Читать интересную книгу Зеркало смерти - Анна Малышева

– Да. Только…

– Тебе просто жаль отсюда уезжать? – догадался муж. – Знаешь, мне тоже жаль.

Павел кривил душой, но делал это для того, чтобы немного утешить жену. Его пугал подавленный вид Наташи, бессонница, круги под глазами. Он никак не мог понять, почему она так близко к сердцу приняла смерть библиотекарши, арест Дмитрия, жесткую позицию Людмилы. Она почти не говорила об этом, но иногда, поймав ее застывший и какой-то очень несчастный взгляд, он понимал, что жена все время думает об этом. Сам же он, узнав о душевном состоянии Дмитрия, сделал окончательный вывод – все это было неизбежно. Дмитрий сошел с ума, Анюта тоже была не вполне нормальна. Ее самоубийство, тайной которого так долго задавалась жена, было предопределено. И все остальное тоже – гибель Татьяны, ложь Людмилы, продажа дома – все, все! Ему хотелось одного – чтобы это проклятое место навсегда исчезло из памяти Наташи… И из его собственной памяти тоже.

– Куча денег, – ласково повторил он. – Целая куча.

– Слушай, – она вдруг встала. – Я вспомнила. Часы. Часы на чердаке. Я хочу их забрать.

Ваня все еще играл с уродливой деревянной кукушкой. Его оставили в городе на попечении бабушки, и кукушка была единственным средством его успокоить. Ребенок тоже стал нервным, видимо, переняв настроение матери. Птичку выдавали ему в качестве приза – чтобы поел, поспал, не плакал. И это очень не нравилось отцу.

– Часы? – переспросил он. – Да от них одна труха осталась.

– Значит, я хочу забрать труху.

Муж не стал возражать. Он знал, что спорить с беременной женщиной не только бессмысленно, но и опасно для ее здоровья, и потому покорно поднялся на чердак. После долгих стараний ему удалось более или менее восстановить первоначальный каркас часов, который он и спустил вниз.

– Вот тебе, – он положил обломки на стол. – Даже стрелки есть.

– Час, – она смотрела на циферблат остановившимся взглядом. – В час они встали, когда их разбил отец. В час они встали, когда их сломал Дмитрий. Бедняга. Он никого не убивал.

Павел окончательно испугался. Жена никогда не упоминала имя убийцы, и сейчас ему это очень не понравилось.

– Я уверена, что все сделала Людмила, но доказать невозможно… Он говорит – из-за денег, но этого мотива у нее не было. А он все подписал. Бедный… Бедный… Еще одна несчастная судьба тут, на горе. Ты прав, отсюда нужно уезжать.

– Ташка..

– Тут слишком мало народу, – продолжала она, вовсе не слушая. – Тут любое происшествие – событие. И всегда слишком много глаз и ушей. Тут все становится странным, слишком значительным.

– Наташа! – Он принялся целовать ее заледеневшие губы и попытался поднять со стула. – Идем. Простудишься! Сейчас придет машина. Не забудь оставить дверь открытой. Они сами сказали, что им все равно – они сменят и дверь, и окна, все… И барахло им тоже не нужно. Кстати, который час?

Он машинально взглянул на кухонные часы и улыбнулся. Они показывали час – дня или ночи, неизвестно, с тех самых пор как умерла Анюта. Наташа последовала за мужем взглядом и улыбнулась, но чему-то своему.

– Можно, я их тоже возьму? – спросила она, вставая и подходя к стене. – На память.

– Мы столько барахла забрали… Жить будет негде!

– А я хочу.

Прихоть беременной женщины – дело священное, и потому муж сам помог ей снять со стены дешевые пластиковые часы, изготовленные в семидесятых годах. Это была копеечная поделка, работавшая от большой батарейки, которая села с тех пор, как Анюта перестала за этим следить.

– Вот тебе, – сказал он, тряхнул часы, и на пол выкатился круглый сверток – точно размером с батарейку.

Супруги смотрели на него, ни о чем не думая и ничего не понимая. У Наташи явилась мысль, что сверток взялся из ниоткуда, просто из воздуха, потому что в часах ему места не было. А потом она выхватила часы из рук мужа и взглянула на их обратную сторону.

