжают, однако, существовать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});