отпускать. Все время… просил.
Шторм молчал. Лишь его глаза светились как у зверя. Мне это понравилось.
Я повела плечами, откидывая голову, ощущая ветер, ласкающий кожу. И лунный свет, целующий ее. Ощущая себя живой, цельной, настоящей.
Может быть, впервые за все эти годы.
Сколько лет я носила в себе эти несказанные слова, сколько лет запрещала даже не произносить их – думать. Вспоминать. И вот сейчас сказала ему. Почему-то я знала, что он меня поймет.
– Это ведь не все, так? – Голос Шторма звучал спокойно, но я чувствовала его тепло, его силу, его бесконечную уверенность. Именно то, что мне нужно.
– В моем мире, в Конфедерации, есть традиция, – неторопливо продолжила я. – Давать имена самым сильным ураганам и бурям. Женские имена. Знаешь, как назвали ураган, погубивший моего брата?
Я отвела взгляд от луны и посмотрела на ильха. Сжала ногами его бедра, наклонилась, прогнув спину. Да, он знал ответ. Я видела это в его глазах, ощущала в напряженном теле.
– Эту бурю назвали Мирандой, – шепнула я в его губы. – Моим именем. Именем слабачки, не удержавшей руку своего брата. Миранда погубила Майка. И еще сто тринадцать пассажиров корабля. Тот день стал настоящей трагедией, потом говорили, что кто-то ошибся, выпустив корабль из порта… Но это уже было неважно. Не для меня. И не для Майка.
Имя слетело с губ невесомой бабочкой. И улетело к звездным небесам.
– Когда меня нашли в каком-то углу, я была такой бледной, неподвижной и холодной, что меня причислили к погибшим. Я очнулась среди тех, кого успели достать из воды и сложить на палубе. Повернула голову и увидела лицо женщины, что еще утром угощала меня конфетами. Она не дышала. Они все не дышали. Все те люди, что лежали рядом со мной. Их было очень много… Я встала и начала искать брата, обходя одного утопленника за другим. Но Майка я так и не нашла. Он остался на дне.
Я снова замолчала. Родители сделали все, чтобы я смогла пережить тот день. Со мной работало множество специалистов, говорящих, что я не виновата, и что жизнь продолжается.
И все же они не смогли вернуть мне меня.
Удивительно, но мне помогла вода. Лишь падая в бассейн, лишь уходя на глубину, я ощущала, что живу. Что могу сражаться и однажды победить то, что меня сломало. Тренера не понимали, почему я не хочу выступать на соревнованиях, ведь им казалось – я рождена плавать. А я не могла объяснить им, что мне плевать на соревнования. Что мне плевать на сражение с другими людьми. Погружаясь в прохладную воду, я всегда билась только с ней – со стихией. И могла жить дальше, зная, что сумела одержать еще одну крошечную, но победу.
Потом умные тети и дяди говорили мне: надо забыть и жить дальше. Даже родители однажды решили, что так будет лучше. Убрать портреты Майка, не произносить его имя. Они оберегали меня, но получалось только хуже. Словно часть меня тоже осталась на дне моря.
Я посмотрела в яркие, нечеловеческие глаза Шторма. Ильх лежал подо мной – мокрый, невозможно красивый, все еще возбужденный. Демоны, кто вообще может чувствовать возбуждение после всего, что я сказала?
Только тот, для кого сражение и смерть – естественная часть жизни. Тот, кто сражается каждый день – и побеждает.
– Стихия Миранда, вот, значит, как. Затуманные люди польстили той буре. – Ильх кровожадно улыбнулся, и я подумала, что хочу его лизнуть.
Хочу провести языком по его метке, по шее, и ниже. Шторм увидел мой взгляд, и его дыхание сбилось. Он протянул руку, сжал в кулаке прядь моих волос, словно взял в плен. Потянул к себе.
– Лильган, это несправедливо, но счастье не делает людей сильными. Напротив. Оно расслабляет, сдирает панцирь, обнажая мягкое и нежное нутро. А вот беда… О, эта дрянь умеет закалять душу! Знаешь, на своем веку я видел много хёггкаров. Прекрасных и гордых, сбитых крепко и ладно. Но пока они стоят в тихой гавани, никто не знает, насколько хёггкар хорош. Есть лишь один путь, чтобы это проверить. Узнать, станет ли хёггкар грозой моря или пойдет ко дну, словно дырявый котел.
Он потянул мою прядку, заставляя склониться, прикоснуться к его губам. Я сделала это медленно – дразня. И снова отклонилась. Меня завораживал его голос и его слова.
– Я знаю, о чем ты говоришь. Знаю этот путь. Это… ураган. Буря. Шторм.
– Да, кьяли, – блеснули в свете луны его глаза с узкими зрачками. – Только шторм покажет, чего стоит хёггкар. И человек. Устоит ли в бурю, выдержит ли. Или сломается и сдастся. У каждого хёггкара и у каждого человека свой шторм. Свое испытание. Шторм это то, что ломает и перемалывает. То, что тянет ко дну с невероятной силой. Колотит тебя о камни, пока ты не задохнёшься. Это то, что меняет нас навсегда, убивает либо делает иными. То, что показывает нашу душу. Никогда не забывай о том, что тебя изменило. Храни в памяти и доставай, когда тебе надо стать сильнее. Злее. Яростнее. Когда тебе надо победить.
Ильх провел большим пальцем по моим губам, надавил, заставляя приоткрыть их.
– Помни свой шторм, Мира. И помни, что ты в нем выжила.
Мужская ладонь прошла по моей спине, играя на позвонках, оглаживая и сжимая бедра. Притягивая и сдвигая так, чтобы мы могли снова соединиться. Чтобы снова взять меня. Пленить… Показать, что нельзя дразнить его безнаказанно. Он снова целует – сильно и яростно, почти дико. Терзает мои распухшие губы, скользит языком, повторяя порочные движения бедер. Бесстыдно и прекрасно. Хриплые стоны рвут горло. Я кричу и требую, я прошу пощадить и никогда не останавливаться, я захлебываюсь от наслаждения. Мы двигаемся все быстрее, на полном ходу влетая в пропасть. Яркое, почти болезненное наслаждение растекается внутри волнами, угасает медленно, оставляя сладкую негу.
А потом я лежу на его груди. Лежу, наслаждаясь близостью и ленивыми прикосновениями, светом луны и ветром, ласкающим мое голое тело. Летней ночью, обнимающей со всех сторон. Скрипом досок и рокотом белого потока. А главное – мужчиной, который брал меня так, как хотел, заставляя кричать снова и снова, а теперь обнимает как самое ценное свое сокровище.
Мужчина со знаком убийцы на лице, варвар холодных земель, капитан черного хёггкара… И мне так хорошо, как не было ни разу за всю жизнь.
Когда я все-таки подняла голову, луна подернулась легкой дымкой приближающегося утра. Я потянулась кошкой, с наслаждением поймала жадный взгляд ильха. И рассмеялась.
– Знаешь, доски хёггкара – не лучшее место для… того, чем мы только что занимались. Кажется, у меня теперь занозы. Везде!
– Нет у тебя никаких