Ниша для батарейки была пуста. А то, что ее занимало, лежало теперь на полу, у носка ее зимнего сапога. Женщина хотела нагнуться, но Павел ее опередил.

– Что это? – бормотал он, снимая тугую резинку, которой был перетянут цилиндрический сверточек, и разворачивая его. – Это… Да это же… Ташка!

Но она уже и сама видела, что это. В свертке оказались согнутые, слежавшиеся, принявшие форму батарейки долларовые купюры. Наташа смотрела на них без всякой радости.

А вот Павел дрожал от возбуждения. Он попытался пересчитать деньги, но не сумел, попытку пришлось повторить. Наконец он помахал деньгами перед лицом жены:

– Больше пяти тысяч! Я еще не уверен, но…

– Говорила же я тебе, – ровным голосом произнесла Наташа, – моя сестра никогда бы не сменила тайника.

– Что?

– Она собиралась умереть, потому что не могла жить без этого сумасшедшего. Кольца – это был последний подарок. Не грабил он ее. Просто она помнила о деньгах, о нашем сыне, которого любила, и решила оставить нам наследство. И еще боялась, что деньги пропадут – о тайнике могли знать другие. Может быть, она даже подозревала Людмилу… И потому Анюта снова спрятала деньги в часах. Только в других. А час… Час на циферблате – это указание для меня. Ведь деньги и прежде лежали в часах, которые показывали час. Она сделала это, чтобы я поняла, где нужно искать, да только я все не понимала…

– Подумай, что мы могли оставить их кому попало! – Павел снова и снова мял купюры, с наслаждением ощущая их тугую шероховатость. – Вот это удача!

– Да, – замороженно ответила жена. – Ее никто не грабил. Она умерла потому, что его любила. А другая умерла потому, что слишком любила деньги. И убила ее сестра. Теперь я понимаю, что она имела мотив. Людмила все еще думала, что деньги находятся где-то в доме…

– Но где же записка? – Павел перелистывал купюры. – Посмотри, может, на полу? В часах?

Он был вне себя, и тем разительнее был контраст со спокойствием жены.

– Записки нет, – сообщила она, оглядывая пустую кухню.

– Откуда ты знаешь?

– Ей нечего было написать. Она все сказала своей жизнью и своей смертью.

До их слуха донеслось пиликанье автомобильного гудка. Пришло такси, чтобы отвезти супругов в Москву – обычно расчетливый Павел мог теперь позволить себе такой расход.

– Едем, – заторопился он, засовывая деньги во внутренний карман куртки. – Ты простудишься.

– Сейчас, – она все еще не могла расстаться взглядом с этими стенами, с остатками мебели, с заснеженным садом за окном, который щедро осыпала крупой мокрая метель. – Сейчас.

– Еще что-то забыла?

– Забыла, – она беспомощно встретила его суетливый взгляд. – Только не могу вспомнить что.

И всю дорогу, кутаясь в меховую куртку, слушая новости по радио, глядя на мелькающие в снежной тьме машины, она пыталась понять, что так ее мучило, что не давало сразу уйти из дома, где не было уже ничего и никого, который не стоило жалеть, потому что это было нехорошее место, как сказали бы все. И вспомнила уже на подъезде к Москве, когда машина попала в пробку, а шофер тихо ругался и хотел закурить, а Павел попросил не делать этого – жена нездорова, а она равнодушно сказала, что ей все равно, пусть курит…

Это было солнце, падавшее каждый вечер за Акулову гору. Сосновый запах и быстрый ручей, рассекавший надвое болото, где когда-то погиб Иван. Это была дивная улыбка сестры, ворчание Ильи, кашель отца. Лицо женщины, которую она не помнила, но звала матерью. Это были сестры-красавицы, которые так боялись мира, что ни с кем не желали говорить, и потому были обречены вечно оставаться на Акуловой горе. И это был Великий Лягух, вечный и «ненаходимый», который будет кричать для кого-нибудь другого, до тех пор пока не кончится детство…